Бумажная волокита задержала меня на полдня. Я никуда не торопился.
Ещё полдня ушло на то, чтобы найти недорогой бутик и купить себе одежду — джинсы и новую куртку — старая порвалась в памятный вечер последней встречи со Спрутом. Я пересек улицу, на которой располагался компьютерный клуб и фирма по обслуживанию техники, в которой я раньше работал. Я задержался на углу, рассматривая серую дверь издалека. Мне хотелось зайти внутрь и поздороваться со своей бывшей начальницей, но я так и не сдвинулся с места. Скорее всего, я стал бы для Киры неприятным сюрпризом. Кроме того, она казалась вечно занятой женщиной, и я не хотел её тревожить. В конце концов, мы не были знакомы настолько, чтобы просто так, по-дружески, зайти и сказать «привет».
Я направился к ближайшей станции метро, стремясь попасть в кубинский район до того, как начнет темнеть. У меня оставалось немногим больше пяти тысяч долларов наличными — из того, что я заработал в «Потерянном рае». Я не был уверен, что с ними делать. Я хотел отблагодарить Марка за всё, что он сделал для меня — в конце концов, я достаточно долго жил у кубинца, и собирался жить у него до самого отъезда. Ещё две тысячи пятьсот лежало на веб-мани — Кира не перевела мне деньги за последнюю неделю работы; я не появлялся, чтобы напомнить, и она с моего молчаливого согласия забыла. Я вдруг подумал, что должен перевести домой, родителям, как можно больше. Посетившая меня мысль оказалась неожиданно своевременной: подняв голову, я увидел рядом с входом в метро яркую вывеску отделения «Вестерн Юнион», и, следуя сиюминутному порыву, зашел внутрь.
Я перевел домой три тысячи, едва удержавшись от того, чтобы не отдать всё, что находилось в карманах. Мне пришлось напомнить себе, что я должен отблагодарить Меркадо, что мне нужно жить на что-то в эти дни ожидания. Я ничего не хотел для себя. Мной даже овладело некое лихорадочное возбуждение: скорее бы, скорее узнать, где находится ублюдок Спрут, и… черт побери, я готов!
В латинский район я добрался без приключений. Я вышел из автобуса на остановку раньше, как и в прошлый раз, но сейчас шел куда осторожней. Слежки я не заметил. Впрочем, кем был я, чтобы утверждать это наверняка?
Впереди, у телефонной будки, я заметил знакомого негра-бомжа, и задержался у киоска, купив целый блок дорогих сигарет.
— Э-эй, — совсем не удивился чернокожий борец за искоренение расизма, — ты живой, бродяга! Я так и знал. Я так и подумал, что этим жирным ублюдкам тебя не догнать! Но на всякий случай убрался отсюда подальше…
— Я не знал, какие сигареты ты куришь, — я протянул ему блок, — извини, если не угадал.
— Чувак, — серьезно посмотрел на меня бомж, — ты серьезно думаешь, что меня можно купить?
Я начал закипать.
— Вот этим? — спросил я. — Я только хотел сделать тебе подарок, черный брат.
— Кто тут, мать твою, черный?! — даже подпрыгнул негр.
— Если ты можешь назвать меня белым братом, то почему я не могу назвать тебя черным? — логично спросил я.
— Да ты ни хрена не понимаешь, — вздохнул бомж, забирая у меня блок сигарет и пряча за пазухой.
— Ага, — согласился я. — Счастливо, брат.
— Меня зовут Фрэнк, — секунду поколебавшись, сказал он. — Друзья называли Фрэнки.
— Рад наконец познакомиться, — усмехнулся я. — Я Олег.
Домой я шел быстро, не оборачиваясь, и добрался без неприятных задержек. Ещё поднимаясь по ступеням к квартире Меркадо, я услышал громкие веселые голоса. Дверь оказалась незапертой. Едва я зашел в коридор, мне к виску приставили дуло пистолета. Я не успел ещё ничего сделать или сказать, когда дуло убралось, и раздался звук крепкой затрещины.
— Разуй глаза, Хуан! А если бы это и в самом деле был чужой? Амигос! Кто дал малолетке пушку?!
Я обернулся.
— Привет, Венустиано.
— Олла, amigacho, — кубинец пожал мою руку и спрятал отобранный пистолет во внутренний карман куртки. — Видал?
Я кивнул, бросая взгляд на невысокого, стройного Хуана. Парнишке оказалось лет четырнадцать, его кожа отливала темной бронзой, и он был явно пьян. Причем настолько, что я рекомендовал бы немедленно уложить ребёнка спать.
— Мой брат, — вздохнул Вилья. — Налакался где-то со своими приятелями, притащился сюда без приглашения. Надо отвести его домой.
— Что тут происходит? — поинтересовался я, заглядывая в большую комнату. Там находилось столько народу, что я даже не попытался сосчитать, сколько их было. На общем фоне выделялась гигантская фигура бородатого капитана — Меркадо пил виски прямо из бутылки.
