Смирнов вздохнул, перебарывая гнев. Фомин молчал, угрюмо взирая на разъяренного адмирала.

— Нынешняя форма устройства устраивает если не всех, то подавляющее большинство населения. За исключением «покрасневших», понятное дело. И армию с флотом, где большинство составляют именно сибиряки. И вы хотите и с ними воевать, красных вам мало?!

— Мы не собираемся устраивать внутреннюю гражданскую войну, ее просто не будет!

— Вы наивны, Николай Георгиевич! Завтра, если заговорщиков не остановить, такая бойня начнется, что мне и представить страшно! И хуже того — вы уже начали лить кровь. Связь с Омском прервана, ваши офицеры заблокировали телеграф. Для чего? А тут может быть простое объяснение — провоцируя красных обстрелами, можно вызвать репрессии против сибирской делегации в Москве, — адмирал Смирнов с шипением выдохнул из груди воздух, ярость клокотала. — Гибель председателя правительства Вологодского и генерала Арчегова вызовет в Сибири всплеск ненависти, война станет понятной для населения. И ради этой цели вы уже приговорили тех, без энергии которых в декабре и январе мы бы не выстояли под напором красных! А ведь именно они сделали все, чтобы Сибирь получила своего царя!

— Большевики ничего бы не сделали с нашей делегацией. В худшем случае посадили бы под стражу!

— Я вам задам один вопрос — кто вас втянул в заговор? Молчите?! Тогда спрошу вас иначе — с вами его величество говорил по данному, скажем так, предприятию?

— Нет, государь со мной не говорил!

— Вы недавно имели беседу с генерал-адъютантом Фоминым и флигель-адъютантом Шмайсером! Ведь так?! А вы уверены, что эти господа не добавили что-нибудь лишнее от себя, проявив неуместную инициативу?

Ответить командующий флотилией не успел, как внезапно дверь отворилась, и в комнату буквально вбежал флаг-офицер. Его лицо было встревоженным донельзя.

— Прошу меня простить, ваше превосходительство! Срочная радиограмма оперативного дежурного! В Иркутске совершено покушение на начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Болдырева. Он убит выстрелом из винтовки. Покушавшихся на него задержать не удалось! И еще — неизвестными злоумышленниками ранен генерал-лейтенант Пепеляев!

— И вы это хотите списать на эсеров? Или на немыслимую случайность? Вот, значит, что вы с нами задумали сотворить?! И думаю не с полудня, а с утра пораньше, перед рассветом. Пока все спят. Ведь так?!

Смирнов побледнел от ярости, желваки заходили под кожей. Адмирал тяжело поднялся со стула, ненавидяще смотря на Фомина, который отвел взгляд в сторону.

И Михаил Иванович все понял — не время уже для разговоров, когда его практически не осталось. Адмирал громко произнес, почти выкрикнул:

— Капитан-лейтенант Миллер! Капитан-лейтенант Тирбах!

— Я здесь, ваше превосходительство!

Офицеры моментально появились в раскрытой двери, дружно шагнув в нее. Они прекрасно слышали весь разговор и оба кипели от распирающего их праведного гнева.

Взгляд Смирнова уткнулся в Тирбаха — тот встретил его прямо, демонстрируя готовность выполнить любой приказ.

— Я отстраняю капитана первого ранга Фомина от командования Байкальской флотилией. Приказываю взять его под арест. И еще, Петр Игнатьевич, поднимайте по боевой тревоге морскую пехоту и десантников учебного центра. Забирайте пулеметы и патроны. А вам, Владимир Оттович, приказываю принять Байкальскую флотилию!

— Есть принять флотилию, ваше превосходительство!

— Корабли к походу и бою изготовить! Я поднимаю свой флаг на «Кругобайкальце»! Через два часа мы должны пойти на Иркутск!

(14 мая 1920 года)

Порт Байкал

Массивный корпус ледокола возвышался над «вилкой», хорошо освещенный бледным светом полной луны. Свинцовая гладь озера, что издавна называлась сибиряками «Священным морем», тускло отражалась на его высоких бортах. Длинные трубы мощного, по сути морского корабля, еще дымили, заволакивая портовый кран.

Вот только «Ангара» не спала, на ней бурлила жизнь и била ключом. По сходням вниз устремилась на пристань масса людей, держа на ремнях короткие винтовки и карабины.

