Общаться с сущностями — вовсе не то же самое, что говорить с людьми. У сущностей нет слов, они различают только пульсирующее желание, самую яркую внутреннюю силу, самый яркий мысленный свет. Влада — серая мышь Влада, Влада, которую, бывало, просто не замечали дома, в институте, на улице — не была такой яркой, чтобы говорить с больницей на равных. И ей приходилось рисовать себе эмоции.

Больница внимательно слушала её, выжидательно молчала вокруг. Влада закрыла глаза, потому что так было легче воспроизводить память на холодной стене. Пальцы помнили уколы и царапины.

— Ты слышишь меня? — повторяла она и, слыша собственный голос, пыталась не сойти с ума. Если не выйдет сейчас — не выйдет никогда.

Прочь эти мысли! Мир — то, чем он кажется. Вдруг реальность опять подслушает её и примет именно такую форму. Влада отчаянным усилием сворачивала мысли в другое русло — всё получится, всё просто обязано получиться.

Спокойнее. Осталось всего три или четыре мыслекоридора. Не отрывать мела от стены, иначе сорвётся прямая линия. Не думать ни о чём другом, иначе реальность подслушает.

— Слышишь меня.

Ветер из глубины больничных коридоров принёс ей запах лежалых листьев и гниющих яблок. Это означало: «Да». Влада судорожно вздохнула. Больница её слышала.

— Тогда слушай дальше.

Правая рука онемела. Чтобы удержать кусочек мела, Влада поддерживала правую руку левой.

— Твоё безвременье.

Сквозняк со вкусом талого снега: «дальше».

— Я хочу взять у тебя немного.

Три глухих удара в стену: «предупреждаю — это опасно».

— Я знаю, — сказала Влада, чуть не плача. Рука совсем ничего не чувствовала, но каким-то чудом продолжала выводить на стене извилистые линии. Ни разу не сорвалась. Неужели у неё получится?

— Дай мне один шанс.

Маленький сквозняк пощекотал ей шею пушистым хвостом. Она не шевельнулась в ответ. Шевельнулась бы — и всё, конец меловой схеме в тёмной комнате. Сквозняк шевельнулся настойчивее.

Нет, не сквозняк. По доверчиво обнажённой Владиной шее ползла нахальная муха. Влада дёрнула плечами, но муха не обращала внимания, ползла дальше. Ещё одна — забралась под куртку и щекотала спину. Влада дёрнулась сильнее, чудом не оторвав руку от стены. Плечи и руки свело. Ещё парочка мерзких мушек ползала по рукам под одеждой.

Её отбросило, швырнуло на пол. Под руками оказалась холодная каменная плитка — не бетонный пол больницы. Влада себе не поверила. В кромешной темноте она на ощупь доползла до стены. В пальцы колючками впилась изморозь. Чуткие подушечки пальцев не нашли меловой пыли.

Влада ощупью, по стене, добралась до двери. К тому времени глаза так и не привыкли к темноте, она всё равно казалась сплошной, даже не тёмно-серой, как в замурованных коридорах больницы. Всё потому что больница была живая, подвал — мёртвым.

Влада нашарила дверь, толкнулась в неё — ничего. Она сползла по двери на пол и села там, свернувшись в тёплый комок. Тепло медленно уходило из её тела.

Неужели всё заново? Опять кричать, звать на помощь. Опять добираться до города — пять часов, если на машине, или шесть с половиной, если успеть на электричку. А потом — к Ли, в институт, или в больницу, чтобы рисовать мелом на старых стенах. Выкалывать мыслесхему на листе пенопласта и заливаться кофе, слушать болтовню Альбины или скрипы половиц в ночном институте. И когда в следующий раз её настигнет реальность?

А если ничего не предпринимать? Если позволить себе просто умереть на кафельном полу бывшей столовой? Интересно, в какой реальности она тогда возродится. Будет ли помнить, или опять — только ладони засаднит. Вот бы попасть в лето. Владе до ужаса надоели снег и морозы, равно как и осенняя дождливая мерзость.

Всё бессмысленно. Человеку не победить реальность, хоть сколько умен и опытен он бы ни был. В конце концов, она так устала. Она так хочет обратно в нормальную жизнь, что сил не было даже выть от тоски.

Интересно, каково это, умирать?

