Давала о себе знать и старая болезнь стенда — автоколебания. Разработанное средство лечения этого технического недуга не всегда помогало. На этот раз колебания оказали большее воздействие, когда активным был АПАС «Аполлона». Для наиболее тяжелых пробегов стыковка не получалась, а колебания приводили к большой, нерасчетной перегрузке. Пришлось снижать силу аварийной остановки стенда, однако и после этого испытания некоторых пробегов (по–английски — runs) не удалось довести до конца.
Здесь НАСА пошло еще на одно послабление: снизило требования к АПАСу. Есть в английском языке такое слово — rationalize, почти «рационализировать», но не совсем. Его употребляют тогда, когда надо оправдать, найти причину отказа от каких?то требований, дать послабление. Так вот, АПАС «рационализировали» в части начальных условий стыковки: немного снизили промах и другие погрешности, полагая, что в трудную минуту выручит рациональность астронавтов, их хорошая подготовка.
Тогда я вспомнил, как еще летом 1973 года мне, не летчику, не космонавту, удалось выиграть ящик пива у самого Тома Стаффорда на тренажере сближения и стыковки, а произошло это так. Во время технической экскурсии по Центру мы вместе с астронавтами оказались у этого тренажера, одного из ключевых. До того мне лишь пару раз приходилось выполнять столь критическую космическую операцию на наших наземных тренировочных средствах. Помню, что кто?то из присутствовавших астронавтов стал тогда нас со Стаффордом подзадоривать.
Управление космическим кораблем требует навыков, существенно отличающихся от управления автомобилем и даже самолетом. Отклонение РУД — ручки управления (поступательным) движением — в конце концов создает силу, действующую на корабль и в среднем пропорциональную отклонению ручки, а сила — это лишь ускорение, или вторая производная перемещения, в данном случае — отклонения от цели, которое наблюдает космонавт через свой визир. При таком управлении отклонение накапливается очень медленно, оно реализуется в результате двойного интегрирования, как сказал бы ученый механик. При таком законе управления легко пойти вразнос, если слишком интенсивно дергать ручку, не думая о последствиях. Отклонение руля — это уже первая производная, и отклонение накапливается значительно быстрее (как результат простого интегрирования).
В такой ситуации очень помогали многолетний опыт вождения на дорогах и занятия спортом, в результате которых была выработана координация движений и восприятий. Так или иначе, мне удалось быстро усвоить основные навыки в Москве и восстановить их в Хьюстоне. Когда мы со Стаффордом по очереди состыковались, то обнаружилось, что мой промах при касании кораблей оказался меньше. Тот, кто нас подзадоривал вначале, посмеялся над своим коллегой–астронавтом и стал что?то говорить еще, чего я не разобрал. Каково же было мое удивление, когда вечером в гостинице, уже перед сном, смотря телевизор, я услышал звонок. На пороге стоял Том с ящиком эксклюзивного американского пива. Космические тренажеры у нас работали исправно, а вот баночного пива было не достать.
Вспомнив все это, я пошел навстречу «рационализаторам».
Наш АПАС работал хорошо, лучше, чем осенью 1973 года. Упомянутый ранее казус произошел снова при испытаниях на холоде. Неожиданно кольцо стыковочного механизма в буквальном смысле застыло. Мы изрядно поволновались, прежде чем разобрались, в чем дело. Успокаивало лишь то, что несколько дней назад, в тех же холодных условиях все работало нормально. Предстояло выяснить, что произошло за эти дни. Сначала выдвинули гипотезу, что в механизм попала влага, которая на морозе замерзла. Когда подняли кожух стенда, то обнаружили, что действительно что?то замерзло, но не влага, а консервационная смазка. Это технологическое покрытие забыли удалить при сборке на нашем заводе, и оно осталось внутри штанг. Смазка расплавилась при горячих испытаниях, вытекла, попала в подвижные части и замерзла на холоде. Мы срочно сообщили о случившемся в Москву. Через некоторое время нам сообщили, что, к счастью, в летных АПАСах смазки не обнаружили.
