— Лев Давыдович! Я никогда не скрывал своего отношения к советской власти. Впрочем, и вы тоже называете нас зоологической средой и призываете к полному истреблению. Даже директиву приняли о расказачивании, поголовном истреблении…

— Эту директиву, извольте знать, подписал председатель ВЦИК Свердлов, а не я, генерал!

— Оставим эти нюансы, господин Троцкий, сейчас они не важны. Вас поддерживают миллионы человек, иначе мы бы не говорили с вами. Но и нас поддерживают миллионы сибиряков. Нет-нет, позвольте мне досказать свою мысль, господин Троцкий!

Арчегов поднял ладонь, останавливая Председателя реввоенсовета, лицо которого покрылось чудными багровыми пятнами. Убийцы не любят, когда вещи называют своими именами.

— Будем говорить откровенно. Вы не сможете нас победить. Ни при каком случае. Большая часть сибиряков люди зажиточные, кулачье, как вы их называете. Им ваши социальные эксперименты до одного места, простите за грубое слово. За нас играет даже такой фактор, что Сибирь не знала крепостного права, там просто нет помещиков. И почти нет капиталистов, впрочем, мало и пролетариев, что являются вашей опорой. Промышленность у нас того… Слабенькая, вы уж извините.

Константин Иванович развел руками, притворно улыбнулся, чуток поморгав глазами. И продолжил напористо, словно фельдфебель, распекающий нерадивого новобранца:

— Ваша ставка на новоселов не даст результата — зажиточным из них мы представили все возможности, смутьянов, что в партизаны пошли, задавили. Поддержки от них вы уже не получите, так же как от каторжан и анархиствующих пролетариев.

— Вам в решительности не откажешь, господин генерал. Одна Черемховская бойня многого стоит…

— Кому бы меня упрекать!

Арчегов от соблюдения дипломатии отказываться не стал. Наоборот, сейчас требовалось показать гибкость в решении вопросов.

— Да, шахтеры и трети жертв не составили. Большинство представляло самый обычный криминальный элемент, расплодившийся неимоверно, и от которого и советская власть, как я знаю, освобождается самыми решительными мерами. Так что упрек не по адресу.

Константин вытащил из коробки папиросу и закурил, первый раз за долгий разговор, хотя сам Троцкий себя не ограничивал в табаке. Улыбнулся в лицо оппонента, не скрывая доброжелательности. Того передернуло от такого демонстративного навязывания, но возразить нарком по военным делам не успел, как генерал заговорил дальше.

— Нет сейчас у вас опоры в Сибири и вряд ли будет. А вот та часть, что вы пока удерживаете за собой, тот еще пороховой погреб. И эта листовка не такая уж дополнительная угроза для вас, хотя и прибавит головной боли, несомненно. Но у нас еще есть возможность избежать войны, в которой вы потерпите поражение, господин Троцкий.

Арчегов остановился — он устал лицедействовать, углубляться во всякие психологические изыски, играть отвратные для него роли. И, что хуже — Троцкий это видел и все прекрасно понимал. Сам такой же — а рыбак рыбака издалека видит. А «иудушка» еще тот ловец, сто очков вперед даст в этом поганом политическом ремесле.

— Давайте сделаем так. Я встречусь с вашими военспецами, и мы вместе поработаем над возможными вариантами развития событий… И гарантиями, чтоб эти варианты исключить… А от себя сейчас скажу одно — я полностью убежден в том, что ваши части к боевым действиям сейчас не готовы. Более того, вы даже не провели подготовку к войне…

— Вот видите, в отличие от вас мы полностью соблюдали условия перемирия. В то время как…

— Господин Троцкий, мы с вами люди военные, зачем пытаться вводить в заблуждение. У вас две железнодорожных ветки, и того, что я видел собственными глазами на одной, дает мне основание предполагать о невозможности каких-либо воинских перебросок. Вы не имеете сейчас никакой возможности усилить 5-ю армию. Ведь у вас царит…

Константин поднял глаза и серьезным взглядом уперся в лицо наркома. У того не дрогнул ни один мускул — суровая политическая школа жизни закалила характер.

