– Ну как, нашли жеребят?

– Нашли. Сами вернулись, только вот волк его кушал, – показывает пастух на черного жеребенка.

– А зачем он отдельно у вас?

– Умрет скоро, нельзя с другими держать.

– Почему умрет? Рану что, нельзя залечить?

– Совсем нельзя. Слюна у волка такой ядовитый слюна, всё равно умрет. Водки у вас нет?

Водки у нас не было.

Венеция, что б нам ни говорили, была пиратской республикой. С какой бы целью ни удалились на острова Венецианской лагуны еще в шестом веке первые их поселенцы, в девятом венецианцы уже вовсю жили быстрыми набегами на морских судах на торговые пути Средиземного моря. Венецианская республика грабила, торговала, натравливала соседние государства друг на друга. Боясь до поры до времени Восточной Римской империи (она же Византия), смиренно прижималась к сапогу ее императоров. В 1082 году Константинополь даровал Венеции важные коммерческие привилегии. Это не помешало в 1204-м венецианцам перевезти на своих судах крестоносцев к Константинополю. Крестоносцы захватили город и утопили его в крови. Венецианцы под шумок занялись открытым беспощадным мародерством. Их знаменитый собор Святого Марка полон колонн и архитектурных украшений, с мясом вырванных из византийских храмов. Сокровищница венецианцев тогда же заполнилась константинопольским золотом и драгоценностями до такой степени, что пришлось строить еще одну.

Пиратский Большой Совет (кто видел фильм «Пираты Карибского моря – 3», тот может смоделировать, как выглядел первый Большой Совет Венецианской республики) был создан в 1148 году. Москва была тогда еще сараем боярина Кучки, а пираты уже дружно советовались, кого лучше ограбить, кого предать. Впоследствии венецианцы использовали борьбу турок и европейцев, переходя из лагеря в лагерь с легкостью необыкновенной. Святого для них никогда ничего не было. Разбойничьи роды строили разбойничьи гнезда на островах, дома, из дверей которых можно было в случае опасности выпрыгнуть прямо в гондолу и мчаться на всех веслах к родному кораблю под парусами. Грамотно построили свои дома венецианцы: парадная пристань, а сзади черный ход, выходящий дверями на пустой мелкий не канал, но kanaletto, каналец. Чтобы удобно было бежать.

Кровь предков пиратов, для которых нет ничего святого, оказала влияние на поведение их потомков и на их репутацию. В Италии венецианцы всегда считались людьми коварными и лживыми, доверять которым нельзя, нарушителями договоров и клятв. Понятно, потомки пиратов… Вы бы доверились сегодня сомалийским пиратам? Или их детям? Или даже их внукам?

Разбогатев награбленным, Венеция стала ценить роскошь и искусство. В музее «Академия» висят впечатляющие полотна со всего мира, но и венецианской школы: шедевры Беллини, Карпаччио, Джорджоне, Тициана, Веронезе, Тинторетто, Каналетто, Тьеполо! Достаточно этих имен, чтобы у знатока искусства захватило дух. Художников тянет к золоту, а золота в Венеции было много.

Венецианскую республику в 1797 году отменил великий Бонапарт, предварительно разбив ее войско наголову. Венеция вошла в состав Австрии, а в 1866 году – в состав объединенной Италии. С тех пор Венеция – город богатых скучающих романтиков и город туристов. Там бывали Байрон и Оскар Уайльд. Хемингуэй прославил город романом «За рекой, в тени деревьев». В Венеции черный Отелло душил белую Дездемону. «Смерть в Венеции» – гомоэротический фильм большой силы – связал Венецию с наказуемыми пороками.

После этой официальной части-вступления приступим к неофициальной. Я побывал в Венеции два раза, и оба – нелегально. Так случилось. Каждый раз это случалось зимой. Каждый раз было холодно, и срывался снег. Два этих посещения, в 1982 году и в 1992 году, разделяют десять лет.

Когда вы выдаете себя за того человека, которым вы не являетесь, и в кармане у вас лежит не ваш паспорт, то Венеция выглядит настороженно и тревожно. Старые пиратские гнезда вкось и вкривь вытанцовывают перед катером vaporino, который влечет вас на встречу, а она может оказаться последней в вашей жизни.

