– Хватит, Вань! – Косой схватил друга сзади под локти, попытался оттащить.

Иван двинул ему локтем в живот так, что Косой отскочил и крикнул:

– Да ты ж убьешь его!

– Убью! – подтвердил Иван и нанес пьяному еще пару ударов. Но это было уже лишним – тот не шевелился. И тут Иван на него посмотрел. Когда бил – не очень-то рассматривал. А теперь увидел, что сотворил, что можно сотворить с человеком… Он круто развернулся и пошел прочь. И не оборачивался. Страшно было подумать, что ребята за ним не пошли. Значит, он останется один. Навсегда один.

– Вань!

Его догонял Косой.

Иван остановился, обернулся. Он был готов к любому ответу. Сейчас он бы врезал даже Косому. Но тут же его мыщцы расслабились, и стало так хорошо, так спокойно… За ним шли ребята. Все до одного. И Галка бежала следом, и она ему даже улыбалась – как будто обращая дело в шутку.

– Ваньк, не переживай, он живой, паскуда. Мы его пошевелили, отдышится, ничего, он здоровый… – Косой сплюнул, вынул трофейную пачку «Примы», спросил: – Покурим?

Иван с наслаждением затянулся едким дымом, ребята мигом расхватали пачку всю, до последней папироски. А Косой, пуская дым через нос, важно, по-взрослому рассуждал:

– Так ему и надо. Правильно вмазал! Не будет сюда лазить. Не нужны тут чужие! Вон ребята из соседнего района никого на свою территорию не пускают. А у нас что?

Иван достал кошелек, открыл, пересчитал деньги.

И вот теперь Галка сидела перед ним. И ему совсем не хотелось ее видеть.

– А наших тут теперь никого нет, – пьяно улыбалась женщина. – Друг у тебя был, как его?

– Косой?

– Ага.

– И что с ним? – невольно заинтересовался Иван. – Куда он делся?

– А я откуда знаю? Пропал и все. И остальные тоже. Наверное, переехали куда-то… А я вот… Тяну свою лямку.

– А из магазина почему ушла? – вяло спросил он. Ему вовсе не хотелось этого знать, просто надо было что-то говорить.

– Там сделали ремонт, а моя рожа на таком фоне не смотрелась. Ясно? – сердито ответила Галка.

– Да ты пей, пей! – И он налил ей еще водки. Сам Иван не пил.

Галка наконец обратила внимание на ворох газет, лажавший на краю стола. Удивилась:

– Это твое?

– Мое.

– Читающий стал? Серьезный?

– Да нет. Настроение было, вот и купил. Забери.

– А пиво можно допить? – спросила она, без спроса ухватываясь за кружку.

– На здоровье. Ладно, Галь, я пошел.

Он встал и, не обращая внимания на ее просьбы «посидеть еще!», вышел, оставив на столе все газеты и недопитое пиво. Галка, слава богу, была уже в таком состоянии, что пойти за ним не смогла, хотя очень хотела…

На углу улицы Иван обнаружил исправный таксофон – в этом районе просто чудо! Поколебался, достал жетончик и накрутил номер…

– Мам, – сказал он, когда услышал знакомый голос.

– Все в порядке. Я был в милиции.

– Ты где? – тревожно спросила мать.

– У друга. Ночевать у тебя не буду.

– Но ты же обещал…

– Мам, прости. Я уже отвык. Вещи у тебя постоят, ладно?

Она еще что-то говорила, но Иван уже сказал «пока» и повесил трубку.

Ирина, жена погибшего редактора ток-шоу «Перевертыши», только что вернулась с кладбища. Мужа похоронили… Так быстро, так поспешно! Эта поспешность казалась ей позорной. И она никак не могла прийти в себя, понять, что его больше нет и не будет. Три дня назад он еще был здесь, с ней… Как всегда, приехал с работы в начале первого часа ночи. В газетах написали – был убит шестнадцатого. А на самом деле – семнадцатого, в час ночи. Но она уже никого не поправляла – разве не все равно? Муж приехал, поднялся в квартиру, она открыла ему дверь. Тот даже не переступил порога, сразу сказал:

– Ириш, прицепи Плюшке поводок, я с ней пробегусь. Она прицепила поводок к ошейнику Плюшки – любимой собаки, старой белой болонки с кривыми ревматическими лапками. Он взял собаку и ушел. Минут через пять она, разогревая на кухне поздний ужин, услышала на улице громкий звук. Похоже было на выстрел. Чайник давно искипелся, она его выключила, а Костя все не возвращался. Потом она услышала за входной дверью собачий лай и громкое царапанье когтей. Бросилась открывать… Плюшка была одна, поводок волочился за нею по бетонным ступеням лестницы. Собака влетела в квартиру и забилась в дальний угол. Никакими силами нельзя было ее оттуда вытащить. Ирина выглянула в подъезд, позвала мужа:

– Костя?

