:)

Позвоню завтра. Береги себя.

Люблю

И я.

В мою комнату вплывает запах тостов. Я захлопываю компьютер и иду на кухню в надежде застать Уильяма, но все уже ушли. Единственный след моего семейства – кипа грязной посуды в раковине. С “падать, падаю” придется подождать.

Звонит мобильник. Мне не нужно отвечать, чтобы понять, что это Недра. У нас с ней телефонная телепатия. Стоит мне подумать о Недре, и она звонит.

– Я только что постриглась, – говорит Недра. – И Кейт сказала, что я выгляжу как Флоренс Хендерсон. А когда я спросила, кто такая, черт возьми, эта Флоренс Хендерсон, она сказала, что я выгляжу как Ширли Джонс[10]. Пакистанская Ширли Джонс!

– Так и сказала? – переспрашиваю я, старясь удержаться от смеха.

– Так и сказала! – обиженно фыркает Недра.

– Это чудовищно. Ты из Индии, а не из Пакистана.

Я восхищаюсь Кейт. Тринадцать лет назад, познакомившись с ней, я уже через пять минут была уверена, что она идеально подходит Недре. И хотя я ненавижу этот подход “ Ты меня дополняешь”, но в случае Кейт это правда. Она – недостающая половинка Недры. Серьезная, прямая девушка из Бруклина, социальный работник “скажу-все-начистоту”. Недра доверяет Кейт, потому что та никогда ничего не приукрашивает. Каждому из нас в жизни необходим такой человек. Моя беда в том, что у меня таких людей слишком много.

– Дорогая, – говорю я. – Тебе что, сделали “рваную” стрижку?

– Нет, не “рваную”. Это каскад. У меня теперь такая длинная шея. – Недра на мгновение замолкает. – О черт, – говорит она. – Это “рваная” стрижка, и я выгляжу, как ощипанная индейка. А еще теперь кажется, будто я отрастила этот бугор на загривке, как у Джулии Чайлд[11]. Что дальше? Тройной подбородок, как у индюка? Как это могло случиться? Не знаю, как я позволила этой сучке Лайзе меня уговорить.

Лайза, наша общая парикмахерша, вовсе не сучка, хотя время от времени у нее случаются заскоки. То злосчастное помешательство на бордовой хне. То пунктик насчет челок: “женщины с густыми волосами не должны носить челки”. Теперь у меня волосы до плеч, каскадом обрамляющие лицо. В удачные дни мне говорят, что я выгляжу как старшая сестра Энн Хэтэуэй[12]. В неудачные – как ее мать. “Просто сделай, как в прошлый раз” – такую инструкцию я даю Лайзе. По-моему, эта философия хорошо работает во многих ситуациях: в сексе, в заказе соевого латте в “Старбаксе” и помощи Питеру / Педро с домашним заданием по алгебре. Но, увы, не всегда.

– Я кое-что натворила. И продолжаю. То, чего не следовало делать, – признаюсь я.

– Есть документальные свидетельства? – деловито осведомляется Недра.

– Нет. Да. Электронные письма считаются?

– Конечно, считаются.

– Я участвую в опросе. В анонимном опросе. О браке в двадцать первом веке, – шепчу я в трубку.

– Не существует такой вещи, как анонимность. Тем более в двадцать первом веке, тем более онлайн. Зачем, ради всего святого, ты в это ввязалась?

– Не знаю. Наверное, смеха ради.

– Я серьезно, Элис.

– Ну хорошо, ладно, о’кей. Скажем так, я чувствую, что настало время для критической переоценки.

– Переоценки чего?

– Э-э… моей жизни. Моей и Уильяма.

– Что, у тебя что-то вроде кризиса среднего возраста?

– Почему все кому не лень задают мне этот вопрос?

– Отвечай.

Я вздыхаю.

– Ну, может быть.

– Элис, это ведет лишь к одному – к горькому разочарованию.

– Послушай, неужели ты никогда не задумываешься, все ли в твоей жизни хорошо? В смысле, хорошо не на поверхности, а по-настоящему глубоко?

– Нет.

– В самом деле?

– В самом деле, Элис. Я знаю, что все хорошо. А ты не чувствуешь того же про себя и Уильяма?

