— Вот это да… — вслух изумился Славороссов.

— Вы что, знакомы? — верно истолковал его возглас военный, сообщивший неожиданную новость.

— Немного, — смутился Славороссов.

— К сожалению, товарища Акашева в ближайшие дни не будет, он в частях. Зайдите на той неделе.

«Это ведь командующий авиацией… — все еще не мог свыкнуться с услышанным Славороссов. — Чего я теперь к нему полезу, стыдно даже отрывать человека от таких дел… Еще подумает, знакомством воспользоваться хочу… Должность ищу потерянную… Говорил же он когда-то, что мне надо учиться, вот, считай, его совет и выполню. Надо ехать, нечего время терять».

В Екатеринбурге, где Славороссов остановился, ночью власть захватили белочехи. Харитон бросился на вокзал. У билетной кассы патруль, проверка документов. Арестованного летчика доставили в комендатуру.

— Комиссар? — допрашивал офицер.

— Нет.

— Врешь, собака!..

Почти три недели его держали в камере, набитой до отказа людьми.

Заключенные ждали самого худшего: на допросах им грозили расстрелом, в каждом подозревали комиссара-большевика. В основном это были местные жители. Приткнувшегося рядом с Харитоном почтового чиновника все же выпустили, появилась надежда, что и ему удастся выйти из тюрьмы. На очередном допросе присутствовал какой-то штатский. Тот же офицер спросил:

— Правда, что он летчик?

— Да, господин офицер, его знают в России. Офицер заглянул в протокол прошлых допросов.

— Что это за «дружина», где вы служили? — несколько вежливее обратился он к Славороссову.

— Шереметевская, созданная графом Шереметевым. «Граф» произвел впечатление.

— В Томск едете к семье?

— Жена с ребенком там. За что меня арестовали?

— Разберемся.

Через два дня Славороссова выпустили, разрешив выезд в Томск.

Еще горше было узнать, что и Томск оказался во власти Сибирского временного правительства во главе с Вологодским.

«Нет, им долго не удержаться, — думал Славороссов, — народ не остановить… Но я-то попал… А что они со мной сделают?.. Буду сидеть и учиться».

Обложившись учебниками, Харитон день и ночь «гонит» курс реального. В Томске, где Таня родилась, у нее много знакомых, которые охотно стали репетиторами великовозрастного кандидата в студенты.

Еще одно неожиданное испытание — объявлена мобилизация. Славороссова вызывают повесткой.

— …Воинское звание? — заполняет анкету юный прапорщик.

— Не имею.

В анкету вносится «рядовой».

— На фронте были?

— Был, тяжело ранен.

Славороссов молчит о том, что он летчик, не говорит здесь и о дружине, ждет, чтобы направили на медосмотр.

— К врачу.

С отметкой врача: «Не годен, инвалид» — Славороссов получает освобождение от призыва. Усвоение курса наук далось Харитону ценой огромных усилий, но своего он добился — поступил в Томский политехнический институт. Его соседом по аудитории оказался весьма толковый юноша — Николай Камов, увлекавшийся авиацией. Он с готовностью помогал Харитону, понятно, имевшему много серьезных пробелов в образовании. Славороссов же «платит» ему посвящением в тайны воздушной стихии. Может быть, не без его влияния утвердился Камов на авиационной стезе, став впоследствии известным советским конструктором вертолетов.

Авиакружок, созданный Славороссовым в институте, работа домоуправляющим, которую он взял, и учеба совершенно не оставляли свободного времени.

…Авиационные инженеры Петрограда — а их там не так уж было много — хорошо знали друг друга. Перебирая оставшихся, Акашев вспомнил сотрудника Русско-Балтийского завода — Руссобалта — Николая Николаевича Поликарпова. Он совсем недавно пришел туда по окончании политехнического института. Хотя и работал он рядом с Игорем Ивановичем Сикорским, тяжелыми кораблями не увлекался. Знал Акашев, что Поликарпов задумал новый, свой истребитель.

— Надо Николая Николаевича забрать в Москву, там для него есть хорошее дело, — сказал Акашев помощнику, попросив пригласить Поликарпова для переговоров.