Они сидели на крыльце, на верхней ступеньке. Гудели в августовских сумерках комары. Сосед вышел на дорожку перед домом — покурить и побродить перед сном. У будки сонно топтался Командор. Они сидели, накрывшись одной курткой.

— Ты знаешь, что здесь есть старая школа. Если хочешь, можем сходить туда завтра, посмотришь. Вдруг что-то дельное найдётся, — сказал Кир под комариный аккомпанемент.

Влада пожала плечами.

— Я спрашивала у твоей мамы, но она сказала, у вас здесь нет аномалий.

— Ну да, про школу вообще-то страшилок не ходит. Но ты же любишь такие места. А нашим кладбищем даже ребёнка не напугаешь. — Кир махнул влево и снова опустил руку Владе на плечо.

— Пойдём, — улыбнулась она. — Нужно ведь и прогуляться.

В доме по очереди захлопали двери, и на крыльцо выбралась взлохмаченная Зарина в домашнем халате. Она почесала в голове вязальным крючком.

— Вас тут комары ещё не до костей обглодали? — Она перехватила взгляд Влады. — Что? Крючок. Валялся тут у мамы. А что, удобно голову чесать.

Она скрылась в доме, оставив дверь распахнутой, как настойчивое приглашение: «Не войдёте, так напустите комаров в дом». С кухни донёсся свист чайника, потом — звон посуды. В буфете, кажется, лежали накрытые кружевной салфеткой остатки сырных кексов Владиного производства.

Влада посидела ещё немного, цепляясь за сползающий край куртки.

— Думаешь, у нас получится? — спросила она полушёпотом. Знала ведь наверняка, что Кир хочет спросить её о том же, но не решается. Она и сама до сих пор не решалась, но тревога победила.

Он прерывисто вздохнул.

— Не знаю. Но хоть так. По крайней мере, мы снова вместе, и пока что август. Может, ещё пару часов…

Он замолчал и опустил глаза. По краю последней ступеньки бежали муравьи. Там, наверное, проходила муравьиная дорога. В тишине с яблони упало яблоко.

— Я тебя не отпущу, — сказал он.

Любитель красивых слов, чёрт возьми. Влада усмехнулась, спрятав ухмылку в сумерках.

— Реальность сделает кувырок, и отпустишь.

Кир промолчал — с тем особенным выражением лица, которым всегда показывал своё недовольство. Поджимал горько губы. Наверное, точно так же он кривился, когда заколачивал досками двери в брошенную столовую. И когда собирался проглотить горсть её таблеток. Не отпустит, ну да.

— Может, пойдём спать? — предложил Кир, не глядя на неё.

Влада потянулась и захлопнула дверь. Голоса и звон посуды сразу исчезли, предоставив всю тишину комарам и цикадам.

— Спать? Я не знаю, что со мной произойдёт через пару часов. Давай ещё посидим.

Главное — и правда не заснуть. Она окинула глазами сад, раздумывая, чем бы занять себя, чтобы не потерять бдительность. Кофе бы, но хорошего кофе в здешних магазинах не водилось.

— Как думаешь, если мы и правда доживём до завтра и пойдём в школу, сущность будет там? — сказал Кир только ради того, чтобы не молчать.

Влада пожала плечами, и куртка снова поползла вниз. Августовский вечер мазнул неприятным холодом.

— Нет. Не должна. Ведь сущность — это я, а я здесь, я ещё не умирала.

Он выпустил её плечо — как будто случайно.

— Подожди. Но если так, то почему тогда…

Кир замолчал. Он иногда делал так — замолкал на самом важном месте, чтобы додумать мысль, и Влада обычно терпеливо дожидалась продолжение — пусть додумает до конца, так будет правильнее. Но сейчас её как будто хлестнули крапивой. Она сорвалась.

— Что тогда? Ну что, что? Ты можешь договорить?

— Тогда почему мы в самый первый раз пришли в школу, и ты увидела там сущность? Это какое-то исключение из правил, да?

Влада задохнулась, больше от злости, чем от внезапного понимания. Почему она злилась, на что, любопытно? Вдруг именно на то, что сама не увидела эту простую и складную мысль. Ведь тогда она встретила саму себя на холодном кафеле брошенной столовой. Почему это не показалось ей странным? Углубляться в подобные мысли не хотелось, и это уже стало привычкой. О страшном — не думай, ведь реальность может подслушать.