— Никогда не знаешь, что из послушанного или увиденного может пригодиться. Так ты пойдёшь?
— Вот ещё! — фыркнула Гелена, отнюдь неизысканно плюхнувшись на свою кровать. — Это не моя забота — искать скрытый смысл там, где его может и не быть! Да и тебе пора бы забыть о прежних уловках! Перед кем ты выслуживаешься? Северине ты не нужна, Таиры больше нет! Леди Августа писала мне, что у тебя нет больше и дома — на землях Синих баронов пирует вражеская армия, а фамильный замок находится под имперским протекторатом! Как ты можешь выглядеть такой счастливой, Марион? Какая стальная пружина держит тебя, женщина? Что вызывает эту идиотскую улыбку на твоём лице? Как ты можешь так легко относиться к тому, что происходит? Скажи мне!
Марион улыбнулась ещё раз, заставляя работать окаменевшие мускулы лица, прогоняя дикое желание влепить Гелене звонкую, смачную оплеуху. Легко? Да, что и говорить, ей в жизни вообще пришлось очень, очень легко. Высокорожденная Гелена и не подозревала, каково это — подняться из грязи, доказать, что ты способна на что-то большее…
Нет, Гелена не знала, каково это — выстрадать, а затем потерять своё счастье.
— Скажу, что ты многое потеряешь, если не пойдёшь на торжество, — ответила Синяя баронесса, отходя от зеркала.
Она покинула общую спальню, плотно прикрывая за собой дверь и оставляя Гелену в полном замешательстве. Впереди ждала долгожданная победа — и такая сладкая месть.
Нестор Ликонт въезжал в королевский дворец победителем. Немногие встречали командующего, но такие были — и если бы не эпидемия и не страх перед новым королём, их было бы больше. Принц Орест встретил его и сопроводил до самого зала, где уже собрались члены Высшего Суда и приближенные короля, и небольшая горстка придворных, пришедших засвидетельствовать акт утверждения его главнокомандующим валлийской армией.
Король Андоим заставлял себя ждать, когда все давно собрались в зале, и члены Высшего Суда уже недовольно переглядывались, бросая недобрые взгляды в сторону северных дверей — именно оттуда должен был появиться Андоим. Король делал то единственное, на что ещё был способен в своём положении — оттягивал ненавистный момент унижения, как мог, заставляя считаться со своим отсутствием.
Нестор не возражал. Чем дольше продлится его присутствие во дворце, тем лучше запомнят блистательного командующего придворные, приближенные и члены Суда. Он никуда не спешил. Король Андоим мог располагать каждой минутой своего опоздания — но день, час и место его кончины были уже предопределены. Более того — время и место Ликонту сообщил человек Большого Питона, и, надо признать, сам герцог не придумал бы лучшего плана. Который приходилось скрывать от Ореста — принц буквально выворачивал ему душу своими расспросами и мольбами не трогать брата. Нестор ничего не мог ему обещать. Даже пожизненного заключения, на которое мог бы рассчитывать любой другой свергаемый монарх.
— Взгляни, брат, — тихо шепнула ему на ухо Наала: сестрёнка не пожелала оставаться в поместье, твёрдо вознамерившись присутствовать на церемонии. — Это же миледи Марион! Синяя баронесса оказала тебе честь своим присутствием. Она могла и не приходить, но, тем не менее, пожелала засвидетельствовать своё почтение… это в высшей степени благородно, не правда ли, Нестор?
Ликонт вскинул голову, скользнув взглядом по немногим присутствовавшим в зале придворным. Её выправку он узнал бы из тысячи. Неизменно прямая, как копьё, с расправленными плечами, спокойная и в то же время собранная, со сложенными одна поверх другой руками, покоившимися на юбке. И кисть её сжимает, подобно рукояти меча… нет, не веер. Нестор нахмурился и вгляделся.
Синяя баронесса держала в руке аккуратно сложенный лист пергамента. Держала как оружие…
Нестор похолодел, встречаясь со взглядом тёмно-серых, непрозрачных, какие встречаются у людей с непробиваемой силой воли, глаз. Марион ждала его — и коротко улыбнулась, одними уголками губ.
