Вероятно, жизнь человеческую следует измерять не годами да минутами, а событиями, которыми она наполнена. И тогда получится, что до недавнего времени и не жил ты вовсе, а так… рождался в муках, и вот только теперь – по-настоящему…

В дверь отчаянно заколотили.

– Да! – Правитель рывком обернулся. – Входите!

Это был звонарь – тот самый, со шрамом на губе.

– Пресветлый… – Кажется, впервые этому человеку отказала его невозмутимость. – Пресветлый, на Коронованном – дым! – Звонарь запнулся, почувствовав, что говорит не то и не так. – Знак, – нашелся он наконец. – Там подают знак.

Талигхилл гепардом вылетел из комнаты и помчался по лестнице вверх. Храррип едва поспевал за ним Звонарь и – подавно отстал.

Оно и понятно. Те порции, которые сейчас выдают, не способствуют проявлениям резвости.

Выбрался на колокольню, подбежал к бойнице и стал, щурясь, всматриваться в даль Из плеши Коронованного поднималась струйка дыма, на этом расстоянии почти незаметная. В отличие от обыкновенных костров, этот порождал серую клубящуюся нить, которая ползла вверх рывками, и рывками упорядоченными.

– Давно? – спросил, обернувшись к звонарю, Талигхилл. Насколько он понимал, заметить сигналы могли и не сразу.

– Только-только началось, – уверенно сообщил звонарь. – Я как раз смотрел в ту сторону, когда пошел дым. Подумал: горит что-то. Потом догадался.

– Так. – Пресветлый дернул себя за ус и прищурился. – Так. Передай в Северо-Восточную: «сигнал».

– И все? – уточнил звонарь, доставая из кармана затычки.

– И все, – подтвердил правитель. – Пока все.

Он вернулся в комнату и заставил себя сесть в кресло. Сесть в кресло и сосредоточиться.

Вот так всегда и выходит. Думаешь: времени впереди еще полным-полно, – а оказывается, принимать решение нужно уже сейчас.

Пресветлый велел, чтобы позвали господина Лумвэя и высших офицеров, срочно.

Сегодня же ночью. Медлить нельзя.

Сообщение, полученное им, было невнятным. Что-то о невозможности промедления, но что именно – не понять. Слишком большое расстояние и слишком тонкая струйка дыма. Может быть, им – тем, кто передает, – удастся набрать побольше дров. Для такого случая на колокольне останутся наблюдатели. Запишут очередность и длительность сигналов. Впрочем, вряд ли более точное содержание сможет сильно повлиять на решение правителя.

А ведь ты уже принял это решение, не так ли? И плевать на госпожу Тэссу с ее непонятным поведением… и на все остальное – плевать. Решение уже вызрело, и ночью плод будет сорван.

Он поморщился, как от зубной боли, и встал из кресла, чтобы еще раз посмотреть на себя в зеркало. Ему было интересно, неужели ничего не изменилось за последние несколько минут в облике того рослого мужчины с голубыми глазами? А должно бы…

Но в дверь уже постучали, и Пресветлый опустился в кресло, приглашая визитеров входить.

Они собрались довольно быстро, словно предчувствовали этот вызов, словно готовились к нему загодя: учили свои роли, лримеряли маски. А возможно, это были их лица – напряженные, со сверкающими глазами; некоторые взгляды выражали удивление, некоторые – понимание происходящего. Кое-кто – например, Тиелиг – знал все заранее и теперь скучающим взором блуждал по гобелену. «Охота на оленя». Красиво сделано, спору нет.

Тэсса явилась позже всех и постаралась сесть за спинами остальных. Что, в общем-то, было глупо, ведь ей, как предводительнице Вольных Клинков, обязательно придется высказаться по поводу услышанного. Но правитель проигнорировал эту странность Сестры и продолжал говорить, вкратце, специально для нее, повторив сказанное прежде. Так, словно она ничего этого не знает.

Наконец Пресветлый закончил. Выдержал необходимую паузу, давая возможность осмыслить услышанное тем, кому это требовалось; потом предложил высказывать свои мнения.

Наверное, ему было бы проще, если б кто-нибудь возразил. Поднялся, упрямо склонил голову и заявил, что, мол, это слишком жестоко… и вообще, так дела не делают и государства не спасают. Поступок, недостойный правителя. Позор. Предательство. Трусость. Бегство. Боги не потерпят, Ув-Дайгрэйс навсегда закроет проходы в свой чудный край…

Однако же промолчали.

Все, как один.

