Мюриэль тоже повысили: она стала помощницей Джейнис Уанч и более не впадала в депрессию. Похоже, ей очень нравилось составлять списки долгов для своей начальницы.

В сравнении с остальными моя жизнь текла без катаклизмов. В «КМ» вышла статья, рассказывающая о том, как я поднимаю волну, но я ее не поднимала. Как обо мне, так и о «Кэндллайт» автор статьи отозвалась очень тепло. После инцидента в японском ресторане я послала Алекс цветы с благодарственным письмом за спасение своей жизни. Повтор интервью мы провели по телефону, и все прошло гладко.

Я оставалась на прежней работе. В прежнем кабинете. Съездила на одну конференцию в Уичито-Фоллс, на вторую — в Бостон, и на обеих мне удалось не оскандалиться. И дома все шло хорошо. Мы жили достаточно близко от парка, чтобы я могла выгуливать Макса по утрам и вечерам, что мне очень нравилось. Приехав в Нью-Йорк, я остерегалась Центрального парка — главным образом из-за нашумевших преступлений, о которых слышала в детстве. Но это был кусочек живой природы, причем красивой природы, в центре города. Кусочек, к которому любой желающий мог подъехать на такси или подойти пешком за какие-то пять — десять минут.

Уэнди наконец-то защитила диплом и тут же получила работу помощника инженера по свету в фирме, которая занималась организацией больших рок-концертов. То есть распрощалась с кофейнями «Старбакс».

В мае, вскоре после ее защиты диплома, Уэнди, Андреа и я проснулись в субботу утром, испекли блинчики и сели завтракать за карточный столик, накрытый скатертью, которую прислала моя мать.

Карточный столик покачнулся, когда Андреа поставила на него тарелку.

— Как же он мне надоел, — фыркнула Андреа.

— А что с ним такое? — спросила Уэнди.

— Шатается.

— И что? — Он ведь выполнял возложенные на него функции.

— А я знаю, чем мы займемся в эту субботу, — возвестила Андреа. — Давайте купим стол. Настоящий. Вы понимаете, из дерева.

Уэнди и я переглянулись. Скорее всего мы обе ждали, что придет день, когда у Андреа поедет крыша.

— Может, мы действительно сойдем с ума, — Андреа подцепила вилкой отрезанный кусок блина, — и купим подходящие к нему стулья.

— Это дорого, не так ли? — Я чувствовала, что не мне возражать против приобретения дорогих вещей, потому что не так давно купила новый ноутбук для работы с мемуарами Сильвии. Андреа положила вилку на стол. Посмотрела на Уэнди, потом на меня.

— Ты последнее время проверяла свой банковский счет, Ребекка?

Я пожала плечами:

— Какие-то деньги у меня есть…

— И ты расплатилась по долгам на кредитной карточке?

Она говорила чистую правду. Расплатилась.

Андреа повернулась к Уэнди:

— А ты зарабатываешь… сколько? Раз в десять больше, чем в кофейне?

Уэнди нахмурилась:

— Да.

— И я получаю больше, чем любая из вас. Мы должны смотреть фактам в лицо, девочки. Мы это сделали. Нам еще далеко до тридцати, а у каждой хорошая работа и пристойная зарплата. Не знаю, как это вышло. Но одно я знаю наверняка. Мы можем позволить себе купить хороший стол для завтрака!

Господи, и в этом она была права. Несколько мгновений мы с Уэнди напоминали солдат из старых военных фильмов, удивляющихся тому, что сражение закончено, а они все еще живы. Мы пережили квартиру в Бруклине у железной дороги. Выстояли в борьбе с безденежьем. Не сломались после предательства моего бывшего бойфренда. Мы смотрели друг на друга, и на глаза наворачивались слезы: так многое нас теперь связывало.

— Если уж на то пошло, — Андреа выдержала паузу, — мы можем позволить себе квартиру и побольше.

— И даже по маленькой квартире каждая, — добавила Уэнди.

Я замерла. Оба варианта мне решительно не нравились. Меня вполне устраивала эта квартира. Уэнди и Андреа были моей семьей. И как Андреа ненавидела свою прежнюю маленькую квартирку! Да, конечно, мы могли позволить себе снимать три квартиры на Манхэттене…

Но не следовало ли подождать, пока разъезд не станет насущной необходимостью?

