На том наш разговор и кончился. Побыл я еще немного с Федей и пошел домой. «Вот, — думаю, — незадача!» А что Матвей Иванович прав, и мама меня не отпустит, в этом я и не сомневался.

И решил я ничего маме про леща не говорить. Бесполезно, все равно не отпустит. А сам все про него не могу забыть. Уж очень хороши лещи Матвея Ивановича!

Дня три прошло. За это время мы с Федей на реку сходили, поудили. Да что! — мелочь все попадается. Сорожки да окуньки, а вечером ерши.

Пришел я с рыбной ловли домой. Мама с книжкой за столом сидит. Показал я ей свой улов. Она поглядела да и говорит:

— Какие все маленькие рыбешки! — в самое больное место мое попала.

— Да, — говорю, — маленькие! А я вот знаю, как и больших ловить! — и рассказал ей про лещей Матвея Ивановича. Все рассказал. Даже слова его повторил и о большой потребности крупного леща в пище, и о том, что несколько червей, надетых на крючок, образуют некоторое подобие кисточки. Так я внимательно его в этот раз слушал, что даже эти трудные слова запомнил. Только об одном умолчал — об утреннем холоде и о тумане. И, наконец, робко-робко попросился:

— Мамочка, а ты меня отпустишь с Матвеем Ивановичем за лещом?

Мама меня сначала спокойно слушала. Но как только я выговорил свою просьбу, мама округлила глаза и говорит уже в повышенном тоне:

— Этого еще не хватало! Чтобы ты еще по ночам на реку ходить начал! Чтобы ты простудился да заболел! Ты знаешь, как ночью на реке сыро и холодно?

— Ведь не ночью, — говорю, — а на заре.

— Так на заре-то и бывает как раз самое холодное время. Удивляюсь я, право, как это Матвей Иванович, кажется, неглупый человек, а такие глупости тебе внушил!

Мне обидно стало за Матвея Ивановича, и я сказал:

— Так он тоже, как и ты, говорит, что на заре холодно и туман бывает и что Федю он поэтому не берет.

— Ну, вот, видишь ты! Значит, и говорить не о чем. Выкинь эту глупость из головы и не говори больше мне о ней. И слышать не хочу.

«Эх, — думаю, — дались им эти туман да холод! А если иначе леща не поймать?»

И решился я на рискованное дело: пойти одному на заре леща ловить. Даже Феде ничего не сказал, думаю, не сумеет Федя скрыть до поры до времени секрет этот. А расчет у меня был такой: приготовить с вечера удочки и червей, затем лечь в кровать, не раздеваясь, и как только станет светать, потихоньку вылезть в окно и идти к Соборному мосту. Если не поймаю ничего, то еще утром, пока мама и Марьюшка спят, вернусь тем же порядком домой и лягу спать. Никто и не узнает. Ну, а если леща поймаю, то мне казалось, что я таким героем окажусь, что мой обман и непослушание мама мне тут же простит.

Первый раз я решился на такое дело: и мамино запрещение нарушить и обмануть ее. Но уж очень леща хотелось поймать.

Однако не сразу решился. Дня три прошло в колебаниях. Наконец, решил: была не была, пойду, а там что будет!

Накануне своего предприятия я тщательно приготовился. Удочку, как мне казалось, наладил уже вполне правильно. Лесу выбрал самую прочную, грузило и поплавок подобрал подходящие: накопал червей хороших и в комнату их к себе принес. Даже на этот раз не забыл помещение для леща — сеточку особую приготовил. Наконец, репетицию решил сделать — вылез из окна своей комнаты (оно у меня в огород к нам выходило) и снова влез. Как раз, когда я влезал в окно, в комнату заглянула мама. Поглядела на меня, покачала головой и говорит:

— Опять какая-то новая фантазия! Зачем ты в окно лезешь?

Я смутился сперва, но быстро оправился и соврал:

— Ножичек у меня из окна упал в огород, так я и лазил за ним.

Мама этим ответом удовлетворилась и больше не расспрашивала.

Весь вечер я беспокоился и волновался и в сотый раз обдумывал разные отдельные детали своего предприятия.

Поужинали мы, мама спать легла, и Марьюшка затихла.

Лег и я, как решил, не раздеваясь. Заснул скоро, но сперва просыпался чуть не через каждые полчаса. Проснусь, в комнате темно, и снова засну. И так несколько раз.

