— Дело в том, — сказал Стрелок, — что есть одна лаборатория под саркофагом. Она уцелела в этом катаклизме. Иначе и быть не могло — именно в ней разгадка тайны Монолита. Он явно искусственного происхождения. Тем не менее, как это всегда и бывает, он постарался избавиться от своих создателей. И спровоцировал аварию на станции.

— Он что, разумен? — удивился Клык.

— Да. Но разум этот чужд человеческому. Он враждебен ему. Его необходимо уничтожить, иначе он уничтожит все человечество.

— Что-то не замечал я в тебе особенного человеколюбия, — недоверчиво хмыкнул Клык. Стрелок внимательно посмотрел на него.

— Видишь ли, — после паузы Стрелок вновь заговорил, — если я не доберусь до него, эти люди все равно погибнут. А с ними еще миллиарды других. Вообще все погибнут, если мы не запрем этого джинна в его проклятом кувшине. И не важно, какой ценой это будет сделано. Ставки слишком высоки. И поэтому я спрашиваю тебя, пойдешь ли ты со мной, даже зная, что умрешь, почти наверняка?

Клык немного помолчал и, собравшись с духом, ответил:

— Я с тобой, до самой смерти.

Стрелок грустно усмехнулся.

— Что-то не так? — осторожно спросил Клык.

— Ты забыл спросить, какое мое желание исполнил Монолит.

— И какое же?

Медленно, растягивая слова, Стрелок ответил:

— Я прошел к Монолиту через ад. Я не помню подробностей, но знаю, что это был сущий ад. Я не верил, что он существует, но вот я стою перед ним, задрав голову и чувствую запах смерти, наполняющий саркофаг. Он подавил меня своим величием, своей грозной силой. И все, чего хотела моя истерзанная душа в этот миг — это выжить и забыть об этом кошмаре.

Стрелок немного помолчал, закурил очередную сигарету и продолжил:

— Я очнулся на окраине Зоны, на столе у Сидоровича. В тот момент я даже не помнил свое имя. В километре от бункера Сидоровича ночью прогремел взрыв. Крот с утра пошел посмотреть, может какая-нибудь новая аномалия образовалась. И нашел меня. Рядом с разбитым грузовиком. А также свежие следы от колес. Выходит, я уехал из Припяти на машине. Но я этого не помню.

Сидорович немного помог мне. Постепенно я смог кое-что вспомнить. И пришел в ужас. Мне расхотелось жить.

Стрелок откинул с виска волосы, и Клык увидел старый зарубцевавшийся шрам пулевого ранения.

— Когда я очнулся, у меня зверски болела голова. Долго не мог встать на ноги, полз куда-то на четвереньках. Полз и скрипел зубами от бессильной злобы.

Стрелок замолчал и снова зажег потухшую сигарету.

— После этого я делал еще несколько попыток, но все напрасно. А однажды я угодил в Карусель. Меня, точнее то, что от меня осталось, подобрала какая-то старуха. Она пичкала меня отварами трав и мазала разной дрянью. На третий день я ушел от нее на своих ногах. Наверно, ее лечение помогло, но без него я вернулся бы на пару дней позже. И все это было здорово, если бы не цена, которую мне пришлось заплатить.

Он посмотрел на Клыка, и тот увидел в его глазах невыразимую муку, даже не увидел, а почувствовал всем сердцем.

— Я больше не тот человек, — тихо сказал Стрелок, — я вообще не человек. Человеком я был до той проклятой экспедиции. Я умер возле Монолита четыре года назад!

Наконец настал день, когда Лукерья Петровна разрешила встать Илье с кровати. Поддерживаемый с двух сторон Бесом и лысым медведем, осторожно, шаг за шагом, Илья выбрался на открытую веранду и сел на подставленную Федей табуретку. Бледный и осунувшийся, заросший до самой шеи вьющейся бородой, Илья слабо улыбался, подставляя лицо свежему ветерку.

— Ну, как ты? — Бес, немного тревожась, заботливо вытер носовым платком со лба напарника выступившую испарину. — Не продует тебя?

— Нет, ничего, — Илья покачал головой. — Мне хорошо. Солнце совсем весеннее.

— Идет весна, — забормотал Бер, — скоро обнажится земля от снега и холод уйдет. И оживут травы и деревья. Но безжалостное солнце сожжет дотла проклятую землю.

— Ты о чем? — удивился Бес.