И, словно десятки блестящих стекляшек, щедро разбросанных по груде песка, сверкали то там, то тут немногочисленные иглы примкнутых штыков, на которых яркое ночное светило играло своими загадочными бликами.

— Я рад вас видеть, Григорий Михайлович!

Контр-адмирал Смирнов крепко пожал руку кряжистому и широкоплечему усатому генералу, бывшему «властелину Даурии». Где желтые казачьи лампасы и фуражка с таким же околышем, знакомые каждому, кто бывал в Забайкалье?

На атамане ладно сидел бурятский синий таарлык с нашитыми на плечах защитными погонами с молниями и одиноким серым металлическим «орлом» генерал-майора. В такую же униформу были облачены сопровождающие Григория Семенова офицеры, лица большинства из которых говорили о принадлежности к великороссам, но отнюдь не почитателям «Гэссера».

— Со мною селенгинские уланы, еле забились эскадронами на эту лоханку, Михаил Иванович. Ждать эшелона не стали — пока еще на паровозах вокруг озера дочапаешь.

— Как переход?

— Нормально. По глади ровно скользили, а будь волнение, то мои буряты бы все заблевали — непривычные они к морю.

— Это хорошо, Григорий Михайлович. Нужно один эскадрон выбрать, что в море не укачался. Сейчас ваши уланы снова на борт подниматься будут — вон на те два парохода их и распределим.

В небольшом порту, приткнувшись, где только возможно, стояло полдюжины маленьких пароходиков — один винтовой и пять с большими гребными колесами по бортам. Невооруженные — атаман нигде не видел длинные орудийные хоботы, лишь на винтовом «Михаиле» стояли пулеметы «Максим» за стальными щитками.

Но на корме у каждого корабля виднелись белые флаги с косым синим крестом — Андреевские. Что всегда обозначали принадлежность к военно-морскому флоту. Они живо трепыхались под веселым весенним ветерком.

— Если в Иркутске нас пулеметами встретят, то перетопнем все на Ангаре, как худые котята в ведре. Мои плавать совсем не умеют, да и те, кто сможет, утопнут — вода-то ледянучая. Даже в жаркие дни она больно студеная! — Григорий Михайлович поежился, будто сам ощутил холодную, пьешь — и то зубы ломит, ангарскую воду. Адмирал посмотрел на него с усмешкой, но генералу было не до шуток. Он лихорадочно соображал. Затем с недоумением задал вопрос:

— И как это так — один только эскадрон на пароходы возьмете? У меня здесь четыре полных эскадрона с пулеметной командой — они что, под Иркутском не нужны?

— Через полчаса два бронепоезда есаула Гордеева подойдут, по телеграфу уже сообщили. Видите, как путейцы суетятся, встречу готовят. «Черные» отцепят, а на Иркутск бронепаровозы потянут. Их уже за Маритуем растопили, час назад, чтоб под парами были наготове. А вам, Григорий Михайлович, эшелон здесь подготовили, с комфортом поедете, — адмирал указал на короткий состав из дюжины теплушек.

— Годится, — буркнул в ответ атаман, — с лошадьми полуэскадрону бы едва хватило, а так все влезем. Может, я и четвертый эскадрон по вагонам рассую, как раз семьсот улан в состав войдут, если битком набить. А то потопят ваши лоханки, и съедят рыбы моих бурят. У вас на пароходах пушек-то совсем нет, как я вижу!

— А вы туда посмотрите, Григорий Михайлович, поближе к тому берегу. Вон там, видите?!

Смирнов ткнул пальцем в горловину могучей реки, где над противоположным берегом возвышалась сопка. На ее фоне были еле видны строгие силуэты трех кораблей с броневыми ящиками орудийных щитов.

— На растерзание вас не отдадут, — и пояснил, засмеявшись: — Мой флагман, ледокол «Кругобайкалец», и с ним две малых канонерки, что на платформах сюда с Амура в апреле доставили. Там они посыльными судами ходили, но бронированы от пуль. По «горняшке» и паре пулеметов на каждом, а на ледоколе еще мелкая пушка на корме есть, в полтора дюйма. Но это не все — посмотрите дальше, вон там, на реке, ниже нас по течению, у того берега катера стоят!