– Обстановка в полку в тот период сложилась такая. Среди казаков все сильнее проявлялось недовольство муштрой, строгостью порядков, развязным поведением офицеров. Многие казаки не хотели отрываться от своих станиц и полей. По существу они принудительно были собраны в лагеря, к ним назначили офицеров, совершенно не знакомых с жизнью и обычаями казаков. За малейшее непослушание следовали строгие наказания, обычным делом было рукоприкладство, мордобой. Один из случившихся на этой почве эксцессов привел к серьезному бунту, последствия которого разом изменили всю мою жизнь. Это произошло в самом начале германской войны.

Начальником лагеря являлся жестокий и грубый офицер Бородихин, который к тому же был нервным и вспыльчивым, а потому избивал казаков по самому ничтожному поводу. Однажды он публично ударил по лицу молодого казака Данилова. Кто-то из присутствовавших громко произнес:

– Бить нельзя! Нет у вас такого права!

– Кто сказал?! – гневно выкрикнул Бородихин, поворачиваясь к группе казаков, из которой исходил протестующий голос.

Ответа не последовало. Начальник лагеря грубо выругал всю группу, обозвал казаков трусами и добавил, что они могут говорить только в спину. Но стоило Бородихину отвернуться, как вслед ему понеслись насмешки и ругательства. Разъяренный офицер выхватил револьвер и закричал:

– Буду стрелять, если не замолчите и не прекратите ругань!

В ответ со всех сторон от рядовых казаков и вольных последовала новая реакция:

– Мало германских пуль, еще и свои офицеры по казакам стрелять собираются! Ничего, и на них найдутся…

Это была уже открытая угроза. Начальник лагеря вызвал офицеров, приказал развести казаков по баракам и казармам, выявить и представить ему всех недовольных. Однако казаки вышли из повиновения, чему способствовало неправильное поведение офицеров, пытавшихся усмирить подчиненных, но не так, как нужно. Было избито много офицеров, часть которых сгруппировалась в общежитии и стала стрелять по окружившим их казакам. Отстреливаясь от наседавших бунтовщиков, Бородихин израсходовал все патроны, выпустив в себя последнюю пулю. Но он был только ранен и был тут же добит преследователями. Большинство офицеров разбежалось. Меня же казаки не тронули, более того, по их просьбе мне пришлось принять на себя командование сразу тремя полками. Полагаю, что я пользовался среди солдат авторитетом за уважительное отношение к каждому казаку. Мне удалось восстановить порядок во многом благодаря тому, что сотня, которой я командовал, была полностью на моей стороне.

О случившемся я донес войсковому атаману, из Омска к нам тотчас же прибыл генерал Усачев с пехотными полком и экспедицией, начавшей расследование случившегося. Генерал потребовал от меня назвать зачинщиков и лиц, причастных к убийству начальника лагеря. На что я ответил, что, как офицер русской армии, не могу быть доносчиком, чем вызвал явное неудовольствие генерала. Он обвинил меня в укрывательстве и бездействии, за что меня предал военно-полевому суду вместе с 80 другими казаками. Совершенно неожиданно суд меня оправдал, однако окружной суд с таким решением не согласился и приговорил к одному году и четырем месяцам заключения в крепости с ограничением в правах. Отбытие наказания мне заменили направлением на германский фронт с условием полного отбытия наказания поле войны [37].

В конце 1914 года Анненков прибывает на Северо-Западный фронт и направляется в 4‑й Сибирский казачий полк, приданный 3‑му армейскому корпусу 10‑й армии. Полк занимал оборону в Восточной Пруссии и находился на левом фланге армии, перед которым свинцово мерцали Мазурские болота. Здесь Анненков стал участником величайшего сражения Великой войны, вошедшего как Августовское сражение, или Восточно-Прусская операция, в историю русского военного искусства, и как Прусская операция и Зимнее сражение у Мазурских болот – немецкого.

