Отъевшееся в идеальных условиях, мурло хулигана, сквернослова, пьяницы имеет миллионы рож. Они смотрят нам в глаза на каждом перекрестке, из-под арки каждого двора, у входа на стадион, в парк, на станцию автообслуживания. Как фреоны пожирают озон, прожигая дыры в атмосфере, так эти ненасытные твари глотают кислород, которым дышат здоровые люди. Уже нечем дышать! Атмосфера на улицах наших больших городов, в наших маленьких поселках становится невыносимой для честных людей. Просто выживать им становится все труднее.

Что делать с преступностью таких неслыханных масштабов?

Ну, во-первых, надо признать ее за преступность. Признать юридически. Она, эта преступность, и жива-то ощущением своей безнаказанности.

Во-вторых, бороться с ней профессионально. Повышая профессионализм работника милиции, его компетентность, общий уровень его развития. Нужно чтобы каждый участковый, постовой усвоил: не бывает мелкой преступности — и «мелкая рыбешка», и убийцы-насильники одинаково опасны для общества. Первые — по тенденции, вторые — по факту содеянного.

И еще: если в руках у преступника нож, кастет, обрез, милиционер должен не бояться — обязан стрелять первым. Иначе мы долго будем совершать печальные обряды по героически погибшим на посту{К моменту выхода этой книги из печати милиции было даровано право стрелять первой. В случае явной угрозы жизни для стража порядка. То есть без предупреждения и злополучного выстрела в воздух, который подчас оказывался последним в жизни буквально следовавшего инструкциям милиционера.}.

Вот такой ракурс рассмотрения проблемы мы хотели бы предложить. И так, только таким образом у нас есть шанс оздоровить атмосферу в стране. Правда, при этом придется распроститься с ласкающей взор обывателя статистикой. А от умиротворения общества высосанной из пальца цифирью перейти к умиротворению другого рода, но уже лишь части общества, с обществом в целом не очень «ладящей».

Но мы из всех возможных путей выбираем самый трудный. Так нас учили, слишком долго учили, чтобы сразу от этого отказаться: жизнь — борьба. Вместо выработки профессионализма мы то и дело встаем на путь бесшабашного дилетантизма. Во многих городах страны время от времени начинают создавать рабочие отряды. К борьбе с опаснейшим врагом подключаются десятки тысяч дилетантов. Интересное решение проблемы! И совершенно в нашем, советских времен, стиле: путь неясный, безумно трудный, но зато по нему никто не ходил. Опять — первооткрыватели.

Добровольцы-дилетанты, которым предстоит бороться с преступностью, работать не будут. Но средства на них уйдут немалые. И это вместо того, чтобы повысить зарплату работникам милиции в два-три раза, оснастить милицию всем необходимым, бросить туда лучшие достижения отечественной и западной техники!

Н-да…

Попрошу читателя вспомнить известное полотно художника Брейгеля: группа слепцов под руководством вожака-слепца бодрым шагом идет… к пропасти.

Теперь должен признаться читателю, что рассказа-то я не начинал. Это все было только вступление к нему. Сам рассказ, ради которого я отставил в сторону неотложные дела и сел к пишущей машинке, — еще впереди.

В предыдущей главе я высказал такую нехитрую мысль: мол, для изучения преступности не надо нынче никуда ехать — окружающая жизнь сама в избытке поставляет криминальный материал. Но мы все-таки поехали. Куда — для нас особого значения не имело. Криминальная обстановка сегодня везде примерно одинакова. Взяли географическую карту, ткнули наугад пальцем и попали… в Пермь.

Об этой интересной поездке мы и поговорим дальше.

Право, разница между Москвой и Вашингтоном гораздо меньше, чем между Москвой и русской провинцией. На Западе между столицами и провинциальными городами тоже есть коренные отличия, но они, как правило, в пользу провинции (там и с жильем получше, и с экологией в порядке, и преступность почти отсутствует). У нас — все наоборот. Архитектура в провинции ужасная, культурных возможностей никаких, жить негде, заводы дымят, с преступностью все напряженнее. В магазинах, правда, товаров сейчас поприбавилось, но тоже — как где, да и до гумовского разнообразия — как до Луны. Дифферент, как говорят моряки, становится угрожающим и вот-вот достигнет критического угла.

