— А что у тебя тут творится, Клинт? — продолжил Мамашед. — Мы были на севере и востоке, и эти молодые обезьяны молотят на пишущих машинках, рассылают сообщения для прессы, обсуждают многоцветные плакаты, пользы от которых, я им это сказал, нуль. А вы с Питом потягиваете джин в девять утра. Не звонят телефоны. Никакой суеты. Вы уже купили выборы?

— Мы с Шартеллем всего лишь консультанты, Мамуля, — ответил я. — Мы много думаем.

— Мамуля, мы приехали сюда, чтобы помочь вождю Акомоло отковать новую демократию в горниле политической борьбы. Как тебе, Пит?

— Эта фраза войдет в историю, — корреспонденты ничего не записали.

— Как, по-твоему, закончатся выборы, Клинт? — спросил Мамашед. — Только серьезно.

— Думаю, мы прорвемся, Фостер. Сейчас я бы поставил шесть к пяти на нас.

— Готов внести пятьсот.

— Фунтов?

— Долларов.

— Заметано.

— Шесть к пяти немного лучше, чем пять за пять, Клинт.

— Наши шансы могут и возрасти. Приезжай к нам за неделю до выборов. Возможно, они поднимутся до девяти к пяти.

— Ты так уверен в себе?

— Перестань, Мамуля. Я же не тренер-новичок, проливающий слезы из-за того, что его лучший защитник подхватил триппер перед началом сезона. Мне платят за уверенность. Это мое естественное состояние.

— А как ты, Пит?

— Думаю, я переполнен уверенностью. Я предсказываю, что Акомоло победит с подавляющим преимуществом. Можете процитировать меня. Даффи с удовольствием прочтет об этом в Лондоне.

— А есть ли возможность взять интервью у Акомоло? — спросил Кроуэлл. — С американизацией нам все ясно. Мэдисон Авеню[18] осваивает новую прибыльную территорию, беря под контроль политическую борьбу в Западной Африке.

— Я не с Мэдисон Авеню, — возразил Шартелль.

Высокий австралиец сухо улыбнулся.

— Вы там будете завтра.

— Я думаю, такая возможность есть, — вмешался я. — Я позвоню и выясню, что можно сделать.

Я быстро дозвонился до Дженаро, воспользовавшись тактикой Шартелля и узнав о самочувствии телефониста и членов его семьи. Он назначил встречу на половину одиннадцатого.

— Вы с Шартеллем тоже придете? — спросил Дженаро.

— Нет. Я думаю, вы обойдетесь без нас.

— Хорошо. Скажите им, пусть подъезжают к дому Лидера в половине одиннадцатого.

— Отлично, — я повернулся к корреспондентам. — Десять тридцать вас устраивает?

Мамашед ухмыльнулся.

— Слишком уж у тебя все гладко, Пит. Неужели ты можешь так запросто пробиться к Акомоло? «Ренесслейр» и эти парни из Филадельфии не имеют такой возможности.

— Прежде всего, Мамуля, я стараюсь завоевать доверие клиента. А потом мы оба бьемся за победу на выборах, помогая друг другу.

Мамашед осушил бокал и встал.

— Я хочу повидаться с руководителем Информационной службы, а потом уж ехать к Акомоло. Благодарю за выпивку и организацию встречи с вождем. От вас, парни, новостей не дождешься.

— Как и сказал Пит, Мамуля, мы всего лишь консультанты.

Мы пожали друг другу руки. Они пообещали приехать еще раз. Мы ответили, что всегда рады их видеть. На крыльце Мамашед чуть задержался.

— Я бы мог дать большую статью, Клинт. На полном серьезе.

— Если у меня будет материал, ты его получишь.

Мамашед кивнул и спустился по ступенькам. Они забрались в кабину, фургон развернулся, выехал на шоссе и исчез за поворотом.

— Первая волна, — заметил я.

Шартелль кивнул.

— Позвоните Дженаро. Пусть он свяжется с Диокаду и попросит его приехать сюда. Пора планировать кампанию. Нам кое-что понадобится.

— Что именно?

— Маленькие красные, желтые и зеленые указательные флажки. В отделах сбыта такие обычно втыкают в карту, чтобы знать, где находятся коммивояжеры или должны находиться.

— Что-нибудь еще?

— Карта. Самая большая карта Альбертии.

