– Какое тело?

– Уже никакое. И уж точно не то, которое мне бы страстно хотелось обозреть. Но все равно, по-своему очень интересное, только чересчур загадочное.

Дагоберт открыл глаза, словно и не засыпал вовсе. С каждым днем он чувствовал, как растет его сила, как мощнее и быстрее течет по венам жидкий огонь. Он теперь почти не нуждался в сне. За прошлую неделю усталость одолела его лишь раз, да и то после трех часов сна он вновь ощутил себя бодрым и полным неукротимой энергии. То, что прочие смертные убивали столько времени на сон, радовало уж тем, что позволяло, наконец, остаться в одиночестве, не выслушивать пышные бестолковые речи, не принимать изъявлений преданности от людей, которые и смысл-то этого слова понимают очень по-своему.

Для франкских баронов присяга верности была лишь ритуалом, завещанным от предков и потому безоговорочно исполняемым. Вот только признать над собой реальную власть все эти храбрецы, командовавшие десятками, а то и сотнями воинов, вовсе не считали обязательным. Особенно если эта власть не могла согнуть в дугу любого, кто вставал у нее на пути.

Он глядел на звенящих кольчугами бородачей во время приемов, едва скрывая гнетущую тоску, слушал их самовлюбленное бахвальство и все больше сознавал, как горек хлеб монарха. По своей воле он бы ни за что и никогда не пожелал иметь дело с этими людьми, ждущими от него даров и готовыми ринуться в ближайшую схватку ради чего угодно: добычи, славы, упоения боем, но вовсе не ради блага державы. Но, и то сказать, что для них держава? То ли дело собственный, обнесенный высокой стеной замок с окрестными угодьями. А уж мальчишка в золотом венце пока что для них – так, тень кесаря на опустевшем троне.

Он знал, что многие его предки, столкнувшись с этой напастью, позволили баронам избирать из своих рядов наиболее уважаемого и могущественного, дабы тот управлял от его имени. Так и писалось в указах: «В такой-то год царствования государя… и такой-то год правления его верного майордома…» Для них, драконов, коротающих в земной юдоли век своего мужания, человечьи дела были в тягость, и потому казалось разумным отгородиться от надоедливых подданных широкой спиной избранного ими же самими управляющего. Дагоберт вслушался в звучание фразы: «Верного майордома…» Вот уж правда: волчья верность до первого леса. Лицо Пипина Геристальского живо всплыло в его памяти. Последние недели он вел себя поистине безукоризненно, был предупредителен и всячески пекся о пользе страны. Это настораживало.

Больше всего Дагоберту хотелось казнить майордома и тем уберечь себя от предательства. Однако начать царствование с казни первейшего из вельмож, имеющего огромные владения и великое множество верных лично ему баронов, – не лучшая затея. К тому же, поскольку всенародно было объявлено, что мнимая сестра его, Брунгильда, оказалась исчадием ада, подчинившим своей воле едва ли не целый народ, то и казнить его, получается, не за что. Он – первый среди пострадавших, и он же первый, присягнувший на верность законному наследнику престола.

И все же верить своему майордому Дагоберт не мог. Ненависть, затаенная в каждом взгляде, обжигала сознание юного кесаря, даже если вельможа опускал перед ним глаза. Конечно, «вернейший из верных» не простил крушения своих замыслов ни ему, ни его невесть откуда взявшимися друзьям.

А ведь его план почти осуществился.

Дагоберт невольно усмехнулся, припомнив этих в высшей мере диковинных людей. Он и сам не понимал, откуда взялись столь дивные чужестранцы и что им нужно в его землях. Наследный принц некой заморской державы, о которой он и слыхом не слыхивал ни в этой жизни, и ни в одной из тех, в которые свободно мог перетечь сознанием. Его невеста, менестрель и дядька-наставник, распоряжающийся, как ни в чем не бывало, людьми, куда более высокородными, нежели он сам. Кто они? Откуда? Что потеряли здесь? И эта история о невидимых драконах… Фрейднур с ясными глазами божится, что сам лично был жертвой атаки одного из них. Но кому, как не Дагоберту знать, что никаких невидимых драконов нет и быть не может! И все же эти люди почему-то на его стороне. Это непонятно и потому заставляет тревожиться, хотя причин для сомнений нет. Странная, очень странная история.