– Ну же, господа, не стесняйтесь, – махнул рукой Талигхилл. – Говорите, говорите.

– А о чем говорить, Пресветлый? – тихо произнес Тиелиг. – И так ведь ясно, что ничего другого сейчас ни придумать, ни воплотить в жизнь мы не успеем. Следовательно, нужно готовиться к осуществлению вашего плана. Насколько я понимаю, именно сегодня ночью нам предстоит покинуть башню?

– Да, – согласился правитель. – Предстоит.

– Значит, необходимо решить, кто уйдет, а кто останется.

– По-моему, – вмешался Хранитель Северо-Западной, – тут особенно нечего решать.

К нему обратились удивленные взоры. Господин Лумвэй объяснил:

– Одним из обязательных условий предложенного нам здесь плана является неизвестность, тайна. Те, кому будет суждено остаться, не должны знать… разумеется, до поры до времени. И это условие сразу же указывает нам на то, что остаться в башне должны солдаты, размещенные в верхних ярусах. Потому что именно в этом случае передвижение остальных людей останется незамеченным.

– Я думаю, господа, что это правильный подход, – поддержал Талигхилл. – Разумеется, высказанные господином Лумвэем доводы будут основополагающими при решении, кого оставить, а кого – нет. Но – не единственными. – Он задумался, потом кивнул, соглашаясь со своими мыслями: – Ну что же, давайте говорить конкретнее. У нас ведь очень мало времени…

/смещение – я пытаюсь вырваться из этих тенет, я напрягаю сознание; и в этот момент мне кажется, что я чего-то добился, что я почти на свободе, но нет…/

Колокола не звонили уже давно, и поэтому сегодняшний разговор стал причиной пересудов во всей Северо-Восточной.

– Что там такое? – спросил Гайхилл.

Тогин растерянно посмотрел на мальчика, не зная, что ответить. Сын Хиффлоса лежал в комнатке господина Дулгина, на узком топчанчике, заботливо укрытый одеялами. Вот уже несколько дней мальчику нездоровилось.

Зря я согласился на то, чтобы поселиться здесь. Наверное, от больных пацан и подхватил какую-нибудь заразу. Да еще эти порции – один смех, а не порции.

Шрамник покачал головой:

– Не знаю. Звонят.

– Сходи узнай, – попросил Гайхилл.

– Хорошо, только ты лежи, не вставай. Договорились?

Мальчик закрыл глаза, чтобы подтвердить: да, понял. Ему было трудно двигаться, он очень ослаб за последние дни; время от времени у Гайхилла подскакивала температура, он бредил и стонал, метался, откидывая в сторону одеяла, и звал отца. Несомненно, гибель Хранителя Юго-Восточной сказалась на здоровье мальчика.

Вольный Клинок бросил на Гайхилла прощальный взгляд и вышел из комнатки. Он оказался в лазарете, до предела заполненном больными людьми. Поморщился от тяжелого удушливого запаха потных тел, лекарств и испражнений, пошел дальше. Наверное, нужно уже было привыкнуть ко всему этому, но привыкнуть не удавалось; Тогин как можно быстрее пошел к двери, где его встретил господин Дулгин.

– А, это вы, – протянул он рассеянно. – Ну как мальчик? Без изменений?

– Все по-прежнему. – Тогину хотелось покинуть лазарет, но лекарь загораживал собою выход. – Да вы и сами, наверное, знаете лучше меня. Кстати, что там за трезвон поднялся?

Лекарь вздрогнул.

– Н-не знаю, – неуверенно ответил он. – Не знаю.

Странно. Такой человек, как вы, господин Дулгин, должен бы за время службы в башне научиться распознавать подобные сигналы. Ну, да Боги вам судьи.

– Позвольте. – Он осторожно отодвинул лекаря в сторонку. – Мне нужно пройти.

– Да-да, разумеется. – Тот отступил и проводил Тогина странным взглядом.

Шрамник обошел всю башню, но так ничего и не выведал. Он не стал подниматься на колокольню, справедливо решив, что если остальные либо не знают, либо не желают говорить об этом, то уж звонари промолчат и подавно. Что толку протирать подошвы? К тому же у него было дело поважнее. Он давно собирался сходить к Шэддалю и поговорить о мальчике. Ему нельзя так питаться. В конце концов, именно старэгх возложил на Тогина обязанность присматривать за сыном Хранителя. Так пускай помогает. А то ведь и впрямь Шрамнику остается только смотреть, как пацан медленно умирает.