Но когда «счастливчик» оказался у кабинета Шэддаля, выяснилось, что он выбрал не лучшее время для визита. У старэгха как раз началось собрание, о чем Тогину сообщил взволнованный молодой солдатик, поставленный, видно, специально, чтобы «посторонних не пущать». Он сочувственно взглянул на Шрамника – Боги, неужели я так отвратительно выгляжу? Ну, недоедал, делился порциями с пацаном, а все же… взглянул и посоветовал зайти позже. «А ждать не имеет смысла, они там надолго».

Надолго так надолго. Видимо, сообщение и впрямь такое серьезное. Интересно только, хорошее оно для нас или плохое?

Тогин выбрался во внешний узкий коридор, соединявший бойницы и балконы (бывшие, а нынче в большинстве обрушившиеся из-за обстрела хуминов). Осторожно, чтобы не задело шальной стрелой, выглянул наружу.

Все как обычно. Лениво постреливают лучники с арбалетчиками, да время от времени пружинисто взлетает в воздух ложка катапульты. Рявкают баллисты, отправляя в полет бревна и камни. Кто-то падает у нас, кто-то падает у них. «Медленная» война. Вон один поскользнулся в масляной луже, неловко взмахнул руками и упал. Ругаясь, поднялся, отряхнулся. Пошел дальше по своим делам.

Масло в башне закончилось как-то слишком быстро. И смола – тоже. Да и разогревать их до кипения, как выяснилось, не на чем. Смолу ввезли, а дрова не успели. Что-то там не получилось с дровами.

Тогин постоял, посмотрел на эту тягучую, как густеющая кровь, войну. Думать ни о чем не хотелось. Он просто отстегнул упряжь и пустил свои мысли вперед – такое иногда помогает расслабиться. В особенности когда под твоим чутким руководством эти самые мысли завозят в такие дебри, что выть хочется. Волком. Но, как правило, в этих дебрях имеются свои волки. Которые не только воют, но и кусают.

Да, с мальчишкой получилось глупо. Надо бы что-нибудь придумать. Например, услать его вместе с ранеными из башни. Это нам, солдатам, нельзя выходить из башен, но раненым-то зачем здесь страдать? И детям?

Потом мысли с детей как-то сами собой переметнулись на Тэссу: как она там? Жива ли?

Да чего беспокоиться, убеждал себя Шрамник. Она ж не просто рядовая, она же предводительница. Что с ней станется?

Но он-то знал, что именно предводителей и предводительниц стараются «убрать» прежде всего. Тогин вздрогнул и взял поводья в свои руки. Об этом лучше не думать. Иначе сбудется.

Он оставил свой наблюдательный пост и пошел к кабинету Шэддаля. Возможно, собрание уже закончилось?

Шрамник и впрямь подгадал. Офицеры как раз выходили от старэгха, но на сей раз не перешептываясь, что уже само по себе было странным. Они торопились куда-то, и, судя по всему, очень торопились. И при этом старались делать вид, что совершенно не спешат.

Выбрал время, – мрачно подумал Тогин. Но отступаться не хотелось, да и не имел он – если задуматься – такого права: с каждым днем мальчику становилось все хуже. Решился – так уж иди до конца.

И «счастливчик» вошел.

Шэддаль походил на выкуренного из дупла древесного медведя: с виду невелик, а в ярости страшен.

– Да, десятник, да, – сказал он, выслушав все аргументы Тогина. – Ты абсолютно прав. Вот сегодня и отправишься вместе с мальчиком.

– Куда? – не понял Брат.

– Куда хотел. Наружу. Только уж изволь об этом никому не говорить, хорошо?

– Когда? – только и спросил Шрамник.

– Вечером. Даже ночью. После полуночи. Но чтоб к этому времени мальчик был на ногах. Возиться с ним никто не будет.

Это совсем не походило на прежнего Шэддаля, с которым Тогин разговаривал в прошлый раз. Поэтому он скупо кивнул и пообещал, что справится. Если будет нужно, понесет мальчика на руках.

Конечно, слух все равно прошел. Но говорили о тайно запланированном и потому не разглашаемом даже среди своих плане, согласно которому часть гарнизона в одну из ночей должна будет покинуть башню, выйти и ударить по хуминам. Тогин на подобные рассказы скептически пожимал плечами и удалялся. Он думал, что все обстоит несколько иначе. Поскольку всякая сплетня бывает верной лишь отчасти, да и то лишь в лучшем случае.

