В истории ожесточенного противостояния двух соседних славянских народов было слишком много примеров, когда война с русскими для поляков выходила боком!

Пилсудский бы сам возглавил войска Южного фронта, что сейчас победно шли вперед, но…

Приходилось быть сдержанным — Франция, главный поставщик Польше вооружения и основной кредитор, весьма остро реагировала на территориальные притязания Польши к своим восточным соседям — литовцам, русским и украинцам.

Да и белые клацали зубами от злобы на Кавказе и в Сибири, собирая силы для реванша. А к ним Пилсудский относился очень серьезно и осторожно, даже с опаской, в отличие от недальновидной шляхты, что презирала и ненавидела «пшеклентных москалей».

Сам Юзеф полностью разделял такие эмоции, но не был глупцом, чтоб прилюдно показывать это. А потому идиоты в сейме не поняли ничегошеньки — белорусам и украинцам можно гарантировать, что угодно их душенькам, и даже больше того!

Красивые слова стоят-таки недорого, почти задарма, как говорили в его юности местечковые жиды, но производят большое впечатление! Большевики это хорошо знают, вот только тупые паны прут наобум, им бы только кровушку пролить!

Суть в том, что Пилсудский не собирался выполнять обещания — в новой Польше место только тем, кто говорит по-польски. А кто не захочет, то сам поневоле «запшекает»!

— Ничего, панове, — с угрозой прошептал Пилсудский, — посмотрим, как заговорят в сейме, когда мои войска завтра войдут в Киев! Как вы забегаете передо мною, пресмыкаясь…

Москва

— Потому встал вопрос о том, что нам следует делать — либо победить внутреннюю контрреволюцию, подписав очередной «похабный» для нас мир, но на этот раз с поляками… И навсегда потерять шансы тряхнуть мировой буржуазией. Или…

Ленин сделал долгую артистическую паузу и медленно обвел глазами присутствующих, задержав свой взгляд на Троцком.

Лицо вождя преобразилось, оно дышало неукротимой энергией и решительностью. Таким энергичным Лев Давыдович любил Ильича, «старую сволочь» — именно в самые сложные моменты тот умел заставить других товарищей принять его политически выверенное и, как показывала практика, совершенно правильное в той ситуации решение.

— Что или, Владимир Ильич?

Троцкий моментально подыграл вождю, зная, как тот любит слышать подобные вопросы.

— Или договориться с белыми о заключении мира или, по меньшей мере, продлении перемирия на год. С надежными гарантиями, чтобы эта сволочь не вздумала ударить нам в спину.

— А все силы перебросить на поляков?! А там Германия, где еще пылают костры революции?!

Троцкий не скрывал восхищения перед дерзким замыслом — ленинский стиль предстал перед ним во всей красе. Уступить в малом, разъединить врагов и бить их по частям.

— Да, батенька! Вы совершенно правильно поняли…

— Не выйдет, Владимир Ильич!

Дзержинский разрушил возникшую в ленинском кабинете радостную эйфорию своим строгим и скрипучим голосом.

— Деникин никогда не пойдет на соглашение с нами. Никогда! Ни при какой ситуации! И еще одно: к нам приехали Вологодский с генералом Арчеговым, а ведь именно их именами подписана эта листовка. Не кажется ли это очень странным?!

Председатель ВЧК показал пальцем на корзину и сразу скрестил руки на груди, показывая свое неприятие ленинского решения. И продолжил говорить тем же весомым голосом.

— Их «царек» данным решением Сибирского правительства недоволен. И хотя он не пользуется влиянием, действенным, я имею в виду, но не учитывать этот фактор нельзя. Более того, я считаю, что вначале необходимо нанести полное поражение нашей внутренней контрреволюции и лишь потом начинать действия против внешней! Если мы не сделаем этого, то диктатура пролетариата может быть свергнута общими усилиями наших врагов после коварного удара в спину!

— Их так называемый «царь Сибирский» не только недоволен, он уже предпринимает определенные действия!