— Празднуем, — пожал плечами Вилья. — Рождение сына. Консуэлле уже лучше, и их скоро выпишут из больницы.
Я невольно задумался о том, что сказала бы строгая, резкая кубинка, увидев подобный хаос в своей квартире. Из комнаты донесся дружный гогот; мне показалось, стены дрогнули.
— Давай я отведу его, — предложил я, кивнув в сторону Хуана. Парнишка присел прямо на пороге, облокотившись спиной о подставленную лодыжку Венустиано, и невнятно, неразборчиво матерился на эсперанзо.
— О'кей, — без колебаний согласился Вилья; очевидно, ему самому очень не хотелось заниматься младшим братом, когда он нужен здесь. — Там должно быть открыто.
«Там» оказалось действительно открыто. Я никогда не был в соседней квартире; впрочем, оказавшись за порогом родного дома, безвольно висевший на мне Хуан встрепенулся, оттолкнулся от меня и самостоятельно дошел до туалета, почти по прямой. Я огляделся. Это оказалась бедно обставленная, но неожиданно чистая для двух холостяков однокомнатная квартира. Широкий коридор, в котором я находился, был приспособлен под рабочий кабинет — в углу стоял компьютер, гарнитура, несколько гаджетов, и две прибитые к стене полки с папками. Стол контрастировал с аккуратной обстановкой главным образом тем, что оказался завален пустыми пакетами от печенья, чипсов и йогуртов; под столом валялось несколько бутылок пива, тоже пустых, и одна полупустая, гордо стоявшая посреди общего беспорядка. Пожалуй, этим беспорядок и заканчивался. Заглянув в комнату, я увидел две койки, одну заваленную дисками, вторую свободную, но обе аккуратно заправленные. Я тогда ещё мысленно поаплодировал Венустиано — воспитание младшего брата, очевидно, не самая легкая из задач, но Вилья справлялся с ней отлично.
— Включи комп, — невнятно раздалось из туалета.
— Тебе стоит выспаться, — ответил я, но компьютер включил.
Из туалета донеслось что-то совсем нечленораздельное, скорее всего, даже не на английском. Я молча сел за стол, смахнув со стула глянцевый компьютерный журнал. Из-за стены доносились громкие выкрики и смех; компания не собиралась расходиться.
— Интернет есть? — спросил я, не оборачиваясь: Хуан не закрыл за собой дверь.
По сдавленному мычанию и последующим рвотным звукам я догадался, что ответ положительный. Пока Хуан пытался справиться с тошнотой, я успел зайти на свой почтовый ящик. Там оказалось много писем — от родителей, сестры и Лады. Я ничего не успел прочитать. Из туалета выполз пошатывающийся Хуан.
— Ты чего тут лазишь? — с трудом вытолкнул из себя парень, опираясь о спинку стула.
— Мне нужен интернет. Можно? — спросил я, поднимаясь. Как раз вовремя, чтобы поддержать сползающего на пол Хуан под локоть.
— Только если… недолго… Мне хреново…
— Верю, — согласился я, помогая ему дойти до спальни.
Хуан рухнул на свою кровать прямо поверх разбросанных на ней дисков; я снял с него ботинки, расстегнул грязную куртку и вынес их в коридор. Затем вернулся и попробовал достать из-под засыпавшего Хуана хоть часть дисков. В основном это оказались, конечно же, диски с играми, несколько музыкальных, и лишь малая их часть с программами. Аккуратно сложив их под кроватью, я посмотрел на младшего брата Венустиано. Он ещё что-то говорил, не открывая глаз, но всё более и более невнятно. Я стащил покрывало с кровати Вилья и укрыл его, затем тихо вышел из комнаты.
Надо признать, Хуан оборудовал себе уютное рабочее место. За его компьютером я чувствовал себя почти как дома. Я не спеша прочел все письма родителей и сестры — ребята исправно писали мне каждые несколько дней, и почты накопилось прилично. Я прочитал все домашние новости, окунаясь в привычный, родной мир, посмеялся шуткам, которыми обмениваются и могут понять только близкие люди. Несколько минут после этого я сидел, погрузившись в приятные воспоминания наиболее смешных и дорогих моментов, и только затем открыл первое письмо Лады. Мы никогда не признавались друг другу в любви, но нам не нужны были слова. Я не знаю, как это объяснить, но мне даже не требовалось её присутствие для того, чтобы знать — она всегда и всюду рядом со мной. Мы так редко виделись, что я вряд ли смог бы воспроизвести её лицо в тончайших подробностях, но её дух, её любовь окружали меня постоянно. Это упоительное, блаженное, бесконечно счастливое ощущение. Светлое, как улыбка, радостное, как её веселый смех, и доброе, как её сердце. Лада считалась сильной девушкой, уверенной в себе, но я не встречал никого чище, искреннее, преданнее её. Тот, кому повезло встретить ту, единственную женщину, которая станет любимой, родной и желанной на всю жизнь, встретить и не потерять по собственной глупости — тот меня поймет.
