Тем временем великая армия дервишей, которая на рассвете шла в наступление с таким мужеством и с такой уверенностью в победе, бежала, полностью разбитая, преследуемая египетской кавалерией и 21-м уланским полком, потеряв более 9000 воинов убитыми и еще больше ранеными. Так закончилось сражение при Омдурмане — наиболее яркий триумф современной военной науки над толпами варваров.

И вот, когда халифа Абдулла увидел, что последняя армия, которая у него оставалась, разбита, что все его атаки потерпели неудачу, и что тысячи его храбрейших воинов убиты, он поспешно покинул поле боя и, вернувшись в город, стал, как храбрый и упорный воин, готовиться к его обороне и, как человек благоразумный, обеспечил себе путь к отступлению на тот случай, если дальнейшее сопротивление окажется невозможным. Он приказал бить в свой огромный военный барабан и трубить в омбью, и в последний раз эти пронзительные звуки разнеслись по улицам Омдурмана. На них никто не откликнулся. Арабы понимали, что все потеряно. Кроме того, возвращаться в город было и трудно и опасно.

Как только стало ясно, что мы принимаем капитуляцию отдельных солдат, дервиши стали приходить и складывать оружие — сперва по двое или по трое, затем дюжинами, затем целыми отрядами. Тем временем те, кто все же решил бежать, совершали широкий обход, чтобы ускользнуть от нашей кавалерии, и непрерывным потоком текли мимо нашего фронта на расстоянии [301] около мили. Разоружение и конвоирование пленных задержало наше наступление, и тысячи дервишей успели удрать с поля боя. Но действия кавалерии и то давление, которое она оказывала, вытесняли остатки разбитой армии в пустыню, поэтому на обратном пути дервиши миновали Омдурман и, не обращая внимания на призывы халифы защищать город и на приказы своих эмиров, продолжали двигаться на юг. Несколько отрядов спешившихся кавалеристов преследовали этих беженцев, постоянно обстреливая из карабинов тех, кто не желал остановиться и сдаться в плен. Но вся эта толпа продолжала разбегаться под перекрестным огнем, и не менее 20 000 дервишей сумели ускользнуть. Некоторые из них были по-прежнему настроены весьма воинственно и продолжали отвечать на наш огонь, к счастью, с очень большого расстояния. Для 300 улан было бы безумием приближаться к этим огромным толпам, и нам пришлось довольствоваться перестрелкой.

Тем временем наступление армии на Омдурман продолжалось. Вскоре мы увидели внушительные ряды пехоты, поднимающейся на барханы около Сургэма и затем спускающейся вниз на равнину, лежащую между холмами и городом. Высоко над центром бригады колыхалось черное знамя халифы, а небольшое красное пятнышко под ним отмечало местонахождение штаба. Темные массы людей продолжали медленно двигаться через равнину, пока мы обстреливали бегущих арабов. В двенадцать часов мы увидели, что они остановились у реки, примерно в трех милях от города. Нам был доставлен приказ присоединиться к ним, и, поскольку солнце пекло немилосердно, день тянулся медленно, а все мы устали и проголодались, мы не особенно сожалели об этом. Остатки армии дервишей продолжали свое отступление без дальнейших помех.

Только около четырех часов кавалерия получила приказ обогнуть город и воспрепятствовать тем, кто попытается бежать оттуда. Египетские эскадроны и 21-й уланский полк выступили вперед и, держась примерно в миле от пригородных домов, стали обходить город. Пехота уже вступила в него, о чем свидетельствовал грохот ружейных залпов, перемежавшийся с пулеметными очередями. Передовая суданская бригада — бригада Максвелла — вышла из Хор Самбата в 2:30 и образовала линию колонн в следующем [302] порядке (слева направо): 14-й Суданский, 12-й Суданский, пулеметы Максима, 8-й Египетский, 32-я полевая батарея, 13-й Суданский.

Сирдар в окружении всего своего штаба, с черным знаменем халифы, которое несли за ним, и в сопровождении роты 11-го Суданского полка ехал впереди 14-го батальона. Полки вскоре оказались в окружении бесчисленных пригородных домов и рассредоточились по кривым улочкам, однако вся бригада продолжала продвигаться вперед широким фронтом. Позади следовала остальная армия, батальон за батальоном, бригада за бригадой, пробираясь между глинобитных построек и заполняя улицы и аллеи массами вооруженных людей, двигавшихся по направлению к городской стене.

