– Прямо детектив какой-то, – отозвался

Карел.

– Да хоть прямо, хоть криво – так оно и есть!

– Но мы же не будем заниматься тут расследованием? Это ведь не наша работа.

– Тю! Слезай – приехали! А чья? Будем дожидаться, пока местных жителей посетит светлая идея построить набережную Орфевр, а на ней возвести Сюрте Криминаль? Институтская бухгалтерия ни в жисть не согласится оплачивать нам такие командировочные.

– Но мы же оперативные работники, а не сыщики! – не унимался нурсийский престолонаследник.

– Ну, правильно, оперативники – стало быть, опера. Так шо, господин стажер, прекрати ныть, шо та комариха на мужниных поминках, и меряться, где чья работа. Наша задача – выполнить приказ Института, и все, шо для этого потребуется, хоть вилкой океан взбивать, в нее входит. Если вдруг по ходу действия у тебя заболит голова, на что я очень надеюсь, то знай, это непривычные ощущения от того, шо умные мысли стучатся в лобовую кость твоей черепной коробки. Чем раньше ты их впустишь – тем быстрее исцелишься.

Бастиан! Шо там монарх?

– Уже совсем близко.

– Отлично. Жду его с нетерпением. Потому как на груди у пострадавшего обнаружилась бранзулетка с точно таким же камнем, как на том милом украшении, что осталось ему на память от твердокаменной Брунгильды. Только размером этот самоцвет раз в несколько поменьше. И шо-то мне сдается, мода на медальоны у них неспроста.

Сестра майордома сидела на кровати, обхватив колени руками. Пробуждение было тяжелым. Ее бил озноб. Ей казалось, стены древней виллы медленно, но неуклонно сдвигаются, грозя раздавить ее своей каменной толщей. С момента спасения она до жути боялась оставаться в замкнутом пространстве. Даже за полночь, стоило ночной страже, проходя вдоль коридора, прикрыть распахнутую дверь спальни, она тут же просыпалась, вскакивала и бежала открывать ее. Это было ужасно. Вечером она специально обходила комнату, прощупывая стены и убеждая себя, что они не могут сдвинуться с места. Но стоило лечь в постель, и она явственно слышала тихий шорох, с которым холодный камень трогается с места. И эти сны, непонятные и оттого еще более страшные, лишали ее отдыха, изнуряли тело и душу, заставляли и без того молчаливую девушку погружаться в мрачное оцепенение, резко вздрагивать от любого обращенного к ней слова. Пожалуй, лишь благородная дама Ойген понимала ее терзания, со вниманием слушала ужасные рассказы о ночных видениях и старалась, как могла, развеять тревожные мысли.

Брунгильда заметила, как в проеме распахнутой двери мелькнул знакомый плащ.

– Ойген! Зайдешь ко мне? – жалобно окликнула она.

Невеста принца Нурсии заглянула в комнату.

– Что-то случилось?

– Мне плохо и страшно. Сил нет, все тело ломит, – пожаловалась она. – А ты почему так рано уже на ногах?

– В дом проник грабитель, – пояснила Женечка. – Убил трех стражников. Сэр Жант и мастер Рейнар преследовали его, правда, живым взять не смогли…

Взгляд Жени скользнул по лицу подруги, та выглядела неважно. И вдруг…

– Сергей! А ведь у нашей Брунгильды тоже есть медальон с таким камнем.

Мадам Гизелла неистовствовала. Затравленным зверем она носилась по тронному залу, выкрикивая бессвязное:

– Они нашли, отыскали нас! Они убьют его! Убьют меня! Они хотят нашей смерти! Ты слышишь? Нашей смерти! Они не остановятся!

Ее верная наперсница, благородная дама Ойген, явилась на зов государыни, чтобы терпеливо выслушивать причитания мечущейся в истерике женщины. Это было частью ее работы, но что скрывать, Жене Гараевой и впрямь было очень жалко молодую вдову, живущую в состоянии непрерывного стресса и видящую в каждом затаившегося убийцу.