— Отчаянная разруха!

Арчегов неожиданно вспомнил известную фразу вождя мировой революции, которая выручила его при сдаче зачета по истории КПСС. Тогда про НЭП разговор с политработником пошел, вот и выручило «красное» словцо «вечно живого».

— Положение архисложное! — добавил Константин еще один перл вождя, и тут Троцкий, к его удивлению, заметно вздрогнул, изумленно распахнув глаза и задрав бородку. Но тут же взял себя в руки, снова сделав каменное выражение лица.

— Это одна сторона. С другой стороны, у вас совершенно нет резервов, могущих усилить ваши позиции в Сибири. А пять дивизий будут нами раздавлены в течение двух-трех недель. И это при самом худшем для нас варианте развития событий.

В глазах Троцкого промелькнуло что-то непонятное, он снова чуть вздрогнул. Константин напрягся, хотя продолжал демонстрировать полную уверенность. Но задумался, не показывая этого.

«А ведь я его зацепил словами. И ленинскими, и сейчас. И раньше, когда упомянул Киев. Хм… А вот насчет последнего надо попробовать снова. Неужели поляки его уже захватили?»

— Как я понимаю, все резервы Красной армии сейчас перебрасываются под Киев, вот только вряд ли они принесут там пользу. Бросать их в бой пачками, не имея времени сформировать ударный кулак?! Ни к чему хорошему такие мероприятия не приведут. Тем более ваши самые лучшие войска, включая конную армию Буденного, до сих пор не сняты с Южного фронта. Ведь так, господин Троцкий?

— И зачем вы мне это все говорите?

Нарком насмешливо улыбался, вот только глаза выдавали — серьезные, без малейшей смешливой искры.

— А потому что, несмотря на все наши разногласия и пролитую кровь, вас поддерживают миллионы русских людей, которые не желают возвращения старого режима.

— А у вас желают?

— В прежнем качестве нет. Мы имеем в виду старое и отжившее политическое устройство, — вмешался в разговор Вологодский, скинув с себя оцепенение. — Хотя, судя по всему, и у нас имеются и те, кто желал бы возрождения самодержавия.

— Эту листовку следует понимать именно так, Петр Васильевич? Что она несет вред и для Сибирского правительства?!

— Именно так, Лев Давыдович. Она не подписана ни мною, ни от имени Совета министров. А потому я желаю знать, сохранилась ли в силе наша договоренность о предоставлении нам возможности беспрепятственно воспользоваться телеграфом?!

— Мы соблюдаем условия соглашения. А потому предлагаю сделать небольшой перерыв для неотложных дел.

— Перекусить бы еще не помешало, господин Троцкий!

— Конечно, генерал. Тем более для того, чтобы вызвать военспецов, мне потребуется некоторое время. Отложим переговоры на завтра, ведь уже вечер. Нам всем требуется время для отдыха.

Иркутск

— Генерал-адъютант Фомин больно оживился, какие-то разговоры тайные ведет. И что характерно — только с монархистами. То с Дитерихсом, то с генералами Лохвицким и Сахаровым по телеграфу или в гарнизоне с офицерами, — Пепеляев затарабанил пальцами по столу.

Смирнов пожал плечами — разговоры, как говорят жандармы, к делу не пришьешь. Да и сам он был монархистом по определению — и сама жизнь от рождения, и долгие годы службы не могли не привить этого. Такие взгляды Михаил Иванович полностью разделял до декабря прошлого года, пока не познакомился с Арчеговым, тогда еще ротмистром.

Тот тоже оказался сторонником монархического принципа, именно его, а не самодержавия как такового. И чем дольше адмирал с ним общался, причем с каждым разом все более откровенно, тем больше прикипал всем сердцем, несмотря на некоторую разницу в возрасте, а может, и благодаря ей. Складывающиеся между ними товарищеские отношения вскоре стали перерастать в дружбу.

Потому адмирал отнесся к словам Пепеляева серьезно, ибо в отличие от генерала прекрасно знал, что все эти новые назначения были сделаны по настоянию военного министра, который провел их руками правительства, оставаясь как бы в стороне.