Путь через пригород растянулся на две мили, и генерал, который вместе со штабом шел впереди, вскоре оказался, вместе с сопровождавшей его ротой, пулеметами Максима и артиллерией, у подножья большой стены. Для ее защиты собралось несколько сотен дервишей, но поскольку стена не имела парапета, с которого они могли бы вести огонь, их оборона не могла быть достаточно эффективной. Они сделали несколько выстрелов наугад, в ответ на что с нашей стороны энергично ответили пулеметы. За четверть часа стена была очищена от солдат противника. Сирдар установил две пушки 32-й полевой батареи у ее северного угла, а затем, в сопровождении оставшихся четырех орудий и 14-го Суданского полка, направился на восток, двигаясь вдоль основания стены в сторону реки, в поисках прохода во внутренний город. Брешь, пробитая в стене канонерскими лодками, была временно закрыта деревянными створками, но главные ворота были открыты, и через них генерал проник в сердце Омдурмана. Внутри городских стен нашему взору предстали сцены, еще более ужасные, чем в пригороде. Всюду были видны результаты артиллерийского обстрела. Изуродованные тела женщин и детей валялись вдоль дорог. Трупы дервишей, которые под палящими лучами солнца уже начали разлагаться, усеивали землю. Дома были набиты ранеными. Сотни разлагавшихся трупов животных наполняли воздух тошнотворной вонью. Здесь, как и за стеной, озабоченные жители поспешили заверить нас в своей лояльности. Переводчики, разъезжавшие вдоль узких аллей, объявляли те мягкие условия, на которых победители готовы были принять капитуляцию, и призывали местных [303] жителей сложить оружие. Огромные кучи сданного оружия громоздились на улицах, их охраняли суданские солдаты. Всех дервишей, отказавшихся немедленно сдаться, расстреливали или закалывали штыками, а шальные пули время от времени свистели вдоль улиц. Но в то время, как женщины толпились вокруг его коня, а угрюмые мужчины отстреливались из домов, пока одни побитые воины бросали свои копья на землю а других, все еще сопротивлявшихся, расстреливали по закоулкам, сирдар среди всего этого смятения, вони и опасностей упорно продвигался вперед, пока не достиг гробницы Махди.

У мечети два фанатика напали на суданский эскорт, и каждый из них успел убить или тяжело ранить по одному солдату, прежде чем их пристрелили. День уже клонился к концу, и до тюрьмы они добрались уже на закате. Генерал первым вошел в это грязное и мрачное логово. Чарльз Ньюфилд и еще около тридцати закованных в цепи пленников получили свободу. Ньюфилд, которого посадили на пони, казалось, потерял рассудок от счастья. Он постоянно что-то говорил и жестикулировал с нездоровым воодушевлением. «Тринадцать лет — сказал он своему спасителю — я ждал этого дня». Из тюрьмы, поскольку уже стемнело, сирдар отправился на большую площадь перед мечетью, где разместился его штаб, и где уже устроили привал обе британские бригады. Остальная часть армии расположилась вдоль дорог в пригороде, и только бригада Максвелла осталась в городе, чтобы довершить восстановление закона и порядка — работа, детали которой, к счастью, были скрыты мраком ночи.

В то время как сирдар с пехотой занимал Омдурман, британская и египетская кавалерия обошли город и встали к западу от него. Здесь мы простояли в ожидании около двух часов, прислушиваясь к затихающей стрельбе, доносившейся из-за городской стены, и гадая, что же там такое происходит. Большие толпы дервишей и арабов, которые, сбросив свои джиббы, перестали быть дервишами, появились среди домов на краю города. Несколько сотен их, с двумя или тремя эмирами, вышли, чтобы сдаться, и мы оказались так нагружены копьями и мечами, что унести их все было невозможно, и много интересных трофеев пришлось уничтожить. Уже стемнело, когда неожиданно прискакал полковник Слатин. Халифа бежал! Египетская кавалерия должна была немедленно [304] броситься в погоню. 21-й уланский полк оставался на месте в ожидании дальнейших приказов. Слатин казался очень озабоченным. Он быстро переговорил о чем-то с полковником Бродвудом, пристрастно допросил двух сдавшихся эмиров и ускакал во тьму. Следом за ним рысью двинулся египетский эскадрон.