В среду мы поехали в Обахму на встречу с Илем, следуя за «ХК-Е» Джимми Дженаро. На прямых участках покрытого асфальтом шоссе Джимми разгонялся до восьмидесяти миль в час, повороты проходил на шестидесяти. Уильям лишь старался не терять его из виду. Шартелль, как обычно, полулежал, надвинув шляпу на лоб. Изо рта торчала потухшая сигара.

— Вы заметили, что Джимми взял с собой складной велосипед?

— Да.

— Он собирается оставить «ягуар» в государственном поместье, переодеться и поездить по округу.

— Он не боится?

— Нет. Говорит, что это самый спокойный округ.

— На карте слишком много красных и желтых флажков.

— Я думаю, мы начнем менять их на зеленые через неделю или две. Кампания только началась, юноша.

Дженаро привез карту и флажки-указатели в субботу. Художник из министерства информации синей краской обозначил границы избирательных округов и, следуя иногда противоположным указаниям Дженаро и Диокаду, воткнул зеленые флажки в округа, поддерживающие Акомоло, красные — в оппозицию, а желтыми отметил округа, где предстояла борьба за голоса.

Зелени на карте оказалось немного. Шартелль размышлял над ней чуть ли не всю субботу, расспрашивая Диокаду и Дженаро, чем заняты местные политические деятели. Потом я сочинил для них письмо за подписью вождя Акомоло, который призвал своих верных сторонников оторвать задницы от стульев и начать ходить из дома в дом, агитируя за своего кандидата. Диокаду позаботился о том, чтобы письмо перевели на соответствующие диалекты и разослали адресатам.

В воскресенье нам пришлось отказаться от жареных цыплят и орлеанского плова. Весь день мы провели на телефоне. Анна и вдова Клод готовили сэндвичи, которые мы ели, пока доктор Диокаду и Дженаро убеждали партийных боссов на местах не волноваться, втолковывали им, что предатели — мелкая сошка, что они не знали никаких секретов и без них будет даже лучше. Шартелль послал Уильяма на телефонную станцию с конвертом для телефониста Оджара, вложив в него пятифунтовую купюру.

Положив трубку после последнего звонка, Дженаро повернулся к Шартеллю.

— Они уже нервничают, а ведь кампания официально начинается только завтра.

— Хорошо бы подкинуть им что-нибудь вещественное, к примеру значки, — добавил Диокаду.

Шартелль кивнул.

— Их уже везут к нам.

— И у них не чувствуется энтузиазма, — мрачно заметил Дженаро. — Апатичные бездельники.

— Декко и вождь Акомоло их расшевелят.

После очередного поворота я повернулся к Шартеллю.

— У меня идея.

— Хорошо.

— О двух предателях, как мы продолжаем их называть, написали все газеты, даже те, что поддерживают Акомоло. Так?

— Так.

— Свою роль они сыграли, подтвердили, что мы хотели заполучить специальные самолеты для вычерчивания слов в небе и дирижабль. Так?

— Продолжайте.

— Они публично покаются.

Шартелль резко сел, сдвинув шляпу на затылок, широко улыбнулся.

— Осознают свои ошибки. Вернутся на путь истинный. Возвращение блудных сыновей. Что ж, Пити, это неплохо. Когда они это сделают?

Я на мгновение задумался.

— Через две недели. Пусть остаются на стороне оппозиции достаточно долго, чтобы отработать полученные деньги и почерпнуть кое-какую информацию. Она нам не помешает. Я напишу им покаянные речи. А потом мы пошлем их с выступлениями по стране.

— Потрясающе! Кающиеся грешники! Да мы устроим целую серию встреч. Возвращение, пусть не в объятья Христа, но в лоно партии Акомоло. Вы делаете успехи, юноша.

— Я же учусь у мастера. Он меня вдохновляет.

— Грешники, услышавшие слово господне, — Шартелль надвинул шляпу на лоб. — Лучше не придумаешь!

В воскресенье вертолеты припозднились, и вождю Акомоло и Декко пришлось ждать в зале для гостей в аэропорту Убондо, где было жарче, чем под прямыми лучами солнца. Наконец они приземлились, но у одного барахлил двигатель. Представившись, пилоты заверили нас, что быстро починят его, и провозились три часа. Вождь Акомоло кипел от негодования. Декко сохранял спокойствие.