— Врежьте по полякам, хорошо ударьте! Так, чтобы до Варшавы и Берлина на одном дыханье дойти! Кто мы для панов? Всегда были сволочью — жиды пархатые, варвары русские, хохлы грязные, бульбаши вонючие! Разве не так? Кто веками нас грабил? А для «союзников», что злее и подлее врагов? Я их ненавижу больше, чем вас! Вы, по крайней мере, враги для меня открытые и маски друзей не надеваете. Вы кровь нашу льете не стесняясь, а они нас удавкой душат и с улыбочкой!
— Я понял вас! Сибирь будет держать нейтралитет. Так?
— Нам не нужна война!
— А Деникин? — Мойзес скривил рот в пакостной ухмылке. — Вы дадите гарантии, что он не ударит нас в спину, как в прошлый раз?
— Нет, таких гарантий я не дам!
— Вот видите…
Иркутск
— Да ничего не случится, Сеня! — Шмайсер небрежно похлопал по плечу Семена Федотовича, улыбнулся тому слишком широко, чтобы быть искренним. — Так что не суетись. Не убьют большевики твоего Арчегова, нет в том нужды. Им совершенно не нужно настолько обострять отношения с нами, пока поляки ведут энергичное наступление на Киев.
— А если они все же поведутся на провокации?! И всю нашу делегацию перестреляют?
— Они не наши, Сеня. Там сплошь «сибирские областники», даже Арчегов с Михайловым.
— Но все же такая вероятность существует?
— Конечно, — пожал плечами Шмайсер, но Фомин, знавший своего молодого приятеля достаточно времени, заподозрил неладное. Слишком нарочитым было для него такое равнодушие.
— Не выдержат давления и «разменяют». Так они, по-моему, о расстреле сейчас говорят?! В «штаб генерала Духонина» всех скопом отправят, в «Могилевскую губернию».
— Даже так? — Фомин заиграл желваками, лицо несколько посерело. — Не хотел бы я такого итога. Очень бы не хотел…
— Ты чего, Сеня, будоражишь и себя и меня? Момент очень удобный с большевиками счеты свести. А эти «автономисты», мать их за ногу, нам все путают, все планы ломают. Чего их жалеть-то? Они враги, раз от «великой, единой и неделимой России» отказались!
— Да я не о том, Андрей. Все же наши люди, много сделали, чтоб Сибирь от красных отстоять. А тут такая судьба! Жалко ведь, они еще могут немало полезного совершить…
— А ни хрена! Ты сам ответил, когда про Сибирь сказал. Для нее они, может, и совершат чего-нибудь, но не для России! Врагами они стали, когда всерьез в «областники» перешли.
Шмайсер оскалился волком, глаза недобро полыхнули. Немец последние дни еле сдерживал возбуждение, постоянно улыбаясь, словно распирала его какая-то радость.
— Заигрались они. А ведь эти игры далеко зайдут, что бы там Арчегов ни говорил. Не верю я ему, он спит и видит, чтоб в своей Сибири первенство себе, родному, обеспечить. К чему ему Россия, когда он здесь первый парень на деревне! А ты тут сопли пускаешь, интеллигентщина одолела, достоевщина. Ты еще на улицу выйди и заори — вяжите меня, православные! Сволочь я, товарища своего «товарищам» сдал!
От едких слов Шмайсера Фомин ежился, словно на леденящем ветру, глядя глазами побитой собаки.
— Ты одно пойми и прими, Сеня. Независимая Сибирь — это мираж, видение пакостное. Без нее Великой России и монархии быть не может. А потому мы должны этот сорняк с корнем выдрать, пока он в рост не пошел и семена не сбросил. На месяц промедлим, и все, хана. А ты и Мики, да вы просто тягомотиной занимаетесь, на порядочность этого казака надеетесь. Тоже мне, нашли спасителя!
Слова Шмайсера словно хлестали плетью, генерал-адъютант вздрагивал всем телом, будто физически ощущал удары.
