— Н-не все… Еще что я выхожу замуж за Анатолия, чтобы он взял меня обратно в ТАСС, с повышением… зарплаты.

— Ужас, — наконец ожил Анатолий Виноградов. — Мама — ты ужас. Ты — мой кошмар.

— И ты мой кошмар, — охотно согласилась мама. — Вы мне что-нибудь принесли, цветы там, конфеты?

Мы оживленно закивали, а мама Анатолия Виноградова улыбнулась.

— Да, правда, ужасно похожа. Представляешь, как я тебя буду ненавидеть, Леночка? — спросила будущая свекровь мерзким голосом телевизионной свекрови. — Ты — это я, но всегда моложе меня на девятнадцать лет.

— Да я может, поправлюсь после родов… — робко парировала я. Толя Виноградов даже намеком не предупредил меня о возможности такой яркой встречи.

— Ну, это вряд ли… У тебя такая конституция — изящной стервы. Ты не поправишься никогда, — будущая свекровь качнула ровненькими бедрами и позвала нас пить чай.

— Мам, Ленке вообще-то пить воду сегодня уже нельзя. Ей чашку не надо.

Почему-то мне всегда казалось, что я не люблю мужчин, которые знают, сколько варить макароны, замечают, плотно ли я покушала за завтраком и чем мне заедать рыбу горячего копчения — мороженым или фесталом.

— Толик, ты настолько очарован своей беременной невестой, что забыл, что твоя мама не любит подавать на стол. Давайте, детки, кто какую чашку себе хочет выбрать — вот, — будущая свекровь распахнула дверцы углового буфета, набитого как попало красивыми разномастными чашками.

— Как у нас было на даче… — протянула наивная Варя. — Мама такой же шкаф нарисовала, и ей сделали. И чашки тоже у нас разные…

— Да, невероятно, — пришлось согласиться мне.

— Ужас, — высказался и Толя. — И там, и здесь. Там я, правда, не был, не видел, но наслышан…

— Вас что-то смущает, Леночка?

Я посмотрела на Толю.

— Я не знала, что мы так похожи…

Мама Анатолия Виноградова тоже посмотрела на него.

— Ну так ведь это не мои и не ваши проблемы, а его. В конце концов, он же не мне предложил руку и сердце, а вам.

Толя Виноградов смотрел на нас во все глаза.

— Кто на кого? Ленка — на тебя, мам? Да вы что? Это она, может, сейчас похожа, ходит аккуратно, из-за живота… Да ты и ходишь не так…

Мы с моей будущей свекровью засмеялись.

— У Ленки нос такой… А у тебя лоб… — Толя всерьез, как в первый раз, рассматривал мать и меня.

— Вот такой, да?.. — подсказала его мать. — Ну, за встречу выпьем? Или ограничимся остроумными замечаниями и чайком?

— Да выпьем мам, конечно, раз у нас так все весело… Похожи, ну надо же… — он покачал головой. — Варя, иди ко мне поближе.

Я краем глаза взглянула на Варю, та молча села рядом с Толей. Чуть посидела и прислонилась к нему плечом.

— Вот вы с девочкой пришли… — заметила Толина мама, разлив всем темно-красного вина. — А то бы я вам кое-что про Толю сказала. Важное.

— Скажи, мам, — предложил Толя. — Лучше сразу. А я выпью вина и с Варей обойду твою квартиру, покажу ей что-нибудь редкое…

— Толя не говорил вам, что его папа был очень крупным дипломатом?

— Вскользь…

Если бы его мама знала, что до спокойных рассказов о родственниках мы еще даже не дошли… Хотя говорили с утра до вечера. И с вечера до утра. Я даже не представляла, что так много тем на свете можно обсуждать с мужчиной. Что кому-то может быть интересно, красилась ли я в десятом классе, о чем написала первую статью, зачем стала учить французский язык и почему Варю назвала Варей…

— Так вот, Леночка, если вкратце, то мой Толя, а теперь, очевидно, ваш Толя — сыч.

— Нет! — вырвалось у меня сразу.

— Как это — «нет», когда — «да»? Да, да! Это все, что я хотела вам сказать. Имейте это в виду, смиряйтесь с этим, или боритесь, если вам себя и его не жалко, но это так. Он не любит бурных застолий, он предпочитает запереться в комнате и читать, он, увы, очень любит себя… И вообще он ничьим никогда не будет именно по этой причине. Он был моим лет до пяти, наверное. А потом стал — сам. Что такое, Лена? Толя, я что-то не так сказала?