В эти моменты вы видите то, что недоступно взгляду обычного туриста, озабоченного лишь тем, чтобы не опоздать к бесплатному обеду в гостинице. Вы видите, что вода – белая, и белая мыльная вода соприкасается на Большом канале с огуречно-салатовым небом. Что везомые баржей дрова имеют белую кору, но это не березовые дрова. Что волосы вашей спутницы – зеленые… Что у нее крупный классический нос, как у античной статуи… у нее ведь замечательный профиль! – думаете вы… Замечательный профиль…

Когда у вас в кармане чужой паспорт, все вам кажутся подозрительными. Человек в шерстистом зеленом пальто, почему он вышел из брюха вапорино и упорно стоит рядом с вами на палубе? Почему ему не холодно?

В состоянии беспокойства я шел вдоль галерей на площади Сан-Марко, не освободившейся еще окончательно от груза воды с лагуны. Я думал, что Венецию всё чаще заливает, всё выше уровень гнилых вод, что скоро она, возможно, скроется под водой. Но мне милы умирающие и разрушенные города. Я не выношу вылизанных, залакированных столиц. Мне подавай умирающие или разбитые в войне. Мне в них уютно.

Я много видел Венецию с черного хода, подплывал по своим рискованным поручениям в задние дворы особняков, через выбитые стекла и заколоченные изнутри и снаружи рамы видел убожество и разруху внутри домов. Возможно, обитаемы были лишь передние комнаты особняков, а большая их часть, скрытая от взглядов кирпичной кладкой, остается безмолвная, черная и гнилая? Там обитают мокрицы, каракатицы и, возможно, плавающие породы крыс, как небольшие страшные звери бобры. С огромными зубами.

Дымят и шипят венецианские камины. Старики в креслах-качалках накрыты многими пледами. И умирают медленно на фоне вылинявших гобеленов. Подле каждого старика стоит медсестра из Хорватии. Хорватия ведь рукой подать, через Адриатику несколько сот километров. Хорватские медсестры должны быть дешевы. «Mare aggitato», – говорят хорватские медсестры старикам. То есть море беспокойно. Либо: «mare calme». То есть море спокойно. Лица стариков, как старые кожаные куртки, в страннейших морщинах всех направлений. Измятые, как много раз употребленные газеты. Хорватские черноволосые девушки носят темный пушок на верхней губе.

Я хорошо знаю этот тип стариков, потому что ходил к одному старику-принцу. У старика был butler. Он носил то красный, то белый фартук, этот батлер. Он подавал нам еду в огромных старых тарелках под серебряными колпаками. Еды было немного: горстка брокколи, маленькая рыбка, потому что принц был беден. Я сам приносил ему вино. Несколько лет спустя я увидел моего старика-принца в репортаже в новостях. Убили одного политика, и подозревали правых. Был каким-то образом замешан и мой «принц». Последним показали батлера. Он зло тянул дверь на себя, сужая щель. В репортаже злобно намекнули на то, что butler – старый любовник принца… У меня всегда были предосудительные знакомые. Кисти рук принца были в пятнышках старости.

Там же, в Венеции, меня привели к старой графине. Она, сказали мне, дает деньги правым, может, даст и тебе. У дома старухи был такой значительный фасад, но большинство окон были заколочены. Жила она только в трех комнатах. Но у нее тоже был butler.

Я сидел в замечательном кресле, графиня полулежала в постели, покрытая лоскутным одеялом, имеющим вид, сходный с ковриками, которые в России продают бедным. Но вокруг нее были подсвечники, тихо тлел камин, в окне плескался канал, и потому образовался густой трагизм от этого свидания. Я чувствовал себя международным авантюристом, пришедшим к Пиковой Даме выведать ее страшный секрет. Но ведь на самом деле так и было. Несмотря на лоскутное одеяло, старуха была очень богата и давала деньги правым радикалам по всей Европе.

Ночами я не спал в моем отеле, замышляя интриги и всякие козни. Где же их и замышлять, если не в Венеции? Время от времени к шепелявому плеску волн под окнами примешивался резкий звук мотора полицейского катера, и я тревожился. За мной?