И с этой точки зрения мне лично кажется, что вполне справедливым будет, если командир авиационной роты, к которой принадлежит Нестеров, поблагодарив отважного летчика за обнаруженную им смелость во время полета, посадит его на 30 суток под арест…»

Даже часть летчиков не могла постичь выдающегося значения нестеровской петли, открывшей новую эпоху в авиации.

Начальник Гатчинской школы Ульянин, летчик-инженер Лебедев выступили в газете «Вечернее время» с категорическим заявлением о том, что «петля связана с большим неоправданным риском, пользу не принесет и практического смысла не имеет».

Полемика продолжалась и в журналах. В одном из номеров «Аэро и автомобильная жизнь» статья заканчивалась так: «И если даже авиатор сделал мертвую петлю, то ему не следует повторять ее… так как при этом авиатор слишком увеличивает возможность разбиться насмерть…» Продолжая дискуссию в этом же издании, одна из первых русских авиатрисс, Е. Н. Шаховская, считает: «…Мертвые петли вошли в моду — проникли в высший свет. Совершенно, как в прошлом году «танго»… Все русские авиаторы занялись теперь проделыванием мертвой петли…

В Германии, у которой один из лучших флотов… нет ни одного авиатора, делающего мертвые петли. И мне кажется, что немцы правы…»

Вот как может быть косным и молодое начинание — авиационное дело, как подвержены страху и сами покорители воздуха.

…Можно представить себе состояние Крутеня, когда вскоре после триумфальной мертвой петли Нестеров взял его в разведывательный полет.

— Не волнуйтесь, Евграф Николаевич, — предупредил своего летнаба командир, знакомя с заданием. — Не спешите, сначала просто освойтесь с воздухом и землей, для этого мы немного походим над аэродромом. Потом, что увидите, помечайте на карте. У меня тоже карта, вместе будем наблюдать… Все у нас получится. Еще несколько практических советов…

В следующий раз Нестеров и вовсе удивил Крутеня, предложив летчику-наблюдателю сесть спиной к пилоту:

— Изобразим с вами двуликого Януса, тут уж ничего не пропустим, а?

— Великолепно, Петр Николаевич! И так просто…

— Ткачев тоже часто так сажает летнаба — разведка в четыре глаза и на все 360 градусов. Потом полеты на корректировку стрельбы. Это было особенно интересно Крутеню: то он получал данные с аэроплана, теперь же сам даст их братьям артиллеристам.

…Вражеские цели — батареи, стрелявшие холостыми зарядами, нашли быстро. На специальном бланке, сделанном по французскому образцу, Крутень нанес на схему местоположение «противника», привязал донесение к мешку с песком. Нестеров уже снижается в район своих батарей, где с нетерпением ждут данных корректировщиков. Наготове конные разведчики, чтобы быстро подобрать сброшенный вымпел… «В 6 часов 52 минуты была показана цель, — записано в отчете об одном из вылетов Нестерова на маневрах Киевского военного округа, — а через минуту упало донесение о положении цели и дистанции до нее. В 6 часов 58 минут был показан створ, затем в течение 7 минут были сделаны три очереди и найдена вилка, пользуясь указаниями с аэроплана…»

Маневры прошли отлично, отряд Нестерова получил благодарность командующего, а Крутень окончательно влюбился в авиацию. В командира тоже. И Нестерову весьма понравился думающий, инициативный и решительный офицер. В эти дни много было говорено об авиации, ее возможностях на поле боя, о качествах, необходимых авиаторам.

— Вам бы летчиком стать, Евграф Николаевич, — заметил как-то Нестеров, — не тянет?

В тот раз Крутень отшутился. Но, когда пришла пора покидать отряд, прощаясь с командиром, решительно заявил:

— Петр Николаевич, позвольте считать вас моим крестным.

— Неужели уговорил? — обрадовался Нестеров.

— Вернусь в часть и сразу рапорт, в Гатчину буду проситься. Вы… верите, что смогу летать? Хорошо летать?..

— Вне всякого сомнения!.. Такие, как вы, нужны авиации. Ведь у нас знаете, сколько механических летунов — только за ручку держаться могут, вот потому и катастрофы, нелепые поломки… Это от лености ума, от спесивости барской выдумали какую-то «летную интуицию»! Знания нужны, культура, а с вашим образованием, живостью ума…

— Петр Николаевич, дорогой… не увлекайтесь.

