Я представился и узнал, что он живет в том гостиничном домике парка, где мне хотелось устроить штаб на первые месяцы работы, пока не удастся разбить лагерь. Я попрощался с людьми, доставившими меня сюда, пересел в «лендровер» Вези, и мы вскарабкались по крутому склону к гостинице. За чаем мы говорили о слонах. Без очков Вези выглядел совершенно иначе. Серьезный вид испарился, уступив место лукаво-веселому, дружелюбному выражению. Как и Джон Оуэн, он почти не выпускал изо рта трубку.
Но стоило коснуться вопроса о перенаселенности Маньяры, как тон Вези стал резким. Который год, подчеркнул он, национальные парки занимаются защитой животных, а стоило добиться разумной плотности, как заговорили о перенаселенности! Он обрушился на Мюррея и Майлса, которым за двое суток удалось сделать столь далеко идущие выводы. Сам он уже несколько лет занимался растительностью Маньяры и не заметил никакого вреда, причиняемого слонами. Когда я упомянул об уничтожении колючей акации, прибежища львов, он воскликнул: «Боже мой, это не уничтожение, а изменение среды обитания!»
Затем Вези изложил свою основную мысль: слоны играют ключевую роль в создании равновесия в природе. Проделывая тропы в густой траве и колючем кустарнике, они открывают путь другим животным к более съедобным растениям, к которым они не добрались бы без слонов. Он считал, что, чем меньше вмешиваться в природные циклы парка, тем лучше.
Ввиду отсутствия фактов нельзя было согласиться с точкой зрения ни одной из сторон: Майлс с Мюрреем не могли доказать ни избыточности слоновьего населения в Маньяре, ни того, что эта плотность постоянна в течение всего года. Правда, и заявление Вези, что слоны не губят акаций, требовало подтверждения. А посему я понял: в первый год работы мне придется заняться подсчетом слонов, изучением акаций и выяснить, действительно ли слоны уничтожают их. Кроме того, я понял, какое важное значение могли иметь предполагаемые миграции слонов в лес Маранг.
Карта
После ужина, прошедшего под свист ацетиленовых ламп, я рухнул на постель и проснулся лишь после восхода солнца. Мы тронулись в путь рано утром, чтобы успеть осмотреть весь парк за день.
Пыльная дорога, начинающаяся у гостиницы, спускалась, петляя, к главной дороге. Чуть дальше, за поворотом, был въезд в парк, где сидящий в будке служащий брал с туристов плату за вход. Лес начинался сразу же за воротами, и мы въехали в прохладную тень высоких деревьев, которые хорошо просматривались: слоны и другие животные съели большую часть подлеска. Между глыбами черного растрескавшегося вулканического камня поблескивали ручейки, впадавшие в озерца чистейшей воды с плавающими листьями кресс-салата. Вокруг озерков стояли заросли папируса, стебли которого элегантно клонились к земле, словно рабы, обмахивающие фараона опахалами. С камней за нами наблюдали голубые крабики с оранжевыми лапками, время от времени сбегавшие к воде своей смешной кособокой походкой. По берегам ручейков росли желтокорые смоковницы.
Я знал; что одно дерево тропического вида с широкими длинными зелеными листьями называлось Conoрharyndia. Вези тут же называл растения, стоило мне спросить о них. По его мнению, этот богатейший лес нельзя было отнести к классу тропических дождевых лесов, ибо Маньяра расположена в одном из относительно засушливых районов: годовой уровень осадков здесь не превышает 500 миллиметров. В таком климате деревья могли расти лишь благодаря несметному количеству ручейков, выбивавшихся у подножия этой части рифтовой стены, хотя их истоки находились милях в тридцати отсюда, на склонах Нгоро-нгоро. Дождевая вода просачивалась сквозь пористый слой вулканических пород до самых корней деревьев, достигала затем водонепроницаемых слоев и стекала по ним к подножию рифтового обрыва и в озеро Маньяра. Таким образом, громадный лесной массив, названный Граунд Уотер Форест, и все его природные богатства зависели от дождей, выпадавших за его пределами. Выруби леса Нгоро-нгоро, и, по всей вероятности, засохнет и погибнет лес Маньяры.