Москва, благодаря воздушным мостам тесно-тесно приблизившаяся к Западу, все дальше отодвигается от родной, патронируемой ею провинции, от терзающих ее проблем. А та с нарастающим отчуждением посматривает на Москву. Враждебность к москвичам чувствовалась в Верховном Совете, есть она и в нынешнем парламенте. Мол, сытый голодного не разумеет. А наше кино? Чем объяснить то, что отечественные фильмы перестали волновать зрителя? А тем, что большинство кинематографистов прописано в столицах и вряд ли знает, как живет народ, чем он дышит и в какой духовной пище нуждается.

Как-то не так давно наша съемочная группа, работающая над фильмом о проблемах преступности, выехала в Пермь. Можно сказать, что город мы выбрали «удачно».

Не успели расположиться в гостинице — звонок:

— Срочно приезжайте! Два убийства!

Два убийства в одну ночь, совершенно однотипных: почти в один и тот же час, на соседних улицах, одним и тем же орудием (кухонный нож), по схожим мотивам (по пьянке), и трупы, как два близнеца — мужчины за сорок с ножевыми ранами в груди. Даже обстановка, в которой произошли убийства, и там и здесь одинаковая: грязная коммунальная квартира в пятиэтажке, маленькая комнатка, поразительная бедность. Да что там бедность — нищета!

Разговариваю с убийцей. Молодая наглая рожа, ни капли раскаяния в глазах. А ведь только что лишил человека жизни!

— Ну че зыришь? Не видал таких? — смеется. — Нравлюсь?!

Обратно едем всемером в тесном милицейском «Уазике». Кинокамера, штатив — на коленях. Сопровождающий нас капитан посмеивается:

— Привыкайте. Мы и ввосьмером, и вдесятером ездим, на головах друг у друга сидим. А то — пешком.

— На происшествие?

— Ну а куда же…

Сидим в дежурной части, ждем звонков. Дежурный по городу спрашивает:

— А что вам хотелось бы снять?

— Нас все интересует. Предположим, квартирную кражу.

Дежурный посмотрел на часы:

— Кражи уже кончились. Сейчас грабят и убивают.

Оглядываю убогое помещение, примитивную аппаратуру. Спрашиваю:

— А компьютеры у вас есть?

Дежурный смотрит на меня, как на Иванушку-дурачка. Вмешивается другой милиционер, следователь прокуратуры:

— У нас машинок пишущих нет, не хватает. А вы — компьютеры!.. Бывает, приедешь с «убийства», до чего только не дотрагивался там, а руки вымыть нечем — нет мыла!

В следственном изоляторе познакомился с женщиной, молодой матерью.

— Ой, не снимайте меня, — кокетничает она перед камерой. — Я сегодня плохо выгляжу…

Двоих своих крошечных ребятишек она решила убить самым «простым» способом. Перестала их кормить и поить. Дети плакали, кричали, пока были силы. К несчастью, никто их не услышал. Соседи неладное заподозрили поздно.

Один ребенок умер, второй был похож на узника концентрационного лагеря.

…Нет, не согласимся мы с утверждением покойного Ламброзо, что в физиономии человека есть характерные признаки, обличающие садиста и убийцу. Ни один физиономист не угадал бы в этом милом рыжем мальчике убийцу. Хорошее лицо, чистый взгляд. Коренаст, плотен, подвижен. Шутит, посмеивается, подает руку «жертве». Идет следственный эксперимент. Преступник (Смирнов, 21 года) показывает, как они с товарищем, Инсаровым, убили девушку. Сначала ее изнасиловали — вчетвером. Потом отвезли на мотоцикле в лес и там убили. Причем вырывали друг у друга нож — ударить хотелось каждому.

Девочка была с их улицы, они ее знали с детства. Смотрю на фотографию погибшей: прелестное личико, семнадцать лет… И никакой печати смерти во взгляде.

— Как вы себя чувствовали после того, как убили ее? — спрашивает следователь.

— Нормально, — отвечает юный убийца. — Как обычно.