Прокричала ночная птица: дважды, потом – с небольшим, полусекундным перерывом – еще дважды

Лучи на башнях внезапно, словно по приказу этой самой птицы, повернулись в одну и туже сторону, освещая хуминские катапульты, которые те так и не откатили с позиций. Охранники, приставленные к машинам, растерянно зашевелились, и кое-кто даже упал – но не просто так, а сраженные стрелами; вспыхнули одежды убитых. Да, откуда-то из-под Юго-Восточной стреляли воспламеняющимися, почти из-под самого ее подножия, так что снайперов с балкона видно не было. Зато очень хорошо в отсветах пламени и лучах из башен Тогин смог разглядеть ту группу, которая привлекла их с Согом внимание.

Одна из стрел попала в катапульту, и та взорвалась вспышкой огня. Сог прицелился и положил палец на спусковой крючок арбалета.

– Стой!

Прыжок, удар в бок: Сог стреляет – стреляет машинально, падая – но прицел уже сбит, и болт, скорее всего, не попадет в цель.

– Ослицын сын! – Клинок яростно отшвырнул в сторону арбалет. – Ослицын сын!

– Что здесь происходит? – громко и властно спросил Укрин, появившийся в дверном проеме. – Что здесь происходит, демон вас пожри?!

– Этот ослицын сын толкнул меня, когда я собирался подстрелить вражеских лазутчиков! – гневно воскликнул Сог. – Он толкнул меня!…

– Это были не вражеские лазутчики! – объяснил Тогин. – Это были свои, из западных башен, я уверен. Мне показалось, что я даже разглядел там знакомые лица.

Укрин прервал его взмахом руки:

– Ступай.

– Этот ослицын сын!… Я убью его!…

– Заткнись, Сог! – На сей раз уже Укрин вышел из себя, что случалось с ним крайне редко. – Помолчи!

Он дождался, пока Шрамник уйдет, и резко повернулся к поднимающемуся с пола Клинку.

– Ты что, забыл? Это – наша гарантия, что мы выберемся живыми

Сог злобно зыркнул из-под нависших бровей, но промолчал.

Внизу под ними кто-то кричал и что-то чадно горело.

/смещение – взорвавшаяся пламенем стрела/

Все пошло наперекосяк, когда лучи из башен одновременно оказались направлены на катапульты. Снайперы, расположившиеся под Юго-Восточной, начали стрелять (Мабор мельком удивился, почему же сами стрелки из башни не попадали по машинам), и первые стрелы уже взрывались в телах хуминских стражников. Другая группа успела поджечь одну катапульту.

Внезапно Трепач отпрыгнул куда-то в сторону и упал. Бешеный удивленно посмотрел на него:

– Какого демона ты?..

В плече Трепача выросла еще одна кость, и Мабор лишь с запозданием понял, что это не кость, а стрела. Вернее, арбалетный болт.

Что за дела?!

Он посмотрел туда, откуда стреляли, но смог различить лишь фигурки на балконах Юго-Восточной.

Приняли за чужих? Но ведь звонари должны были предупредить!

А потом догадался, что «предупредить» могли по-разному.

Сог.

– Эй, десятник, у нас проблемы!

Можно было не стеречься и кричать, потому что гвалт и так поднялся достойный. Хумины у катапульт смекнули, что к чему, и звали из лагеря подмогу: оттуда уже выезжал конный отряд, и нужно было делать ноги. С раненым-то Трепачом!

Шеленгмаху хватило одного взгляда, чтобы понять суть дела.

– Мабор, хватайте раненого и к лестницам! Остальным рассредоточиться, пропустить снайперов и медленно отступать.

– Десятник, там конные! – Разумеется, Умник не мог смолчать.

– Вижу, что конные, – спокойно сказал Трехпалый. – Пускай они сначала до нас доберутся.

– А что там добираться… – Умник подавился собственными словами, потому что в это время лучи с башен одновременно погасли – как отрезало В ушелье хлынула полноводная, как Ханх, тьма Видны быди лишь отдельные огоньки – там, где догорала катапульта.

Да, – подумал Мабор. – Пускай сначала доберутся. Здесь не особо-то побегаешь, слишком много мертвяков навалено.

