И были король с королевой на сей раз так веселы и милостивы, что народ только диву давался! Всем раздали по золотому, а Сильвии с Сильвестром подарили еще большой королевский крендель, который испек для этой поездки королевский пекарь. И был тот крендель такой огромный, что тащила его четверка лошадей! Сильвия и Сильвестр поделились королевским угощением со всеми ребятишками в округе, и у них еще столько осталось, что лошаденка торпаря едва дотащила домой все оставшиеся ломти кренделя.

По дороге торпарка шепнула мужу:

– А ты знаешь, почему король с королевой были так веселы?

– Нет, – ответил торпарь.

– А потому, что Сильвестр и Сильвия смотрели на них. Вспомни-ка, что я тебе давеча рассказывала.

– Молчи, – приказал ей муж, – не говори об этом детям. – Лучше им не знать о тех диковинных дарах, которых ни один человек не разумеет.

Сильвестр и Сильвия страшно радовались огромному королевскому кренделю и вовсе позабыли, что могут творить солнечный свет и заставлять снег таять. Они сами ведать не ведали, как при виде их на сердце у людей становилось тепло и весело. Да и родителям доставляли они сердечную радость. А вся окрестность вокруг торпа превратилась мало-помалу в чудесные поля и зеленые рощи, где всю зиму пели весенние пташки.

Однажды Сильвестр с Сильвией пришли навестить своих старых друзей Достаньтучу и Зацепибородойоблако. В тот день как раз бушевала зимняя Буря. Ветер шумел, свистел, неистовствуя в высоких темных кронах сосен, и они вновь запели свою старую песню:

Но только допели они слова этой песни, как вдруг раздался страшный треск, и вот уже обе сосны – Достаньтучу и Зацепибородойоблако – лежат, сраженные Бурей, на земле. Достаньтучу было в то время триста девяносто три года, а Зацепибородойоблако – триста пятьдесят пять. Они и сами не заметили, как корни их мало-помалу увяли и прогнили, так что ветрам небесным удалось одержать над ними верх.

Сильвия и Сильвестр ласково погладили мшистые стволы упавших сосен и сказали им на прощанье такие ласковые слова, что снег вокруг растаял, а над мертвыми деревьями выросли высокие-превысокие бледно-розовые цветы вереска!

Вот так и обрели свой вечный покой – в цветах – Достаньтучу и Зацепибородойоблако.

Жили-были в стародавние времена лапландец и лапландка, или, как их еще называют, лопарь и лопарка[6]. Знаешь ли ты, кто они такие? Лапландцы – народ, что обитает к северу от шведов, норвежцев и финнов на самом Крайнем Севере. Там, где не увидишь больше полей, и настоящего, дремучего леса, и добротных домов, а где одни лишь огромные, безлюдные болота, и высокие горы, и крохотные лачуги – чумы, куда нельзя войти даже согнувшись, а приходится вползать, – вот там и живут лапландцы. Диковинная у них страна! Полгода там почти постоянно светло, так что солнце в разгар лета никогда не заходит, а полгода там почти постоянно темно, так что зимой весь день напролет сияют звезды. Десять месяцев в году там стоит зима и держится санный путь, и тогда видишь, как низкорослые лапландцы и лапландки катят по снегу в маленьких лодках, что называются пулками. А в пулку – лапландские сани – запряжен вовсе не конь, а олень! Видел ты когда-нибудь оленя? Нет? Так вот! По величине он напоминает небольшого серого конька, у оленя высокие ветвистые рога и красивая маленькая голова с большими ясными глазами. И когда он мчится вперед, словно вихрь проносится над горами и долами, а копыта его так и стучат! Лапландцу, сидящему в пулке, это по душе, и ему хочется, чтобы круглый год в Лапландии был бы такой чудесный санный путь!

Как уже сказано, жили-были лопарь и лопарка. Жили они далеко-далеко в Лапландии, в том месте, что зовется Аймио и находится рядом с большой рекой Теноёки, или Тана. Ты можешь разглядеть его в самой верхней части карты Финляндии, где Лапландские земли кажутся большим белым ночным колпаком на высокой голове страны. Место это – безлюдное и дикое, но лапландец и лапландка наверняка полагали, что нигде на всем земном шаре не увидишь такого белого снега, и таких ярких звезд, и такого великолепного Северного сияния, как там, в Аймио. Там они, по-своему обыкновению, и построили чум. Деревья в их краях, можно сказать, не росли, кроме низкорослых березок, что больше походили на кусты, чем на деревья. И где же было им взять древесину, чтобы построить дом? Поэтому они и собрали узкие длинные палки, воткнули их в снег и связали меж собой верхние концы. Затем покрыли палки оленьими шкурами, так что все, вместе взятое, напоминало серую сахарную голову. Вот так и соорудили они свой чум. Но на вершине сахарной головы оставили отдушину, через которую выходил дым, когда в чуме зажигали огонь в очаге. А с южной стороны оставили другое отверстие, дверной проем, в который можно было влезать в чум и откуда можно было вылезать на волю. Таков и был лапландский чум, и лапландцы почитали его великолепным и благоденствовали в нем, хотя другой кровати и другого пола, кроме белого снега, у них не было.

Так вот, жили лапландец и лапландка на Севере в горах Лапландии, и был у них маленький сынок, а звали его Сампо. Имя это в Лапландии означает «счастье». Однако же Сампо был не только счастлив, но и богат: у него имелось два имени. Одного ему было мало. Заглянули как-то в их чум незнакомые господа в богатых шубах и попросились отдохнуть. И были у них с собой кусочки твердого белого снега, каких лопарка никогда раньше не видывала, а назывались они сахаром. Господа дали несколько кусочков этого сладкого белого снега маленькому Сампо и потрепали его по щеке, повторяя:

– Лопаренок, лопаренок!

Ничего другого сказать они не могли, потому как ни один из них по-лопарски не говорил. А потом они снова укатили еще дальше к Северному Ледовитому океану и самому северному мысу Европы, что зовется Северный полюс.

Лопарке пришлись по душе и незнакомые господа, и их сладкий снег. Поэтому и стала она с той поры называть своего сына Лопаренок.

– По мне, так Сампо – куда лучше, – рассерженно говорил хозяин чума. – «Сампо» означает «счастье» и «богатство». И говорю тебе, матушка, не отказывайся от этого имени. Помяни мое слово, Сампо станет королем лопарей и владыкой оленей, – а их у него будет больше тысячи, – да еще и хозяином пятидесяти лопарских чумов. Вот увидишь, мать, вот увидишь!

– Да, но Лопаренок – звучит так славно, – ответила лопарка.

И все равно звала мальчика Лопаренок, а отец величал его Сампо.

Надобно знать, что мальчик еще не был окрещен, потому что ни единого пастора о ту пору на двадцать миль в округе не было.

– В будущем году поедем к пастору и окрестим мальчонку, – говаривал то и дело лопарь.

Однако на будущий год обязательно что-нибудь да мешало. Поездку откладывали, а Сампо как был, так и остался некрещеным. А в те времена верили, что у троллей есть власть над некрещеными детьми.