Все это я узнал позже. А пока могучий тропический лес, между деревьями которого мы петляли на ревущем выцветшем «лендровере» Вези, выглядел неуязвимым и вряд ли рухнул бы под натиском легионов прожорливых слонов. Несколькими километрами южнее число источников уменьшалось, и лес сменяла поросль акаций тортилис, характерная для более сухой местности. Эти колючие красавицы из семейства мимозовых с плоской кроной, широко раскинувшимися ветвями и грубой коричневой корой — символ Африки. Обычно они растут группами или в одиночку среди травяной саванны, придавая пейзажу вид парка. Здесь-то впервые и обнаружили ущерб, нанесенный слонами. Белые стволы без защитной коры выглядели немощными призраками на фоне буйной зелени. Листва вверху еще сохраняла свой оливково-зеленый цвет, но деревья были обречены. И хотя ущерб носил спорадический характер, он производил тягостное впечатление. Лохмотья ободранной коры в беспорядке свисали с обглоданных стволов. При внимательном осмотре мы обнаружили на земле волокнистые шары, которые слоны, пережевав, выплевывали.
Дорога по-прежнему петляла, прижимаясь то к рифтовой стене, то к берегу. Небесной голубизной сияли воды озера, пуская нестерпимые солнечные блики, когда налетал ветерок. Но у берега вода была коричневой и мутной. Вдали, милях в десяти, виднелась размытая полоска другого берега.
Вези часто обращал мое внимание на грязевые отмели, подлинные ловушки для автомобиля. После засухи их поверхность затвердевала и даже покрывалась трещинами, но это была лишь видимость: внизу оставалась жидкая грязь. Было проще простого влететь туда на машине в облаке пыли на полной скорости, тут же проломить эту корку и засесть в топи по самые колеса. В других местах эти грязевые отмели зарастали острой невысокой травой, и на них паслись большие стада буйволов.
— Эти щелочные пастбища считаются лучшими в парке, — сказал Вези.
Примерно в центре парка, сразу за Ндалой — широкой речкой с рыжеватой водой, обрыв почти подходил к берегу. Дальше дорога пересекала другую ленивую речку — Багайо — и уходила в сторону от обрыва. Там начиналась сухая местность с совершенно иной средой обитания, акация тортилис уступала место деревьям типа финиковых пальм (Balanites aegyptiaca).
Слоны выпивают в день более ста тридцати литров воды
Проехали еще одну долину с высокими травами, где не встретили и следа животных, и углубились в густой пахучий кустарник. Справа снова приблизился обрыв, по склону которого водопадом низвергалась речка Эндабаш. Вези сказал, что в засушливые годы она пересыхает. Мы перебрались через нее по броду, за которым начиналась бетонная дорога. Густой кустарник тянулся на несколько километров. Затем поверх глянцевито-зеленой осоки, среди которой разлеглись буйволы, вновь проглянуло озеро.
Дорога заканчивалась в 30 километрах к югу от главного входа, где из-под земли били горячие источники, которые местные жители называли Маджи Мото — «горячая вода» на суахили. Здесь на высоте 1000 метров над озером вздымался почти отвесный обрыв. Его венчала спутанная шапка темно-зеленой листвы — заповедный лес Маранг площадью 210 квадратных километров. Среди крутых заросших склонов там и тут виднелись голые скалы и громадные каменные глыбы, казавшиеся непреодолимым препятствием для слонов на пути в лес Маранг.
В полутора километрах отсюда находился низвергающийся с высоты 100 метров водопад, который отмечал южную границу парка. Внизу водопад превращался в поток с чистейшей водой; он пересекал прибрежный лес и впадал в озеро. Директор парка соорудил здесь в 1960 году преграду из трех стальных тросов, тщетно пытаясь удержать слонов в заповеднике и помешать им возвращаться в район их бывшего обитания, отданный под сельскохозяйственные угодья. Шесть лет спустя преграда еще кое-где сохранялась, но там, где проходила старая слоновья тропа, два нижних троса лежали на земле. Многочисленные следы свидетельствовали о том, что слонам ничего не стоило пролезть под третьим тросом.