И еще раз покричала, но негромко, чтобы не разбудить соседей. Она уже в тот миг поняла – что-то случилось. Набросила на халат пальто и прямо как была, в тапочках, побежала вниз. На улице – пустота, в лужах блестят огни фонарей. И ни души, никого. Она побежала направо, налево, металась туда-сюда, не понимая, где его искать, куда он пропал. И нашла его наконец за торцом дома. Он лежал под стеной, повернувшись на живот, согнув ноги. Подумала сперва, что у него плохо с сердцем или что упал, сломал ногу, руку…

– Костенька! – Она пыталась растолкать его, поднять, посмотреть в лицо. А муж молчал. Потом она увидела кровь – много крови. Поняла, что надо вызывать «скорую», милицию… Но как она могла его тут бросить? Одного?!

Потом она все же каким-то чудом оказалась дома. Как туда прибежала – не помнила. Стала звонить в милицию, потом в «скорую», потом опять в милицию, потому что ей казалось, что они очень долго не едут. Побежала назад, к мужу… Потом вокруг нее оказалось много народу. Мигали синие огоньки на машинах, слышались громкие переговоры по рации. Она стояла в ледяной ноябрьской луже, утонув в ней по щиколотку, и не чувствовала холода. Потеряла тапочек, наклонилась, нашла его, обулась, пошла домой. Вот и все. А потом был следователь, бессмысленные вопросы, звонки с телестудии, деньги, собранные Костиными сослуживцами. И такие быстрые похороны, все на скорую руку… Никто из его сослуживцев не остался на поминки, хотя она всех звала, на кладбище заглядывала каждому в лицо, говорила:

– Пожалуйста, зайдите…

Все врали, отводя глаза, что срочная работа, что они не смогут, что теперь, когда выпускающего редактора нет, наваливается новый груз забот… Она вернулась домой одна. И вот только теперь, стоя в пустой квартире, обнаружила, что Плюшка пропала.

Ирина ходила по квартире, искала в самых немыслимых местах, звала:

– Плюш, Плюш, Плюш… Ничего не понимаю! Плюшенька…

Она пыталась вспомнить, когда в последний раз видела собаку, когда с ней гуляла. В голове был полный сумбур. Сходила на кухню, где стояла Плюшкина еда. Проверила миску – полно засохшей гречневой каши. А когда она варила кашу? Как раз в тот день, когда Костю убили. Плюшка получила свежую порцию… И не успела ее съесть. Значит, собака убежала тогда же, вскоре после того, как вернулась домой без хозяина… Убежала с волочащимся поводком… Ведь квартира долго стояла открытой. А Ирине в ту ночь, конечно, было не до собаки.

– Еще и собака! – сказала она, и это как будто прорвало плотину – женщина опустилась на табурет и разрыдалась. Все эти дни не получалось заплакать, ходила, будто каменная. А вот теперь – удалось… Она плакала с наслаждением, она изголодалась по слезам, ей это было необходимо.

Зазвенел телефон. Ей не хотелось подниматься, вытирать слезы, отвечать. Но она все же сделала это. Услышала знакомый мужской голос:

– Ирочка, ты одна?

В первый момент она не нашлась, что ответить. Потом все же выдавила из себя:

– Ты что – газет не читал?

– А что? – удивился звонивший. – Война, что ли, началась?

– Хуже.

– Ир, что случилось?

– Костю убили.

– Костю?! – на том конце провода с трудом усваивали новость. – Твоего, что ли?

– Моего?! Он сейчас уже ничей! Ничей! Никому он не нужен! Никто из этих… Оттуда… Даже на поминки не остался!

– Так ты одна? – настаивал звонивший.

– Да! – истерично выкрикнула Ирина. – Да, я теперь одна – радуйся!

И бросила трубку. Ее трясло, но слезы высохли. Она знала – тот приедет. Не знала только, открывать ему дверь или нет. И в конце концов, чтобы не мучиться этим вопросом в последний момент, подошла к двери и отперла все замки. Оттянула в сторону защелку, зафиксировала ее и оставила дверь приоткрытой сантиметра на три. После чего вернулась в спальню, открыла шкафчик для постельного белья и вынула из-под стопки отглаженных простыней плоскую бутылку виски. Отвинтила крышку, присосалась к горлышку. Стало как будто полегче. К таким «утешениям» она привыкла уже давно, но алкоголиком себя искренне не считала.