– Ойген, ты одна меня понимаешь! – скороговоркой выпалила Гизелла. – Париж – ловушка для моего сына, а венец кесаря станет ему терновым венцом! Здесь нельзя оставаться! Нужно бежать! Бежать как можно скорее. Там за Луарой – владения моего отца. Его люди не выдадут. Я знаю это, в них я уверена. А здесь…

Ты видела глаза кардинала Бассотури? Он смотрит на всех, точно оценивает. Клянусь мощами святого Ремигия, он давно уже оценил голову Дагоберта, да и мою тоже. Он ничего не забыл и ничего не простил! То, что случилось этой ночью, – лишь начало. Они не остановятся, не уймутся. Надо спешить! Каждый час может стать последним…

Ты говорила, вчера Пипин встречался с монсеньором Гвидо? Это заговор! Я чувствую, кругом заговорщики. Они сжимают кольцо вокруг нас. Да-да, Ойген, я чувствую это! – Гизелла приоткрыла одну дверь, поглядела на замерших у входа стражников и повелела им отойти подальше. Затем опрометью метнулась ко второй двери, повторила приказ, устремилась к наперснице: – Мы не можем больше медлить! Надо искоренить злую измену. Я уверена, что Пипин виновен. Ждать, пока он снова нанесет удар, – безрассудно. Мы сегодня же выедем в Аквитанию, якобы для принятия оммажа у тамошних баронов. Пусть кардинал дожидается ответа в Париже, все равно мы не можем собрать войско, покуда не присягнут все, кто станет под наши знамена. Да-да, медлить нельзя, иначе может статься, что, вернувшись домой, мы застанем трон Меровингов уже захваченным…

Гизелла приблизилась вплотную к Ойген и говорила уже совсем тихо, почти шепотом:

– Едва мы окажемся по ту сторону Луары, я повелю схватить Пипина и умертвить. Так будет лучше для всех.

– Но ваш сын помиловал его!

– Мой сын еще слишком мал и не понимает, насколько опасен этот человек. Раскаяние его – не более истинно, чем свет болотных огней. Оно заманивает в пучину, увлекает в черную бездну, скрытую под изумрудной травой. Разве его встреча с кардиналом – не лучшее тому доказательство?

– Доказательство чему? – пытаясь урезонить высокородную пациентку, вставила слово Евгения Тимуровна.

– Измене! Конечно измене! – выпалила мать юного кесаря. – Рим никогда не смирится с тем, что франкскими землями правит род Меровея. А Пипин все последние годы только и делал, что умасливал понтифика и его двор. Я скажу тебе больше, но это огромный секрет… Как ты сама знаешь, кардинал прибыл сюда якобы для того, чтобы просить у Дагоберта поддержки в борьбе против абаров. Если те и впрямь драконьей крови, то сыну придется поднять оружие против своих. А если он откажется сделать это, Рим объявит Дагоберта отступником и отлучит от Церкви. Это западня! Понимаешь? Хитрая западня. Я никому не могу довериться, одной лишь тебе! А потому умоляю, помоги мне!

– Я?! Но как?

– Уговори своего жениха и мастера Рейнара отправиться к абарам. Их здесь не знают, никого не удивит их отъезд. Если мы заключим договор с этим драконьим народом, мы сомнем и Рим с его коварным епископом, и местных заговорщиков, продавшихся ему. Это наш шанс. Быть может, единственный!

Лис двигал фигуры на шахматной доске. Резные щитоносцы и всадники, белые – из слоновой кости, черные – из эбенового дерева, удивительно тонкой, не иначе персидской, работы. Слова Гизеллы звучали в голове, не добавляя ему оптимизма. В их оперативном звене общение с вельможами, а с венценосными особами и подавно, почти всегда брал на себя его бессменный напарник Вальдар Камдил – лорд Уолтер Камдейл. У него куда лучше получалось вразумить августейших собеседников и направить их на верный, с точи зрения Института, путь.

Но Вальдара рядом не было, зато поблизости обреталась впавшая в истерику белая королева. Лис тронул фигуру. «Как там ее по-научному? Ферзь…» То, что в эти минуты доносилось до его слуха, заставляло позабыть и недавнюю эйфорию коронации Дагоберта, и надежду на скорое возвращение домой.

Европа, уже в который раз за время его службы, балансировала на грани кровавой бани. И спасать ее нужно было не с асом-напарником, а с тройкой желторотых стажеров, которых самих еще опекать и дрессировать. В голове его звучали слова: «…Если мы заключим договор с этим драконьим народом, мы сомнем и Рим с его коварным епископом, и местных заговорщиков, продавшихся ему. Это наш шанс. Быть может, единственный!»