Да только в последний раз заснул, да так крепко, что и проспал до утра. Только потому и проснулся, что Марьюшка за стеной уронила самоварную трубу. Солнце уж высоко поднялось и всю комнату мою заливало ярким светом.

Так и не удалось мое предприятие на этот раз. Досадно было мне и стыдно, что не сумел вовремя проснуться. Нет, думаю, надо совсем не ложиться спать, тогда вовремя выйду.

На следующую ночь так и сделал. Когда стихло все в доме, сел я на стул к окну, прислонился к косяку и решил так сидеть до рассвета, а удочку и червей поставил тут же, около.

Сперва, пока окно открыто было, спать не очень хотелось. Но потом окно пришлось закрыть — прохладно сделалось, и вот тогда сильно меня стало клонить ко сну. Не прилечь ли, думаю, на часок? Да нет — нельзя. Опять просплю. Положил голову на руки да так и сидел все время, то засыпая, то просыпаясь, в этой неудобной позе.

Летняя ночь даже и в конце лета недолгая. Заметил я, что светать стало. Пора, думаю, идти! И вдруг так не захотелось! Предрассветный сумрак за окном показался таким неуютным, чужим, даже жутко стало. А кровать такая уютная, теплая… Однако не поддался слабости. Стряхнул с себя сон, приободрился и решил: пора!

Осторожно, осторожно, стараясь, чтобы не скрипнуло, открыл окно. Из огорода пахнуло предутренним холодком. Сначала просунул в окно удочку и сам собрался лезть. Да вдруг вспомнил, что на мне ничего, кроме рубашки, нет. Обо всем подумал, когда собирался, а об одежде и забыл. Пойти за чем-нибудь теплым так и не решился. Разбудишь, думаю, всех! Так и вылез в окно в чем был, даже с непокрытой головой. Не выходя на двор, пролез в знакомую щель из огорода прямо на улицу и зашагал к Соборному мосту. А идти надо через весь город.

Иду по знакомым улицам нашего городка. И днем-то на них немного людей встретишь, а ночью ни живой души нет. Даже ночных сторожей не видно. Только собаки почти из каждой подворотни лаем меня встречают и провожают. А идти не холодно. Вот, думаю, мама напрасно беспокоилась, что я простужусь.

Вышел на площадь перед старым Соборным садом. Совсем светло стало, облака на небе порозовели, и прохладным ветерком откуда-то потянуло. А когда в сад вошел, там еще совсем темно и от дорожек пылью пахнет и тепло идет.

Прошел через сад и по крутому береговому склону спустился к реке. Над ней легкий туман стелется, трава на берегу вся от росы мокрая, и уже совсем чувствительно веет от реки холодом.

Вот Соборный мост, а вот и гонки вдоль берега вытянулись. Только как же я на них попаду? Между берегом и плотами довольно большое расстояние, — не перепрыгнешь. Но вот, кажется, там, подальше немного, край плота прижался вплотную к берегу.

Пошел туда по росистой траве. Легкие ботинки мои и чулки сразу промокли, и ногам стало холодно.

Подошел к намеченному месту — правильно, край плота здесь совсем близко к берегу, и даже доска с него положена на берег. Но, когда я пошел по ней, она погнулась, и средина ее ушла под воду. Ноги у меня совсем стали мокрые. Ничего, думаю, все равно они и раньше мокрые были, а речная вода даже теплой мне показалась.

Перебрался на гонки. Бревна мокрые от росы, скользкие. Перепрыгивая с плота на плот, добрался до средины гонок. Подошел к краю плота, померял удилищем глубину — глубоко! Удилище почти целиком в воду ушло. Уселся тут же на какой-то мокрый обрубок и стал удочку разматывать.

А холодно! Солнышко только-только показалось и сразу же за тучкой скрылось.

Насадил я «кисточку». С непривычки долго с этим провозился. Но ничего, кисточка получилась хорошая, аппетитная. Поплавок поставил по глубине и забросил лесу. Поплавок хорошо встал.

Но уж очень я здорово озяб! Так озяб, что и о леще забыл, а только и думаю, как бы согреться. Скрючился весь от холода, но и это не помогает. На мое счастье, солнышко скоро вышло из-за тучки, и хоть плохо греет утреннее солнышко, но веселее стало.