— Я ничуть не преувеличиваю. Кстати, мой младший брат Миша тоже подал рапорт, будете, возможно, коллегами по школе. К сожалению, учат еще по-прежнему, осторожничают. Правда, не все инструкторы, есть и посмелее. Например, мой большой приятель поручик Кованько.

И снова разговор свернул на практику полетов. Нестеров стал объяснять Крутеню сущность своих взглядов, с огорчением подтвердил, что военным летчикам запрещено выполнять его петлю.

— Они считают это «цирковым номером», какое нелепое заблуждение!

— Вот когда я выполню мертвую петлю, тогда сочту, что имею право называть себя летчиком… Но до этого…

— Дай вам бог поскорее…

… С тех пор Крутень ни разу не раскаялся в своем решении перейти в авиаторы. Аэроплан осваивал очень легко, в воздухе чувствовал себя совершенно раскованным, радовался, что попал в группу Кованько, которого так уважительно рекомендовал Нестеров.

Еще зимой, когда они занимались в классах теорией, изучали самолет и мотор, Крутень, собрав вырезки из газет, объяснял всю необычность последнего перелета Нестерова из Киева в Одессу:

— Понимаете, ведь запас горючего у «ньюпора» всего на три часа, скорость — сто километров, а Нестеров пролетел без посадки не триста, а четыреста пятьдесят километров! Даже больше немного!

— Что-то в этих сообщениях не так, — продолжал сомневаться один из слушателей, — журналистам верить нельзя.

— В том-то и сила, что Нестеров ветер использовал. Мы боимся летать при сильном ветре, а он все заранее рассчитал. Попутный ветер его и донес… Вот, вы не читали, наверное, а тут сказано, что «скорость ветра была около двадцати метров в секунду».

— Как его не разбило при взлете?..

Такие споры возникали часто, а когда начинали летать, получали первые навыки, то уже мечтали достичь совершенства Нестерова.

Вечером 24 мая 1914 года в воскресный день, когда в школе почти никого не было, дежурный да еще несколько офицеров услышали знакомый рокот мотора и выбежали на улицу.

Сделав над Гатчиной круг, неведомый «ньюпор» зашел на посадку и плавно приземлился.

— Кто бы это мог быть? — спрашивали друг у друга офицеры, бежавшие к нежданному гостю.

Из двухместного самолета вышли двое. В летчике тут же узнали самого штабс-капитана Нестерова. Вторым был его механик, унтер-офицер Нелидов.

— Откуда вы? Почему не дали телеграмму?

— И так поздно…

— Я, господа, сегодня утром вылетел из Киева, да вот чуть задержался в пути.

— Из Киева? Сегодня?! — Офицеры были потрясены.

— Это же рекорд, Петр Николаевич!

— Спасибо, спасибо, господа! Никто не видел брата, его здесь нет?

— Мы пошлем сейчас за ним, он ведь в Соколове живет.

— Я знаю, спасибо…

Этот перелет и в самом деле был всероссийским рекордом. Даже сразу двумя: самый дальний перелет в течение одного дня и самый продолжительный полет с пассажиром.

Уже утром журналисты примчались в Гатчину. Расспрашивая Нестерова о подробностях полета, многие удивлялись: отчего никто не был предупрежден?

Нестеров не назвал истинной причины своего внезапного появления. При всей своей серьезности он не был лишен и здорового честолюбия. Ему хотелось произвести эффект, если все получится, и не уронить своего авторитета в случае неудачи.

Была еще одна причина, в силу которой прилетел он именно в эти дни.

Буквально накануне приехавший в Петербург знаменитый французский летчик Пегу демонстрировал свои полеты. Кроме множества фигур высшего пилотажа, он в течение часа выполнил 37 мертвых петель.

Это был человек удивительной смелости и летного таланта. О нем впервые заговорили еще в 1913 году. Началось же все так: Луи Блерио обратил внимание, как трудно гидросамолету взлетать и садиться на волнах. Летчик-конструктор нашел выход — придумал и поставил под кабиной вилку с автоматическим захватом. При взлете гидросамолет подвешивался на стальной горизонтальный трос, натянутый над водой, и, скользя по нему, отрывался, набрав необходимую скорость. При посадке нужно было пролететь под тросом и зацепиться за него вилкой.