Я понимала, что глупее всего было прийти к его матери и плакать. Я этого — того, что она сейчас мне сказала — не знала, не успела узнать и понять. Мы, действительно, знали друг друга слишком мало.

Наверное, мы поспешили. Второго сыча я просто не смогу пережить. Я слишком хорошо знаю, что это такое. Молчаливые вечера. Значит, все разговоры — это медовый месяц, ведь и Саша Виноградов звонил мне в первый год нашего знакомства каждый вечер. Ложился спать и набирал мой номер. Не для того, чтобы сказать: «спокойной ночи», а для приятных бесед. Правда, в отношении Саши у меня с годами возникли некоторые сомнения, вернее, в отношении истинных целей его ночных звонков… Но это было уже позже. Когда росла и мешала удовольствиям ненужная Варя, болтающаяся между мной, ненужной, и нужным нам обеим, но совершенно недоступным для общения сычом. Жизнь по его программе, потому что есть только его желания, его биоритмы, его гости, его покупки, его болезни и внезапные увлечения. В этом можно раствориться до полной потери себя. Что я и собиралась сделать, готовясь жить под одной крышей с Александром Виноградовым.

У Виноградова № 1 было два известных мне состояния — зеленой тоски и тоски светлой. Несчастный человек, он делал несчастным всех, кто попадал в сферу его любви. Не любить его, если он любит тебя — было невозможно, почти невозможно. А полюбив, ты становишься рабом его плавных и резких переходов из одного состояния в другое — из светлого в зеленое и обратно.

А теперь — еще вот это. Вот он какой — номер два…

— Первая жена не справилась, ушла, вы знаете об этом? — Будущая свекровь, если она в такой ситуации ею будет, конечно, решила-таки договорить. Настоящая мать сыча.

— Что-то девушки притихли? — Толя заглянул в столовую и мгновенно оценил ситуацию.

— Притираемся, — ответила Толина мама. — Приглядываемся, как, кого, за что удобнее кусать — в будущем.

— Лучше бы о свадьбе поговорили. Мам, ты еще не слышала? У меня скоро свадьба. Обсудите меню, наряды. Во что жениха нарядить — во фрак или в смокинг. Надевать ли мне ордена…

— И еще я в кино буду сниматься, — сообщила Варя. — В мамином кино играть главную роль. Получу много денег и сама сниму квартиру. Чтобы маме не жить по углам.

— Я ж говорила — из корыстных соображений, — подмигнула мне будущая свекровь.

Ответила ей Варька, не понявшая намека:

— Нет! Просто чтобы нам было где жить! И чтобы была справедливость.

— Вот так, понятно? — подытожил Толя, и был единственным, кто смог удержаться от улыбки.

Варя зарделась и крепко взяла меня за руку.

— Я вас бабушкой буду называть, но лучше не буду, хорошо?

— Хорошо, — согласилась Толина мама. — А почему?

— Моя настоящая бабушка очень не любила маму, она ее не пускала на порог, — Варька как-то ненароком отправила Ирину Петровну в прошедшее время. — А вторая бабушка Лиля не разрешает себя бабушкой называть.

— И… как ты ее называешь? — несколько растерялась Толина мама.

— Изабеллой. Так ее в театре звали.

— Понятно. Тогда зови меня, пожалуйста, Марусей, меня так Толин папа звал. Мне очень нравилось, но больше никто так не называл.

— А как вас по-настоящему зовут? — серьезно спросила Варя. Я бы не сказала, что она была насторожена по отношению к будущей бабушке.

— По-настоящему… Милена Аристарховна.

Варька застыла.

— Я постараюсь, — сказала она через мгновение и осторожно проговорила, — Милена Арестантовна…

— Баба Маруся — проще! — неожиданно весело подсказала Толина мама.

Толя стоял в проеме двери, переводил взгляд с одной «девушки» на другую, включая меня, и только слегка качал головой.

— Сложный женский мир, да, Толя? — тихо спросила я.

— Да уж…

— А вы придете к нам на свадьбу? — спросила осмелевшая Варя, всю жизнь старательно копившая в своей душе всех любящих и нелюбящих родственников, близких и далеких. Время от времени она принималась перечислять их. Иначе, чем двумя-тремя семитскими генами, я себе эту мощную родственную установку в ее юной душе объяснить не могла.