Бер взглянул на него и ответил:

— Я ведь тоже сын Зоны, Александр Иванович. И я слышу ее зов. Ей грозит опасность, а значит и мне. Я просто хочу жить здесь. Но люди пришли на мою землю. И Хранитель ставит меня под ружье.

Бер замолчал. Илья с недоумением переводил глаза с Федора на Беса. Федя озабочено сопел, а Бес помрачнел и нахмурился.

— Знаешь, Саня, — сказал, наконец, Илья, — я чертовски хочу убраться из этой поганой Зоны на Большую землю. Я устал от нее.

— Мы обязательно уберемся отсюда, Илюха, — ответил Бес, — как только ты окрепнешь.

Федя одобрительно кивнул:

— Вот это правильно! Я с вами, ребята.

Илья улыбнулся и протянул им руки.

— Вот и отлично. А то я уже…

Внезапно он замолчал и прислушался. В небе, еле слышный, появился какой-то звук.

— Что это?

— Военные стали регулярно летать на Радар, — ответил Бес, — они летают туда с середины зимы. Похоже, там затевается штурм эпицентра Зоны.

— Они сошли с ума, — Злой удивленно покачал головой. — Неужели они надеются на успех? Или мало крови пролито?

Бес досадливо передернул плечами:

— Мне, честно говоря, все равно. Хотят умереть — это их дело. Хотя я бы выбрал способ попроще. В центр Зоны не пошел бы ни за какие деньги, короче.

Выглянула Лукерья Петровна и позвала обедать. Бер отказался и пошел побродить по округе. С ним увязался Джек, крутившийся во дворе. Федя и Бес помогли подняться Илье, и повели его внутрь.

Полторапальца грелся на солнышке. Он сидел в кресле-качалке возле входа в бар и дремал, закутанный в бараний тулуп. Ему снился дом. Улыбаясь беззубым ртом, он иногда тихонько всхрапывал. Из уголка рта стекала тоненькая струйка слюны. Он был одним из первых сталкеров Зоны, и почти единственным выжившим из тех, кто прокладывал маршруты, не имея ни нормальной защиты, ни приборов, определяющих аномалии, ни хорошего оружия. С дробовиком и в кирзовых сапогах он покорял Зону. В этих сапогах он и зашел в лужу Ведьминого Студня в одном из подвалов. Сапоги остались целы, а вот ноги… Он выполз наружу и потерял сознание. Когда он очнулся, узнал, что стал инвалидом. Другой бы на его месте спился. Но дядя Ваня был очень ценным следопытом. К нему приходили сталкеры со всей Зоны, чтобы посоветоваться, показать новый артефакт, расспросить, как обойти ту или иную аномалию. Это он, первый в Зоне, смог пройти Электру, разобравшись, как просчитать ритм ее активности. Его советы не раз спасали чью-то жизнь. Прозвище свое он получил много позже, когда Зону немного изучили и появились сталкеры, в основном военные, оснащенные всевозможной электроникой. Эти люди не считали нужным советоваться с ним. Один из таких самоуверенных бойцов прямо сказал дяде Ване перед выходом из бара, что не собирается слушать советы неудачника, от которого осталось полтора пальца. Никто не сделал замечания хаму, все просто опустили глаза. А дядя Ваня только горестно вздохнул и сказал обидчику, что прощает его. Тот ушел, ничего больше не сказав. Конечно, он не вернулся. Нельзя уходить в Зону, оставив за спиной обиду. Любой сталкер, даже самый зеленый, даже идущий просто побродить вокруг бара, старался попросить прощения у тех, с кем у него были хоть малейшие трения. Сталкеры вообще народ суеверный.

Тем не менее, прозвище прижилось. Дядя Ваня и сам себя так называл. Однажды Сергеич спросил его, почему. Полторапальца ответил, что это имя ему дала Зона, и заплачено за него одной человеческой жизнью. Матерые завсегдатаи бара подтвердили эту теорию, и в Зоне появилось еще одно суеверие. Теперь по настоящим именам называли только самых зеленых новичков.

Шум крылатой машины разогнал сон. Дядя Ваня с удивлением стал вглядываться в быстро приближающуюся в синем небе черную точку. Сколько он себя помнил, над территорией Долга никогда не летали армейские вертолеты. Поговаривали, что Долг имеет соглашения с военными о взаимодействии. Тем более что вертолетную площадку Долг всегда содержал в идеальном порядке. На ней они проводили свои построения.