Что-то было не так. Что-то в её победном взгляде, в мрачной, глухой решимости, присущей смертникам, идущим до самого конца, или готовым ступить за черту безумцам, во вскинутой, непокорной голове, в разгоревшемся румянцем лице, в изогнутых, насмешливых губах, во всём её пьянящем и страшном облике…
Марион медленно подняла руку с листом, прижимая его к груди. Перевернула, показывая Ликонту его печать. Развернула, по-прежнему прижимая к себе, чтобы не выдать себя раньше времени перед присутствующими — демонстрация предназначалась только для одного герцога.
И Нестор вдруг ощутил, как вся кровь, одним махом, отливает у него от лица. Стало внезапно холодно, очень холодно — потому что он узнал своё письмо. И с такой же леденящей, жуткой ясностью осознал, что уже ничего не успеет сделать. Предотвратить своё поражение — впервые в жизни — он не мог. Просто стоял, чувствуя, как смертельный холод растекается по жилам, связывая руки и ноги, сковывая тело, останавливая сердце, пропускавшее удары, прогоняя из головы все мысли, кроме одной: как?!
Как так вышло, что та, которую он считал поверженной, раздавленной, ослабшей и растоптанной, вдруг оказалась прямо перед ним, в полном облачении и во всеоружии, с занесённым над его головой тяжёлым топором — а он оказался наг, уязвим и бессилен?
Как, как она сумела получить то единственное, что действительно могло погубить и его, и его репутацию, и саму память о нём — это омерзительное письмо, эту игру слов, этот хитроумный план, который в конце концов сработал против него самого?
О Единый, какой же жестокой в конце концов оказалась его собственная кончина. Нестор Ликонт мог бы пережить всё — заключение, ссылку, увечья от тысячи одновременно нанесённых ударов — мог бы даже смириться с казнью, только не это публичное унижение, не этот позор! Что будет с Наалой, когда её брата отправят на унизительную казнь через повешение, приговорённого по всем законам королевства — для врагов народа не существовало поблажек. Это письмо перечёркивало всё, что он сделал для Валлии, все его прежние заслуги и блистательные победы.
И она сделает это. Нестор видел блеск в её глазах, который видел уже не однажды — жажду мести, цену крови, выкуп за жизнь того, кто был ей так дорог. Будь проклят, будь воистину проклят тот день, когда они с командующим Магнусом повстречались на поле боя…
Марион оставалось всего ничего — сделать шаг вперёд, в центр зала, и провозгласить его предателем. А затем передать письмо одному из судий — или тому же Андоиму…
— Нестор? — голос сестры, встревоженный и заботливый, мягким шёпотом коснулся его слуха. — Нестор, тебе нехорошо? Что с тобой?..
Ликонт не отрывал взгляда от смертоносного письма в крепкой руке аверонской воительницы, не ощущая, как на лбу его, несмотря на ледяной холод, проступает испарина — а Марион не сводила глаз с него. Они поняли друг друга за этот миг так, как не сумели бы понять за годы войны. У неё был прекрасный шанс исполнить свои угрозы, избавиться от него раз и навсегда, сделать так, как она обещала — отправить его в самое сердце преисподней, чтобы он наконец понял, что такое ненависть…
Пухлая рука камеристки коснулась локтя баронессы, настойчиво, раз или два дёрнув за рукав. Марион резко обернулась, и Юрта просунула клочок бумаги ей в руки. На лице камеристки отражался самый настоящий испуг, и Марион не стала медлить, разворачивая неровный кусок пергамента.
«Михаэль и Эйр больны лесной хворью. Выезжайте срочно. Вы нужны здесь. Януш».
…И внезапно всё стало неважно.
Марион выпрямилась, не пытаясь спрятать блестящий взгляд влажных глаз. Лицо врага, побледневшее, осунувшееся от осознания собственного сокрушительного поражения, дрогнуло и расплылось.
Не было больше насмешливых синих глаз, исчезла несгибаемая военная выправка — с этого дня и часа ненавистный образ командующего Нестора Ликонта перестал существовать. Враг умер; но ей было всё равно.
Она опустила глаза на зажатый в её руке конверт. Вот оно, оружие, которое уничтожит его, отправит на позорную казнь на городской площади. Блистательный герцог, обожаемый войском командующий Нестор Ликонт — предатель. Перебежчик. Враг народа.
