— Сценический поцелуй, да, Женька?

— Ага, а вот… — Он все-таки чуть оглянулся, Толя как раз отошел с кем-то попрощаться. — Вот киношный… — Теперь уже он поцеловал меня по-настоящему. — Приезжайте еще. Ладно?

— Конечно. — Я порадовалась, что не накрасила губы липкой светлой помадой, а только чуть мазнула из Вариной баночки клубничным блеском.

— М-м… — Женька почмокал губами. — Клубничный десерт…

В машине Толи Виноградова мы сели с Варей, как привыкли, на заднее сиденье.

— А нельзя ли маме сесть вперед? Варя пристегнута ведь? И не боится сидеть одна, правда? — Он обернулся и смотрел на нас.

Я быстро взглянула на Варьку. Она, похоже, растерялась. Мы обе молчали.

— Понятно.

— Мы так привыкли…

— Хорошо, просто я хотел… — Толя нажал на кнопку, и из перегородки между двумя передними креслами выехал небольшой экран, рядом с ним был вставлен пульт. — Посмотри…

— Мультики? — Варькины глаза загорелись, но не так чтобы очень.

— Можно и мультики, можно и поиграть… У меня есть одна забавная игра… вполне детская…

— Спасибо, я не люблю игры. А книжки у вас нет?

— Варя…

Варя посмотрела на меня и отвернулась. Она, оказывается, умеет говорить «нет».

Толя Виноградов улыбнулся:

— Хорошо, поехали.

Я осталась сзади, с Варей, прошептав ей на ухо:

— Ты напрасно ревнуешь.

Варя помотала головой, посмотрела мне в глаза и крепко прижалась ко мне.

— Мы всегда вместе, так сложилась жизнь, — я вздохнула. — У нас две бабушки. Но у обеих своя жизнь. И у… других родственников — тоже.

— А дедушка есть? — спросил Толя.

Варька вздрогнула.

— Есть, двое, — быстро ответила я. — Одному сорок с небольшим, другой из комнаты не выходит.

— Болеет?

— Нет, — вздохнула я, крепко держа Варю. — Нас не любит.

— Гм… — Толя постарался поймать мой взгляд в зеркальце заднего вида. — Варюша, а… ты с мальчиками дружишь?

— Иногда, но у них другие игры. Мальчишки — совсем другие люди.

— Это тебе мама сказала? — Толя Виноградов улыбнулся.

— Да, — Варя чуть нахмурилась.

— Она совершенно правильно сказала. А… книги ты какие читаешь?

— Всякие.

Он даже на секунду обернулся, чтобы посмотреть на суровую Варьку Я сама редко видела свою Варю в таком настороженном состоянии. Надо сказать, что нашу внезапно вспыхнувшую дружбу с Женей она восприняла как нечто само собой разумеющееся. Здесь же…

— А какие любишь?

Похоже, Толя оказался готов к такой реакции. Не в первый раз, что ли? — пронеслась у меня в голове ревнивая мысль…

— Мэри Поппинс люблю, еще про Тутту Карлссон и Людвига Четырнадцатого, Пеппи Длинный чулок… у меня много книг. Еще мамины сказки люблю… про Гнома.

— А мама пишет сказки? — Толя как будто не очень удивился.

— Нет, просто рассказываю их Варе перед сном.

— А мне, Варюша, никто не рассказывает сказки перед сном, представляешь? Уже очень-очень много лет.

— А вы своим детям рассказывайте, — ответила Варька-ревнивица.

— Между вами не пролезть, но это так прекрасно, что… — он улыбнулся и посмотрел на нас в зеркальце.

— Варя, не о чем страдать, — тихо сказала я.

Она взяла мою руку в обе ручонки и еще положила на нее голову.

Я все думала, не сказать ли Толе: «Если вы позвоните мне вечером, я и вам расскажу сказку…» Думала-думала и не сказала.

Адвокат Игорь Савельев оделся слишком импозантно для процесса в районном суде, так мне показалось. Ни прессы, ни телевидения не было. Кстати, а почему? Подумала я и улыбнулась про себя. Как потом оказалось, улыбалась я совершенно напрасно.

В «зале» суда, который оказался всего лишь небольшой комнатой с двумя рядами откидных стульев, уже сидели двое — Гарри Савкин и его мать. Мы с Игорем сели как можно дальше от них.