– Мы как-то отдалились. У меня чувство, будто мы вместе для галочки, будто мы просто пункты в списках дел друг у друга. Это ужасно, что я так говорю?

– А это правда?

– Иногда.

– Ну же, Элис. Есть что-то еще. Ты чего-то не договариваешь. Что тебя подтолкнуло?

Я колеблюсь, не рассказать ли Недре о своем переломном годе, но, честно говоря, несмотря на всю нашу близость, она не теряла родителей и она не поймет. Мы с ней почти никогда не говорим о моей матери. Я оставляю это для “Жужелиц” – группы взаимоподдержки людей, потерявших близких, членом которой являюсь вот уже пятнадцать лет. Я давно там не появлялась, но все они у меня в друзьях на Фейсбуке: Шонда, Тита и Пэт. Да, знаю, “Жужелицы” звучит смешно. Мы начали с того, что назвали себя “Пчелиными матками”, потом стали “Шмелями”, после чего каким-то образом превратились в “Жужелиц”.

– Иногда я задумываюсь, сможем ли мы прожить вместе еще сорок лет. Сорок лет – это очень много. Тебе не кажется, что это стоит проанализировать теперь, когда мы вместе уже почти двадцать?

– Оливия Ньютон-Джон[13]! – кричит где-то на заднем плане Кейт. – Вот кого я имела в виду, когда говорила, что ты похожа на певицу! Альбом “Физикал”!

– Мой опыт подсказывает, что хорошую жизнь не анализируют, – говорит Недра. – Когда человек просто хочет жить долго и счастливо – со своим партнером. Дорогая, я должна пойти и посмотреть, смогу ли я сделать что-то с этой отвратительной “рваной” головой. Кейт идет на меня с заколками для волос.

Мне слышно, как Кейт, жутко фальшивя, напевает I Honestly Love You – хит Оливии Ньютон-Джон.

– Можешь кое-что пообещать? – спрашивает Недра. – Когда увидишь меня, не говори, что я похожа на Рейчел из “Друзей”. И тогда мы поговорим о браке в девятнадцатом веке, обещаю.

– В двадцать первом.

– На самом деле никакой разницы нет. Целую.

21. Не верила, пока не посмотрела этот фильм о телескопе Хаббл[14] в Imax 3D.

22. Шея.

23. Руки.

24. Длинный. Так бы я тогда его описала. Его ноги с трудом помещались под столом. Это было задолго до того, как изобрели повседневно-деловой стиль одежды, и все одевались на работу как на парад. Я носила юбку-карандаш и высокие каблуки. На нем был костюм в тонкую полоску и желтый галстук. Он был белокожим, но с темными, почти черными волосами, которые то и дело падали ему на глаза. Он был похож на молодого Сэма Шепарда[15] – такой же напряженный и задумчивый.

Я совершенно растерялась и очень старалась это скрыть. Почему Генри (Генри – мой кузен, который организовал интервью; они с Уильямом играли в одной футбольной команде) не предупредил, что этот парень так неотразим? Я хотела, чтобы он разглядел меня, я имею в виду, настоящую меня, и, да, я понимала, что он опасен, т. е. недоступен, т. е. закрыт, т. е.

ЗАНЯТ – на столе стояла фотография, где он был снят с какой-то сногсшибательной блондинкой.

Я пыталась как-то объяснить ему, почему студентка театрального факультета по специальности “драматургия” хочет работу автора рекламных текстов. Это требовало очень искусного лавирования вокруг да около правды (потому что это дневная работа, а драматургией денег не заработаешь, поэтому мне надо заниматься чем-то еще, чтобы содержать себя, пока я учусь, и это вполне может быть написание бессмысленных рекламных текстов о средствах для мытья посуды), но он меня перебил.

– Генри сказал, что вас приняли в Браун[16], но, я смотрю, вы пошли в Университет Массачусетса?

Черт бы побрал этого Генри. Я попыталась объяснить. Пустила в ход свою старую легенду “Университет Массачусетса – семейная традиция”, что было ложью, а правда состояла в том, что универ Массачусетса давал мне полную стипендию, в то время как Браун – только половину, а мой отец ни при каких обстоятельствах не мог оплатить даже половину стоимости обучения в Брауне. Но Уильям не дал мне договорить, жестом показав, чтобы я остановилась, и я почувствовала себя пристыженной. Как будто я его разочаровала.