/смещение – я снова силюсь прорваться на поверхность реальности, но водоворот повествования затягивает все глубже и глубже…/

Сегодня стемнело чересчур быстро, ночь предательски подкралась, когда ее еще никто не ждал, когда никто еще не был готов. Но к такому трудно быть готовым.

Талигхилл стоял на колокольне, у привычной бойницы, с которой он почти сроднился за последние дни. Сзади сопел, возясь с колоколами, знакомый звонарь; где-то у двери застыл Храррип.

Внизу все уже пришло в движение. Постепенно, отряд за отрядом, людей выводили из башни.

Кроме, разумеется, тех, кого обрекли на смерть.

Кое-кто высказывал опасения, мол, зря правитель поднялся на самый верх – еще, упаси Боги, случится что…

Он только отмахнулся и велел всем заниматься своими делами. Для заботы о жизни Пресветлого существуют-телохранители.

Талигхиллу сегодня хотелось быть нарочито грубым и злым. Словно он желал подтвердить то мнение, которое могло сложиться

/что значит могло?! – сложится/

после сегодняшней ночи в умах простых людей. Правитель-предатель. Злой, расчетливый, холодный. Безразличный.

Как-то, когда он вот так же стоял у бойницы и всматривался в происходящее внизу, кто-то из звонарей произнес – тихо, чтобы не услышал правитель: «Мальчишки, верно, позже станут играть в эту войну, понарошку убивая друг друга. А мы вот – не понарошку».

Теперь Пресветлый с горечью думал, что, играя в «Ущелье Крина», пацаны обязательно будут играть и в него. Вот только решать, кто же будет «Талигхиллом-Убийцей», придется жребию – какой же мальчишка согласится по собственной воле быть злодеем?..

Выползла на небо и сонно смотрела на мир круглая блед-нощекая луна. Хумины у подножия башни жгли костры и мирно переговаривались между собой; где-то звучал хриплый смех.

Пора, – подумал Талигхилл. – Пора. В конце концов, эту настойку приготовил я сам, так что и пьянеть буду в гордом одиночестве. Пора, иначе вылакают без меня.

В гулком зале, связывающем помещения башни с двумя подземными коридорами, тихо (насколько это было возможно) и деловито сновали люди. Он отыскал взглядом Хранителя Лумвэя и подошел к нему:

– Может, все-таки отправитесь с нами? Хотя бы ради жены.

Тот покачал головой:

– Вы же понимаете, Пресветлый, что это невозможно Тогда к чему подобные разговоры?

И верно – к чему? Утешать собственную совесть мол, предлагал ведь, а этот чудак человек отказался.

– Простите, – пробормотал Талигхилл. – Если будет возможно, мы вернемся.

– Естественно, – кивнул Хранитель. – А я постараюсь придержать для вас Северо-Западную.

– Пора, – бесстрастно сообщил за спиной Джергил. – Пора, Пресветлый.

Талигхилл забрался на лошадь, окинул напоследок взглядом зал и остающихся. В коридор втягивались последние десятки.

Ну что же, ты ведь знал, что обратной дороги нет. Знал еще несколько дней назад, просто не признавался себе в этом до сих пор. Теперь – признался, вот и все.

Хотелось отыскать в этой толчее Тэссу, но воительница, скорее всего, уехала далеко вперед. Да и не стала бы она разговаривать. То есть… стала бы, но «да, мой правитель», «нет, мой правитель», «разумеется, мой правитель» – и ничего больше.

А как кстати была бы ее поддержка! Да и любая поддержка пришлась бы сейчас как нельзя кстати. Талигхилл бы, наверное, рассказал ей о том, что так мучает. Не сознание того, что он совершил… предательство… поступок. Уход из башни – не самое страшное, потому что он уже был сделан в мыслях задолго до нынешних событий. Другое…

Тот сон, который невозможно забыть.

Погрузившись в воспоминания о сне, который оказался роковым, Пресветлый не удивился ни вскинувшемуся под потолок крику, ни шарахнувшейся толпе, которая волной подалась назад.

Со всех сторон кричали. По этому воплю, многоголосому, дикому, он понял, что произошло нечто непредвиденное. И люди безумно напуганы.