Гарик был одет в яркий твидовый пиджак, явно с чужого плеча. Мне он показался очень знакомым, этот пиджак. Когда Гарик полуобернулся к нам, я увидела кокарду со знаком лондонского клуба «D.D.R.» — маленький выстроченный тускло-золотыми нитками селезень в коричневой шапочке с козырьком. Это был пиджак моего отчима, который он как-то получил в подарок, когда сто лет назад выступал на концерте в этом клубе. Отчим до всех своих удачных и неудачных афер был неплохим пианистом. Пиджак он подарил Гарику вместе со множеством других своих вещей — хороших, добротных и совершенно не подходящих Савкину. Отчим любил дарить не очень нужные уже ему вещи хорошим, верным людям.

Интересно, мне не казалось, что мама ревнует меня к отчиму. Скорей всего, я просто не понимала. Ведь мама так стремилась, чтобы я жила отдельно.

Зря Гарик надел сегодня пиджак отчима. Вся ненависть к прохиндею Савкину, какую только могла вместить моя душа, сейчас поднялась, и мне даже стало нехорошо. Я достала потихоньку пузырек с нашатырем, которым пользовалась сейчас чаще, чем сотовым телефоном, намочила кончик носового платка и протерла им виски.

В зал-комнату суда вошла молодая секретарь с объемной папкой, в которой, очевидно, лежали документы по нашему «делу». Савкин приободрился, провел слегка дрожащей рукой по курчавым седеющим проплешинам и громко сказал, чуть привстав:

— Здравствуйте!

Секретарша улыбнулась ему и объявила, глядя, как открывается дверь сбоку:

— Встать, суд идет!

В зал впрыгнула и посеменила, отчаянно стуча каблучками-рюмочками, маленькая тетенька с огромным кремовым бантом в мелкий горошек под самым подбородком. Длинная клетчатая оборка на ее юбке лихо развевалась во время ходьбы. Сама юбка в зеленый цветочек плотно обтягивала мясистые бедра бодрой тетеньки. Она встала за стол и зорко обвела всех, кто был в зале заседания.

— Нет! — тихо простонала я. С тетенькой я еще лично не была знакома — заявление подавал от моего лица Игорь.

— Увы, — вздохнул Игорь и едва заметно сжал мне руку.

— Прошу садиться, — крякнула судья Морозова, стрельнув в меня глазами.

Есть женщины, которые остаются в образе себя семнадцатилетней. Они носят прически, с которыми когда-то нравились мужчинам просто потому, что были молоды, красятся так же, как были накрашены на выпускной вечер в школе. Одежду и обувь выбирают в том же стиле, какой был моден в годы их далекой юности. Так же себя и ведут — как будто на всю жизнь остались под пряным хмельком последнего школьного дня.

— Прошу садиться! — произнесла судья Морозова, повернувшись к Савкину, и улыбнулась.

— Благодарю, ваша честь, — неожиданно ответил Савкин басом, приложив руку к сердцу. И остался стоять.

— Садитесь, Гарри Трофимович, не волнуйтесь так, — еще нежнее улыбнулась Морозова и обратилась к его матери: — Как вы себя чувствуете, Галина Ивановна?

— Хорошо, — ответила та слабым голосом, попыталась встать, покачнулась и отвалилась обратно на стул. Савкин поддержал мать. Мать громко охала, а Савкин поглядывал на судью с извиняющейся улыбкой.

— Слушай, мне это все не снится? Этот бредовый маскарад? — спросила я Игоря.

Он только покачал головой, а Морозова вдруг заколотила молоточком по большому деревянному столу, за которым сидела, и прокричала пронзительным голосом:

— Тишина в зале суда!

— Господи… — я обернулась к Игорю. — Давайте уйдем, это бесполезно.

Игорь что-то быстро написал на листочке и передал мне. «Я ожидал, что это будет непросто, но не до такой степени. Уходить рано. Попробуем. В любом случае мы ничего не теряем».

— Суд слушает иск гражданки Воскобойниковой к гражданину Савкину о лишении его регистрации в принадлежащей гражданке Воскобойниковой однокомнатной квартире. Вопросы к суду есть? Отводы? Замечания по ходу ведения дела? Нет? Тогда приступим.

— Может, попробовать ей дать «отвод»? — шепотом спросила я Игоря.

— Не получится. Она сама решает, отвести ее или нет. Да, да! Вот такой идиотизм. Если решит, что оснований недостаточно — не отведет сама себя. А какие у нас основания?