— У меня идея, — нарушила я затянувшуюся паузу. — Почему бы нам не купить новый стол?

Уэнди и Андреа переглянулись… и рассмеялись.

— Новый стол, — согласилась Уэнди.

— Точно.

— Я рада, что ты до этого додумалась, — кивнула Андреа.

Мы отдали мемуары Сильвии, озаглавив их «Создавая себя», в одно маленькое, но известное издательство и с замиранием сердец ожидали решения. Пришел мой черед побывать в шкуре нервничающего автора. Меня тревожило, что Сильвия будет волноваться так же, как и я, но она оставалась спокойной, как танк.

— Никто не будет покупать историю о старушке, — утверждала она.

— Эта история не о старушке, — не соглашалась с ней я.

Но Сильвия не сомневалась, что мы напрасно потратили время. А может, лучше владела собой, чем я. Опять же в начале лета Сильвию больше занимал переезд из дома престарелых в квартиру, которая освободилась в доме Бернадины в Бронксе, то есть в районе, откуда она удрала чуть ли не восемьдесят лет назад. Я опасалась, что переезд окончательно подорвет здоровье Сильвии, но на нее он действовал как тонизирующее. Я помогла найти грузчиков и настояла на том, чтобы нанять человека, который запакует все вещи.

— У вас снова есть деньги, — напомнила я Сильвии. — Вы должны их тратить.

Она рассмеялась:

— Твоими устами говорит Андреа, не так ли? — (Я наконец-то привезла к Сильвии Уэнди и Андреа, и старушка привела моих подружек в щенячий восторг.) — Она сказала, что мне нужен новый телевизор. Я ответила, что слишком стара и долго не проживу. На что получила: «Значит, вы не только сможете взять его с собой, но еще там и отремонтировать». — И Сильвия рассмеялась.

Андреа, вероятно, советовала всем тратить деньги сразу. Она убедила меня купить новое платье для общенациональной конференции РАГ, которая в этом году проводилась в Нью-Йорке. Не просто новое, а шикарное.

Не тщеславия ради, а ради самоуважения. На конференции меня ожидала встреча с Флейшманом. «Разрыв» номинировали на «Рагги» в категории «Юмористический дамский роман» (и, спрашивается, над кем там смеялись?), и меня это тревожило: Флейшман стал одним из считанных мужчин, произведения которых номинировались на «Рагги», и мог получить премию. Поэтому, если уж об мою физиономию разбили бы яйцо, остальное все равно выглядело бы недурственно.

Вопрос о том, победит Флейшман или нет, активно обсуждался как в нашем издательстве, так и в других. Поначалу он казался безусловным фаворитом, рецензенты всячески восхваляли его книгу. И стараниями «Газель букс» Флейшман смотрел на меня чуть ли не с каждой страницы «Романс джорнал». В декабре он красовался на цветном рекламном объявлении во всю страницу, предварявшим статью: «Прощай, девчачья литература, привет, мужчины!» Сама книга получила четыре с половиной поцелуя. В других изданиях скептицизма было побольше. «КМ» язвил: «Состоялся еще один приход мужчины в мир любовной прозы. Джек Флейшман, возможно, мужской ответ Дженнифер Уайнер, но поневоле задаешься вопросом о необходимости такого ответа».

Вот так!

Закончив читать рецензию, я откинулась на спинку стула, согреваемая мыслью, что Флейшман тоже это прочтет.

Весной, вскоре после объявления списков номинированных произведений, на страницах «Романс войс», ежемесячного журнала РАГ, разгорелась яростная полемика. Тон задала статья «Назад к двойным стандартам». Речь шла о том, что книги, написанные мужчинами, автоматически ставятся на голову выше тех, что сочинили женщины. Голоса писательниц отметались как «девчачья литература», тогда как о Нике Хорнби (и ему подобных) тут же начинали писать в книжном обозрении «Нью-Йорк таймс». Издатели, относившиеся к любовным романам — а они приносили немалый доход — как к ерунде, о которой забывают через месяц, вдруг принимались публиковать рекламные объявления на всю страницу, продвигая первые романы, написанные мужчинами, которые в принципе ничем не отличались от произведений, созданных женщинами.