Лев Давыдович повернулся лицом к Дзержинскому, издевательски усмехнулся, сверля того насмешливым взглядом. Тот с ненавистью вернул такой же монетою.

— Пока дивизии Сибирской армии сосредотачиваются под Омском, части гвардии, присягнувшей лично царю, сейчас перебрасываются в Иркутск. И это как раз в то время, когда Вологодский с военным министром уже здесь. К чему бы это?!

— Монархисты замыслили провести там государственный переворот?! Взять власть в свои руки?! Убрать «независимость» Сибири, которая их раздражает, вернуться к самодержавной форме правления, с принципами «единой и неделимой»?!

Ленин соображал просто молниеносно и расцвел улыбкой — хорошее настроение прямо лучилось из его глаз нездоровым блеском.

— Так это просто чудненько, батенька! Не успев начать войну с нами, они уже готовы перегрызться между собой! Это точные сведения, Лев Давыдович? Не ошиблись ли ваши люди?

— Да, Владимир Ильич. Разведка Красной армии имеет хорошие источники информации в Сибири.

— Вот так надо работать и вашим людям, товарищ Дзержинский! — только и сказал Ленин, победно взглянув на насупившегося председателя ВЧК Он не был бы вождем партии, если бы не умел стравливать даже в малом своих подельников по ЦК.

Троцкий это прекрасно понимал, а потому только улыбнулся, поймав злой взгляд главного чекиста.

— Хм… — Ленин снова пробежался по кабинету, забыв про болезненное состояние и размышляя вслух: — Если беляки передерутся между собой — то зачем нам вмешиваться? Мы придем позже и добьем «победителей». Весьма перспективно… Остается только решить — кого нам из них следует поддержать, чтобы выиграть в главном! Мировая революция — вот наша цель, товарищи! А все остальное есть жалкая чепуха!

(10 мая 1920 года)

Петропавловск

Сравнительно большой, по сибирским меркам, город окаймляла с запада неширокая синяя лента Ишима. Маячками летчикам послужили золотистые купола церквей, хоть и потемневшие от лихолетья гражданской войны, но тройка «Сальмсонов» с бело-зелеными кругами на крыльях долетела до заветной цели, обрушив на дома и улицы города дождь из белых листков прокламаций.

Теперь следовало поторопиться с возвращением домой, на родной аэродром — дальность полета и так была предельной для аэропланов, отнюдь не новых и уже потрепанных несколькими месяцами непрерывных полетов, причем в феврале и марте — не самое лучшее для того время. Поручику Михаилу Вощилло совсем не улыбалось совершить вынужденную посадку в начавшей зеленеть степи и нервно ожидать помощи от рыскавших там казачьих разъездов.

Офицер находился в задней кабине наблюдателя, в турельном кольце с пулеметом Льюиса. Он выбросил из фанерного нутра последнюю пачку листовок, умело содрав с нее тонкий жгут. И сейчас, закончив «бомбометание», Вощилло огляделся по сторонам.

«Сальмсон» поручика Иванова шел впереди, за ним летел их аэроплан, а вот капитан Сергеев почему-то отстал и снизился, за его «этажеркой» потянулся белый след.

— Твою мать!

Офицер не сдержал ругательства — потеря командира авиаотряда была для него недопустимой. За эти пять месяцев они крепко сдружились, а такая беда просто ножом по сердцу!

— Ты только подальше от города отлети, степь просохла. Сядем рядом, подберем, командир! Не беспокойся, не сдадим!

Вощилло не собирался оставлять своего друга красным. Если тот удачно спланирует, то их аэроплан сядет рядом. Мотор надежный, груза нет, так что десять лишних пудов можно вывести, даже пулемет выбросить ради такого дела вместе с патронными дисками не жалко.

— Эх-ма! Иптыть!

К великому удивлению Михаила, идущий далеко внизу и сзади аэроплан отнюдь не собирался планировать к земле — он судорожно лез вверх, тянулся за ними, задрав свою курносую морду и оставляя за собой черный след выхлопных газов.