25 января (7 февраля) 1915 года немцы внезапно обрушили мощный удар своей 8‑й армии на левый фланг 10‑й армии, имея задачей во взаимодействии со своей, тоже 10‑й, армией уничтожить русскую. Первые два дня в штабе не придавали серьезного значения немецкому наступлению, и оно не встретило должного сопротивления. Намерения немцев были разгаданы только после того, как левофланговый 3‑й армейский корпус под натиском немцев начал отходить и обнажил левый фланг 20‑го армейского корпуса. Уже 28 января (10 февраля) для 10‑й армии создалась угрожающее положение, и она покатилась на восток.

4‑й казачий полк, находившийся на правом фланге армейской группировки, оказывал немцам упорное сопротивление. Он вел бой в трудных метеорологических условиях и на сложной местности. Болотистая, труднопроходимая местность и снежные метели, сменявшиеся оттепелями, распутицей и слякотью, мешали маневру полка и ведению боевых действий.

Плохо вооруженные и голодные русские солдаты и офицеры стояли насмерть. Обратившись за поддержкой к Гродненскому гарнизону, штаб корпуса, в составе которого сражался Анненков, по радио получает ответ немцев (!): «Напрасно беспокоите, вы давным-давно проданы, каждый солдат по 8 рублей, офицер – по 14 рублей». Этому, говорит на суде Анненков, конечно, не поверили, но, не дождавшись помощи, поняли, «что кто-то работает в пользу немцев». Нередки были в российской армии случаи, когда на боевую линию командование посылало части, имеющие по 15–20 патронов, батареи имели всего 5–6 ящиков снарядов, а вместо 3‑дюймовых снарядов выдавались 12‑дюймовые. «Все это давало повод думать, что кто-то усиленно работает против нашей армии. Если так будет продолжаться, то армия кончит свое существование» [38].

К 15 (28) февраля германская 10‑я армия, наступавшая с севера, отрезала русским все пути отхода на восток, за исключением одного – вдоль железной дороги на Гродно. Этот путь и был использован войсками, в том числе и 3‑м армейским корпусом, которые к 26 февраля (11 марта) отошли к югу и заняли позицию вдоль южного берега реки Бобр до Августовского канала. С остатками своей сотни вышел на этот рубеж и Анненков.

– В те тяжелые дни, – вспоминает Анненков, – в тылу германских войск стали создаваться партизанские отряды. Начальником такого отряда, или атаманом, назначали офицера, удовлетворявшего некоторым специальным требованиям, предварительно выбранного всеми командирами полков, из которых формировался отряд. Партизан набирали из числа добровольцев. Когда я выразил желание служить в партизанах, меня назначили атаманом одного из отрядов, которым я командовал в 1915–1916 годах. В качестве отличительной символики партизаны имели особую нашивку: черный с красным угол, череп и кости, а также значок с теми же эмблемами и надписью: «С нами Бог».

Об истории формирования этих партизанских отрядов рассказывает генерал А.А. Брусилов[14], бывший в то время командующим армией Юго-Западного фронта. Он же дал им далеко не лестную характеристику. Генерал А.А Брусилов вспоминает:

«За эту зиму (1915–1916 гг. – В.Г.) пришлось мне много повозиться с партизанскими отрядами. Иванов,[15] в подражание войне 1812 года, распорядился сформировать от каждой кавалерийской и казачьей дивизии по партизанскому отряду, причем непосредственное над ними начальство оставил за собой. Направил он их всех ко мне в армию с приказанием снабдить их всем нужным и двинуть затем на северо-запад, в Полесье. Это и было исполнено. Хозяйственной части армии от всей этой истории пришлось тяжко от непомерного увеличения работы по снабжению партизанских отрядов вещами и деньгами. С самого начала возникли в тылу крупные недоразумения с этими партизанами. Выходили бесконечные недоразумения с нашими русскими жителями, причем, признавая только лично главнокомандующего, партизаны эти производили массу буйств, грабежей и имели очень малую склонность вторгаться в область неприятельского расположения. В последнем отношении я их вполне оправдывал, ибо в Пинских болотах производить кавалерийские набеги было, безусловно, невозможно, и они, даже если бы хотели вести конные бои, ни в коем случае не могли этого исполнить. Единственная возможность производить набеги, и то с большими затруднениями, – делать их пешком, взяв провожатого из местных жителей. <…>