Вместе с Советским правительством Коллегия собиралась переезжать в древнюю столицу. Молодой конструктор внимательно слушал тоже молодого председателя Коллегии, который предложил ему возглавить производственный отдел знаменитого московского велосипедного завода «Дукс», который за годы войны освоил выпуск аэропланов, стал ведущим авиационным предприятием России. — Я знаю, ваша мечта — истребитель, вот вам и карты в руки. Слышал, правда, не от вас, что очень интересную идею разрабатываете. Поделитесь…

Поликарпов не заставил себя упрашивать, взяв лист бумаги, быстро набросал контуры изящного моноплана — однокрылого, стремительного самолета.

Акашев был поражен смелостью, необычайностью замысла. Такого истребителя в мире еще не было. Переехав в Москву, Поликарпов с группой конструкторов начал проектировать истребитель И-1 (сначала он назывался И-400). Через несколько лет И-1 поразит самолетостроителей новаторской схемой — первый свободнонесущий моноплан. Эта схема станет господствующей для истребителей во всем мире. Вспомним же, что в начале пути поддержку талантливому конструктору оказал Константин Васильевич Акашев.

Все наше довоенное поколение летчиков обучено на самолете У-2 (По-2) конструкции Поликарпова, самолет этот оказался самым долговечным в мире!

Это на нем в Отечественную войну громили врага ночные бомбардировочные женские полки, на нем вывозили раненых, летали офицеры связи с приказами и донесениями, на нем продолжали готовить летчиков. А до войны все молодые мечтали летать на лучших истребителях Поликарпова — И-16; на удивительно маневренной «Чайке». Эти самолеты достойно показали себя в Испании. А еще в военных частях летали надежные разведчики Р-5, их мирные собратья П-5 возили пассажиров и почту… И я летал на всех этих самолетах, в тридцатых годах имел честь приветствовать в Энгельсе нашего кандидата в Верховный Совет СССР Николая Николаевича Поликарпова… Знать бы тогда, что буду писать об Акашеве, вот кого бы о нем расспросить…

В те далекие дни не только Акашева занимал вопрос, какое место может и должна занимать авиация в жизни Советской республики.

После длительного обсуждения этой проблемы на Коллегии, вспоминает ее председатель, «мы просили секретариат Совнаркома устроить нам личные переговоры с Владимиром Ильичем, и в тот же день мы были приняты.

Изложив вкратце наш взгляд на значение и место Воздушного Флота в культурном строительстве Советской республики, мы просили Владимира Ильича о создании Народного комиссариата Воздушного Флота. Владимир Ильич не возражал против роли Воздушного Флота в мирной жизни страны и признавал его как одно из величайших достижений культуры нашего века.

Это особенно приятно было слышать, так как незадолго до того в президиуме ВСНХ т. Лариным на просьбу оставить авиационные заводы было заявлено, что «Советская республика не должна иметь предприятий, подобных фабрике духов и помады».

По главному же вопросу, наиболее нас интересовавшему — об учреждении Народного комиссариата Воздушного Флота, — Владимир Ильич, не возражая принципиально, разъяснил нам, что в данных условиях перед Советской республикой стоит задача более неотложная, чем коренная реорганизация Воздушного Флота, что Октябрьская революция должна укрепить основу страны — народное хозяйство. «Об учреждении Наркомата Воздушного Флота мы поговорим в другой раз», — были подлинные и заключительные слова Владимира Ильича.

Наша беседа с т. Лениным происходила в январе 1918 года. Тогда положение было действительно серьезное: германцы грозили взять Ленинград, правительство готовилось к переезду в Москву, на юге вооружалась контрреволюция. После этой беседы стало спокойнее за будущее Воздушного Флота Советской республики».

…В эти холодные, голодные дни и ночи, складывавшиеся незаметно в недели и месяцы напряженной работы, Константина Васильевича почти не видели дома. Разросшаяся семья — трое детей — да и он сам были на попечении Варвары Михайловны, умудрявшейся из скудного пайка мужа, состоявшего, как у всех, в основном из пшена, ржавых селедок, изредка постного масла и нескольких кусков сахара кормить детей завтраком и поздним ужином — мужа. Никогда не жалуясь, она понемногу продавала, меняла на рынке вещи.