— Когда это казаки спасителями России были? Разин и Пугачев? А чего далеко ходить, давай возьмем атамана Краснова. Царский генерал, а первым делом что совершил, когда атаманский пернач в руки взял? Да о независимости Дона сказал и кайзеру посольство отправил. А вторым делом? С кубанскими и терскими казаками столковался, чтоб свою «Казакию» создать и генералу Деникину укорот сделать. Хорошо, что атаманская затея провалилась, а то «добровольцам» на Москву сходить бы не пришлось…
— Да ладно тебе. На душе просто пакостно…
— А ты дурью и самобичеванием не майся. Сделанного не воротишь. И вообще, поехали на ту сторону, эшелоны с гвардией пришли. Ждать недолго осталось. Денек нынешний дадим на обустройство, завтра их погоняем и морально подготовим. А послезавтра…
Москва
— Такие гарантии дать можете только вы! Я имею в виду ваш Совнарком. И никто иной!
От удивления чекист чуть ли не подскочил на лавке — глаз вытаращился от изумления. Потребовалось добрая минута, чтобы Мойзес обмозговал сказанное и хрипло спросил:
— Растолкуйте, я что-то вас не понимаю.
— Вы карту юга представляете хорошо? Географию знаете?
— В определенных пределах, — ответ был осторожным.
— В Каспий впадает Волга, в Азовское море Дон. Треугольник получается, не миновав который на Москву не пойдешь. Так ведь?
Мойзес кивнул в ответ, слушая с нарастающим напряжением так, что стал громко сопеть носом.
— Если вы незамедлительно признаете за казачеством юга России право на самостоятельность, как народа, то полностью обеспечите себе тыл. Казакам война с вами не нужна, они хотят жить спокойно. А потому казачий буфер нужно создавать немедленно, не теряя и дня.
— Но Деникин…
— А что Деникин?! Две трети, если не три четверти его армии составляют казаки. Он что, с ними войнушку начнет? Пупок развяжется! Единственное место, где можно начать ему воевать с вами, так это Крым. Но ведь перешейки незатруднительно блокировать с двух сторон. Да и вообще — разве можно обеспечивать операции через бутылочное горлышко при полном отсутствии местных ресурсов?!
— Ваше предложение, конечно, очень интересное, — задумчиво протянул Мойзес. — Но где же подвох?
— Вы это о чем? Какой подвох?
— А вот сейчас вы не искренне ответили, генерал.
— Хорошо, — Арчегов чуть наклонился, почти толкнув плечом Мойзеса. — Отвечу вам честно — как только вы дадите гарантии казакам, вы полностью обеспечите свой тыл. Но…
— Что но?
— Но в будущем, если вы пожелаете распространить на юге совдепию, заплачете кровавыми слезами. За полгода казаки вкусят мирной жизни, а наше золото сделает ее более привлекательной. И как только вы нападете — мы вас извалтаем беспощадно. У нас будет кадровая армия, опытное командование, достаточно военно-технических ресурсов, завершено перевооружение. За полгода много воды утечет. А если не нападете, то и мы, и вы в выигрыше — нам платить не надо будет, ибо вы наших кредиторов вырежете. Это наше обязательное условие, и, надеюсь, вы разделяете его, несмотря на некоторый цинизм сказанного.
— В политике нет цинизма, а есть здоровое восприятие, — Мойзес ответил с некоторым почтением. Даже глаз стал блестеть иначе. — Вы сможете мне ответить на один вопрос?
— Задавайте! Отвечу честно, но есть некоторые моменты…
— У меня вопрос личного характера, тайны вашего Генштаба не нужны, — чекист усмехнулся, но заговорил вкрадчиво: — Вы монархист, но, тем не менее, предлагаете нам такое, что в голову не укладывается! А как же «единая и неделимая»? «Царствуй над нами»? Почему вы так делаете?!
Мойзес буквально выплевывал из себя последние слова, словно боялся, что ему заткнут рот.
— Я не могу поверить в это, но я знаю! Да, я знаю, что вы мне сейчас не солгали! Почему?!
— Я монархист, это верно. Но это не значит, что я сторонник самодержавия! Вы разницу в этих словах улавливаете? Я не желаю, чтобы всякие генералы и помещики, что Россию просрали, снова балом заправляли. «Единая и неделимая»? Хм…
Арчегов остановился, его лицо исказила такая гримаса нечеловеческой ярости, что Мойзеса пробрало, хотя тот видал виды. На всякий случай чекист чуть отодвинулся — он умел различать фальшивость, но тут наигранности не было ни на йоту.
Генерал на самом деле пришел в бешенство, злоба клокотала со свирепостью вулкана.
