Марьежоль сближает религиозную политику католических королей с политикой Людовика XIV, отменившего Нантский эдикт и изгнавшего протестантов, но при этом автор все же стремится оправдать своих героев: «Фанатизм Фердинанда и Изабеллы тоже распространялся на узкий круг людей, но он более простителен: перед ними оказались люди другой расы, чье упорство в желании сохранить свою веру превратило их в отдельную неприятельскую группу, существовавшую среди испанского населения» (р. 39-40). В примечании внизу страницы Марьежоль упоминает о ситуации во Франции перед колонизацией Алжира (он писал эти строки в 1892 году); изгнав мусульман, католические короли, возможно, избежали неприятностей, которые теперь коснулись Франции: «Если задуматься о трудностях, которые нам предстоит пережить в Алжире из-за того, что наши колонисты соприкасаются с группой мусульман, в десять раз превосходящих их по численности, то образ действий Фердинанда и Изабеллы покажется не столь уж и суровым». Наконец, Марьежоль восхваляет Изабеллу — но не Фердинанда! — и ее духовника Сиснероса за то, что они вступились за американских индейцев. Сиснерос хотел поместить их под опеку монахов, «в целом, удачная мысль, поскольку она спасла — если не на Антильских островах, то по крайней мере в Южной Америке — плачевные останки автохтонных племен. Саксонская цивилизация полностью истребила их на Севере. Индейцы Центральной и Южной Америки жили под отеческой властью монахов — правда, без особого интеллектуального развития, но зато они выжили». Мимоходом Марьежоль отмечает, что, вопреки рано сложившейся легенде, двор католических королей отнюдь не отличался суровостью нравов. Напротив, «Изабелла любила торжественные представления, в которых величие королевской власти подтверждалось великолепием кортежа и роскошью одеяний. Она сама участвовала в них, облаченная в бархатные одежды с обилием украшений и драгоценных камней, украшенная, как итальянская мадонна. Королева и женщина, она находила удовольствие в этом великолепии одеяний». И Марьежоль справедливо замечает, что вся эта пышность стоила Изабелле упреков и внушений ее духовника Талаверы; королева же оправдывала ее тем, что она демонстрирует превосходство королевской власти и свидетельствует о дистанции, разделяющей монархов от их подданных (р. 254).

 Труд Марьежоля был направлен на то, чтобы представить объективное, но не лишенное доброжелательности суждение о характере и деяниях католических королей. В обсуждаемой королевской чете Изабелле в очередной раз уделено гораздо больше внимания, чем ее супругу. Со времен Макиавелли короля Фердинанда описывали преимущественно как политика, вкладывая в это слово все, что оно подразумевает: ловкость, хитрость, двуличность... Изабеллу, напротив, охотно представляли образцом добродетели, личной и гражданской, даже несмотря на упреки в том, что ее набожность доходила до фанатизма. В 1938 году в истории Испании, написанной в традиционалистском духе, Морис Лежандр противопоставлял «великую Изабеллу» «вероломному Фердинанду», сожалея, что королеве пришлось пойти «на поводу исторической несправедливости» и лишить законных прав на наследование трона несчастную принцессу Хуану, приниженную насмешливым прозвищем Бельтранеха. «Возможно, благородная Изабелла была орудием великой несправедливости, к которой причастно многое и которое Испания должна искупить»[127]. В 1946 году к этой теме вернулся Жозеф Кальметт: «Прямодушная, совестливая Изабелла была искренне убеждена в том, что Хуана была незаконнорожденной и что Энрике IV мог сделать своей наследницей только сестру»[128]. Этот же историк сравнивал Изабеллу с французской королевой Бланкой Кастильской: «Сравнимая в физическом, духовном и во многих других отношениях с Бланкой Кастильской, Изабелла обладает таким же педантичным благочестием, той же религиозной щепетильностью» (р. 114). Именно этим объясняются суровые меры, принятые последней: вероломный Фердинанд одобрял их, но по более приземленным причинам: «Конечно, отправной точкой этих строгих мер, в которых нашел для себя выход бессознательный испанский фанатизм, стало педантичное благочестие Изабеллы; но очевидно также, что уравнительный ум аристократа Фердинанда соглашался с непреклонной набожностью королевы» (р. 213).

Мы закончим этот обзор двумя произведениями, крайне отличающимися друг от друга концепцией и оценкой; оба они посвящены одной Изабелле. После первых шагов на поприще искусствоведческой, театральной и кинематографической критики Филипп Эрланже сделался известным в широких кругах благодаря многочисленным книгам по истории, многие из которых можно отнести к жанру биографии. Книга об Изабелле Католичке, опубликованная в 1987 году, опирающаяся на документальные данные и приятная для чтения, написана в духе многих произведений, описанных выше: Изабелла — персонаж, вызывающий симпатии[129], тогда как Фердинанд — это хитрый и изворотливый ум[130]. Именно Изабелле Испания обязана великими достижениями правления: созданием современного государства, взятием Гранады, открытием Америки. Именно Изабелла наметила великие цели, тогда как Фердинанд ограничился тем, что достиг их: «В основном историки считают королеву вдохновительницей исключительных решений, а короля — великим выразителем будущей испанской империи [...]. В конечном счете королем Фердинандом глубоко восхищались, оставляя в стороне его тревожащую репутацию. Королеву Изабеллу глубоко почитали как своего рода грозную мадонну, присматривавшую за душами своих подданных» (р. 145). Королева спасла Испанию от феодальной анархии и превратила ее в великую европейскую державу. В 1492 году Изабелла, понимая, что она выполнила миссию, уступила власть своему супругу, который вплоть до этого оставался на втором плане; именно тогда Фердинанд дал волю своему политическому гению, которым так восхищался Макиавелли[131]. В качестве возражения в книге приведены негативные стороны правления: способ, каким Изабелла добыла себе трон[132], и политика в отношении религиозных меньшинств. Почему Изабелла ожесточенно преследовала евреев? Ответ: они оказывали сильное влияние на испанскую культуру. «Изабелла обладала мощным политическим чутьем и не могла недооценить обстановку. Зато ее мистицизм убеждал ее в том, что она будет угодна Богу, пойдя на такое жертвоприношение. Поэтому, далекая о того, чтобы попытаться возместить ущерб, она сделала его непоправимым» (р. 141). Именно вследствие ложного понятия о своем долге Изабелла смирилась с такой безжалостной мерой, как преследование и изгнание иудеев[133]; зато ее мужа подталкивало к такому решению корыстное чувство — жадность[134].

Эрланже признает, что инквизиция и изгнание евреев вызывают ужас и отвращение, но он всеми силами пытается уменьшить ответственность королевы и ее склонность к абсолютизму:

«Возможно, следует спросить себя об истинной натуре королевы, в первую очередь ответственной за такое зверство, совершенное во славу Господа. Разумеется, нужно попытаться понять, что волновало общество в те времена и в каком подневольном состоянии оно находилось. Нужно также вспомнить, какой жестокой цензуре подвергались хронисты, как это можно увидеть на примере Бельтранехи. Учитывая эту атмосферу, нельзя не признать, что современники восхищались добродетелями ума и сердца Изабеллы. Они восхваляли ее доброту (да-да!), великодушие, верность дружбе, стойкость, отвагу и ум, не отрицая при этом, что она была тираном и односторонним человеком, ревностно относящимся к своей власти — до такой степени, что в ней можно увидеть прототип абсолютной монархии» (р. 144).