За дверью спальни послышался шорох.

– …Нет, его следует разбудить сейчас же! – узнал он голос Бастиана.

– До рассвета не велено! – твердил стражник.

– Я не сплю! – крикнул Дагоберт. – Пусть войдет!

Он вскочил, натягивая льняные штаны.

– Что случилось?

Лис склонился над трупом. Святые отцы и воины, прибежавшие с Карелом, отступили, давая возможность другу и соратнику кесаря осмотреть тело.

– Та-ак! Шо мы имеем с птицы гусь? – протянул Сергей. – Следов насильственной гибели нет. Лицо скрючило, точно от ужаса и сильной боли. Спрашивается, шо в церкви его могло так напугать? Картины Страшного суда – и той нет. Перчатки с крагами – не пойми зачем. Кинжал. – Лис вытащил оружие из ножен у пояса погибшего. – Занятная штука. Похоже на дамаск, но цвет какой-то другой. Возьмем на экспертизу.

Сергей поглядел на воинов, ожидающих его приказа.

– Выяснили, что у него там за пазухой чесалось?

– Нет, – растерянно покачал головой его давешний собеседник.

– А шо так?

– Да к чему? Мертвый же уже.

– Да-а, с такими каши не сваришь.

Лис одним движением разрезал одежду на груди кардинальского приспешника. Чуть ниже нательного креста висел амулет – прозрачный золотистый камень в обрамлении черненого серебра на шнурке из конского волоса.

– Какая интересная штуковина! – Лис приподнял украшение острием кинжала. – Вы точно уверены, что парень из свиты папского легата?

– Он вчера приходил, – утвердительно кивнул старший из воинов. – Приносил дар государыне от его высокопреосвященства – изукрашенный молитвенник работы константинопольских мастеров.

– Ишь ты! Занятно, занятно. Сам видел или кто рассказал?

– Сам видел. Пришел он, значит, и говорит: «Его высокопреосвященство посылает сей дар…»

– Ну, куда он его посылает, это понятно. Ты молитвенник сам видел?

– Видел. Этот, – воин указал на труп, – развернул парчу, а в ней – книга. Доски обтянуты наилучшим сафьяном. Замок и украшения переплета – золотые с каменьями драгоценными.

– Хорошо. Я понял. Дальше что было?

Франк пожал плечами.

– Да, почитай, ничего и не было. Передал молитвенник господину майордому и вроде как остался ответ поджидать. А уж как потом все получилось – не ведаю.

– Понятно. Чем дальше – тем страньше. Ау, команда! Вы там не позасыпали? Вы нас слышите?

– Так точно, – донеслось в ответ.

– Слышу, конечно, господин инструктор, – отозвался Бастиан. – Кесаря разбудил, мы уже на пути к вам.

– Смотрите, шо у нас вырисовывается. Некто принес драгоценную рукопись в подарок Гизелле. С понтом от кардинала.

– Понт – это мост? – поинтересовался Бастиан.

– Скорее уж, это от греческого «понт» – буквально «море разливанное» Представь себе, идет человек, а такое ощущение, шо целое море с китами и каракатицами движется навстречу.

– Признаться, мне трудно понять это, – печально вздохнул менестрель.

– Лучше не признавайся, а просто пойми. Потому как бросать понты или колотить их в нужном месте в нужное время – это тоже часть нашей работы.

Но вернемся к делу. С книгой есть две закавыки. Первая: никто сейчас достоверно не может сказать, действительно ли фра Гвидо Бассотури посылал этот милый презент вдовствующей государыне. И вторая закавыка: попал или не попал манускрипт в руки Гизеллы – еще предстоит узнать. А вот то, что он сперва очутился в цепких лапах Пипина, – кажется, непреложный факт. Так шо вполне может быть, с помощью этой книги на самом деле был подан некий знак майордому, ну и под благовидным предлогом ожидания, как там было в «Алисе»: «Шо скажет герцогиня?» – этот хмырь до поры до времени заныкался среди баронов, не привлекая внимания. Что дальше было – понятно.