Специалисты НАСА, не считаясь со временем, проводили исследования, чтобы устранить неисправности стенда. За испытательный комплекс в целом, управляемый компьютером, по–прежнему отвечал Алан Киркпатрик, о котором я упоминал в «Золотой осени». Теперь, жарким летом, ему пришлось еще труднее. К сожалению, поиск причины сбоев затянулся. Назревал, можно сказать, международный скандал, и НАСАвцы решились на оргвыводы. В разгар аварийной кампании Киркпатрика сделали козлом отпущения, несмотря ни на исключительную преданность делу, ни на широкий диапазон знаний, довольно редкий для американского инженера. Талантливым нестандартным людям всегда приходилось трудно. Похоже, ему так и не удалось полностью оправиться от этого удара. Двадцать лет спустя мне привелось отыскать Алана по телефону. К этому времени он перебрался в солнечную Калифорнию и работал в какой?то библиотеке.
В конце концов, главную причину сбоев стенда удалось найти. Как выяснилось, в подземных кабелях, связывавших стенд с компьютером, возникали электрические помехи. В те годы еще не было портативных PC — персональных компьютеров, поэтому кабель проложили в подземном туннеле, который связывал два соседних здания центра: № 13, где находился сам стенд, и № 16, где размещался стационарный старомодный компьютер. Погода повлияла на состояние подземных коммуникаций, и уровень электрических помех резко повысился. Когда причина стала ясной, лечение не заставило себя ждать. Испытания завершились, и вскоре оба АПАСа квалифицировали на готовность к полету.
Приобретенный опыт оказался очень полезным особенно тогда, когда через несколько лет мы приступили к созданию собственного гибридного стенда, управляемого компьютером.
Во время свободных жарких уик–эндов нас спасала вода. Неутомимый Джек Уэйт устраивал прогулки на катере. Мы много купались и катались на водных лыжах. Несмотря на жару, испытательная команда продолжала играть в футбол, пройдя дополнительную проверку в субтропиках. К сожалению, здесь меня преследовали неудачи. В результате небольшой травмы началось тяжелое заражение, ногу буквально разнесло. НАСАвский хирург прописал сильный антибиотик, который пришлось принимать через каждые шесть часов, днем и ночью в течение недели. Команда переключилась на шахматы. Через пару недель мы снова были на поле, но недаром говорят: «Пришла беда — отворяй ворота». Я никогда не любил проигрывать. В конце той злополучной игры моя дружина пропустила гол, и, стремясь отыграться, я вложил все силы в последний удар, который пришелся в подставленную ногу моего партнера–соперника В. Кудрявцева. Снова травма, на этот раз — тяжелая. Связки растянулись, и стало трудно даже ходить. К тому же, нога болела по ночам. Однажды, когда все же удалось заснуть, в полночь вдруг раздался звонок. На пороге стоял Боб Уайт и… полицейский. Спросонья сначала я не мог ничего понять, они твердили про какие?то foreign driving license. Оказалось, американцы развлекались по–своему, и им потребовался необычный фант — иностранные водительские права. Заграничная, тем более советская, диковина давала сразу много очков. Боб, наверно, забыл, что и автомобили, и азартные игры были не нашим видом развлечения.
В свободное время мы также ездили на Галвестон–бич. Там, в теплом море, можно было не только поплавать. В горячем песке хорошо прогревалась нога. Вскоре один из коллег пригласил нас на морскую прогулку, У его соседа, владельца магазина мужской одежды, была роскошная яхта. Нырнув прямо с борта яхты, я обнаружил на руке часы, от соленой воды им, конечно, пришел капут. Больше всех почему?то переживал хозяин яхты. Он даже предлагал мне взамен свои. Его логика была по–своему железная: «Владимир, это же моя яхта, с которой ты прыгнул». Да, но я прыгнул вниз головой, и это была моя голова. Ему понравилась моя логика. Нам еще предстояло встретиться.
В начале августа наступил заключительный этап открытой антиниксоновской кампании, свидетелями которой мы стали. Мы даже не могли себе представить, чтобы еще до отставки о действующем президенте по телевидению на всю страну можно было сказать: «Это уже дохлая крыса, которую осталось только взять за хвост и вышвырнуть из Белого дома». Через пару дней, 8 августа, в субботу, Джек Уэйт предупредил нас, что в 3 часа ожидается выступление опального президента. До сих пор лицо Никсона, мокрое от слез, стоит перед моими глазами.