Он даже позабыл о своих возражениях: мол, с какой стати я должен волочь на своем горбу этого Трепача? – я лучше мечом помахаю. Подхватил стонущего и понес. Позади кто-то уже кричал, валясь с лошади. Пробегали снайперы, впереди было слышно, как они карабкаются по веревочным лестницам.

– Я скажу, чтобы сбросили пару веревок, – сказал над ухом Шеленгмах. – Привяжем, вытащим.

Он побежал к Северо-Западной, потом, когда Бешеный уже почти добрался до башни, вернулся обратно, сообщил, что все готово, и направился в сторону южного выхода. Там оставшиеся солдаты еще стреляли по конным; кто-то из «счастливчиков», прикрывавших отход остальных, рубил спешившихся хуминов.

Мабор почти на ощупь отыскал веревки и привязал Трепача. Потом крикнул вверх, чтобы медленно поднимали, а сам стал карабкаться по лестнице, придерживая раненого.

Потихоньку выбрались. К тому времени те, кто оставался внизу, уже успели добраться до башни и тоже поднимались. Хумины поняли, что дальнейшее преследование становится опасным, и озаботились катапультами: спасали остатки сгоревшей и волокли к лагерю уцелевшую.

Бешеный постоял на балконе, наблюдая за возней в лагере южан, а потом медленно пошел к казармам.

– Жаль, – говорил кто-то у него за спиной. – Жаль, что мы не успели поджечь вторую Но времени уже не оставалось

– Ничего. – Резкий голос Тэссы походил сейчас на плохо заточенное лезвие ножа. – Ничего, они и без одной потратят намного больше времени…

Сегодня ночью воительница, похоже, здорово переволновалась. Мабор остановился и посмотрел на нее. Та отвела взгляд и уставилась в ущелье.

Даже когда Бешеный ушел, она еще очень долго не решалась оглянуться. Тэссу трясло, как в жесточайшей лихорадке, она впилась пальцами в каменный бортик балкона, силясь унять дрожь, но дрожь не проходила.

– На мой взгляд, рейд увенчался успехом, хотя и не полным. А как вы считаете, госпожа?

Боги, только Пресветлого мне сейчас и не хватает для полного и безоглядного счастья!

– Да, мой правитель, разумеется. Теперь мы задержим их надолго.

– Я тоже так считаю. – Талигхилл кивнул и встал рядом, искоса поглядывая на воительницу. – Вы дрожите. Вам холодно?

– Нет. Просто устала.

Какая дурацкая отговорка! Но чего он ко мне пристает!

Последняя мысль показалась настолько нелепой, что Тэсса не сдержалась и хрипло засмеялась. Смех вышел нервным и надтреснутым.

– Похоже, вы сегодня здорово переволновались, госпожа. Может быть, вам стоит пойти поспать?

Она передернула плечами, хотя не была до конца уверена: вызвано ли это ее противоречивыми чувствами или же нервной лихорадочной дрожью, которая не желала униматься.

– Весьма насыщенная ночь, было от чего переволноваться. Поспать? Ну, вам ведь тоже не спится.

Теперь настал черед Талигхилла вздрагивать и поводить плечами.

– Да, верно. Весьма насыщенная ночь. И все же – прислушайтесь к моему совету.

– Вы так заботливы.

– Это мой долг, госпожа. И кроме того…

Она резко обернулась:

– А вот кроме – не надо. – Поклонилась: – С вашего позволения, я прислушаюсь к вашему совету и отправлюсь спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Талигхилл посмотрел вслед этой женщине и пожалел, что поварские примеси не оказывают на него своего антиразвратного действия. В другой бы ситуации… Но ситуация – именно такова, а что-либо изменить – не в моей власти, увы.

Самым мучительным было то, что с некоторых пор даже возможность забыться сном у него исчезла. Потому что с завидным постоянством стали являться сны, одни и те же. где со всех сторон кричали, и кто-то толкал его коня, и появлялся потусторонний (потому что – «не отсюда») голос. Талигхилл не знал, как трактовать то, что снится, но подозревал, что оно обязательно сбудется И последствия превысят результаты того сна, с черными лепестками.

Он еще некоторое время понаблюдал за лагерем хуминов и за уползающей во тьму уцелевшей катапультой, а потом все же отправился в спальню. От себя ведь не сбежать…

– Господа, перерыв на обед, – сказал Мугид. – Несколько поздновато, но – ничего страшного. Через час продолжим. А сейчас я вынужден покинуть вас.