— Кость, я же там чуть было…

Догорает последняя карта, и Тася окончательно теряет силы. Я переношу ее на кровать, раздеваю и закутываю. Потом замираю рядом с ней, боясь поверить, что все кончилось, и долго смотрю в мутно-желтое ночное небо. Снежинки белым пеплом опускаются на стекло, не торопясь превращаться в воду. Пока они падали из породившей их тучи, сменился год.

Тася свернулась клубком. Кончиками пальцев я вычерчиваю на ее раскаленной коже длинные линии, от острого плеча по всем изгибам неподвижного тела до поджатых к груди коленей. Целую проступившие позвонки. Шепчу в ухо всякие успокаивающие глупости, нарочно задевая его губами.

Когда я чувствую, что она уснула, то осторожно поднимаюсь с кровати, накидываю халат и подхожу к компьютеру.

Занимается рассвет. Я критически рассматриваю результат ночного бдения.

Красивая получилась рубашка. Сплавлены в одно, смешаны до неузнаваемости символы подчинения равных и присвоения силы. Руна Творца сокрыта в полутенях. Как рукава галактики, фрагменты орнамента сходятся тугими спиралями.

Тихо поет принтер, воссоздавая новую сущность. Карта падает в лоток, я цепляю ее пинцетом и подношу к свету. Убедившись, что краски легли правильно, я закрываю рабочий файл и стираю его. Такие вещи — не для продажи. Потом, как параноик, запускаю переформатирование диска.

Пока компьютер издает стонущие звуки, улыбающаяся рожица Джокера Всепозволяющего следит за выражением моего лица. Целая колода нужна только на базаре. А моему личному стоку хватит и одной правильной карты.

Ведь я — Художник, Мастер-Призрак, Владыка Недр. Мое темя — Вершина Мира. В моем правом кулаке — магма и кипящая лава, в левом — ледники и безжалостные лавины. Не надо вставать между мной и моей девушкой!

Тася, Тасенька, ненаглядная Мушка! У меня в рукаве достаточно карт, а в мольберте красок, чтобы защитить тебя от чего угодно. Спи, малыш!

Дрюху и Карена нашли на Варшавке, за двести метров до развязки МКАДа, в прямой видимости гаишного поста. Поутру машину занесло снегом. Патрульный смел со стекла пушистое белое крошево и долго заглядывал в тёмную прореху, как в давно немытый аквариум.

Потом отошел в сторонку. Вынув ладонь из теплой рукавицы, щелкнул рацией. Пока не появилась «скорая», а за ней и «одноглазые», он топтался в паре шагов от заднего бампера, хватаясь губами за фильтр дешевой сигареты.

Дрюха откинулся на спинку кресла, запрокинув голову. Карен на заднем сиденье полулежал, упершись лбом в подлокотник двери.

По крайней мере, так я себе все это представил, пока слушал сбивчивый рассказ Тигры. Дурацкая привычка — дорисовывать картинку. Или события. Или характер человека. Потом больнее.

Согревая пальцы, она сплела их на своей кружке. Пересказывала мне необязательные подробности дознания, ритуальной волокиты, похорон, поминок — совершенно спокойно, будто речь шла вовсе не о гибели ее брата и мужа, двух самых близких ей людей. Не считая меня.

По поверхности чая разбегались мелкие круги, выдавая дрожь Тигриных рук. Она добралась до главного:

— Мне угрожают.

Я не стал ничего спрашивать, только посмотрел чуть внимательнее.

— К нам влезли в квартиру, но ничего не взяли. У Дрюшки — то же самое. Приходил безопасник с их работы, из «Технопарка» — он уверен, что брат мне что-то передал.

— Чем они занимались? — я ни разу в жизни не видел напуганную Тигру, но все когда-то случается впервые.

Тысячеваттная лампочка, вкрученная по ее просьбе, достаточно сносно освещала кухню. Когда-то хватило бы и пятисотки. «Субъективный фактор» — эпитафия на могиле классической физики. Рядом с кем-то свет разгорается, рядом с кем-то меркнет.

Под чайником плясал огонь, холодильник содрогнулся в конвульсии и тихо загудел.

— Что-то с биолампами. Там такой режим секретности, что они даже дома прослушки боялись. Дрюша быстро поднялся, получил тему, лабораторию, а Карен… Короче, он застрял. Там и сям на подхвате. Подготовить культуру, постоять у центрифуги, заполнить журнал. О диссере даже заикаться не давали: хочешь — работай, не хочешь — уходи. Таких денег больше никто платить не стал бы.

Сонная осенняя муха выползла из-за солонки и отправилась пешком через весь стол.

— И?

— Они думают, что Дрюша что-то вынес из своей лабы. И хотят получить это назад. Только это бред — там же сканеры, закрытая сеть, три уровня досмотра… Вот.

Понять, когда Тигра врет, мне тоже удавалось почти всегда. Я подлил ей чаю.

— Давай, рассказывай уже.

— Так я же…

— Или уходи.

— Савва!

Я выдвинул табуретку на середину кухни, сел к Тигре лицом, оперся локтями о колени. На таком расстоянии я чувствовал, как пахнет ее кожа. Старался смотреть ей в глаза, а не на живот. «Кто там?» — спросил я, едва она вошла в квартиру. — «Кто-То-Там Каренович», — ответила она. А что я рассчитывал услышать?

— Слушаю внимательно, Тамар.

Тигра обиженно прикусила губу — не любила свое имя, и я об этом прекрасно знал.

— В общем, Карена пытались купить.

Я кивнул.

— Он получил деньги. Много. Без обязательств, просто за беседу. Он ничего толком не объяснял. Говорил только про перспективы и новую работу. Подбил Дрюшку.

Я спрятал лицо в ладонях.

— Идиоты…

— Не надо так, — тихо попросила Тигра.

— Прости. Ты сказала, получил деньги. От кого?

Она вдруг заплакала и убежала в ванную. Мои ощущения от появления Тигры менялись быстрее, чем картинки в калейдоскопе. Изумление — отчуждение — горе — жалость — отчуждение — тревога. Большая тревога.

Вволю нахлюпавшись и бросив полотенце по привычке на стиральную машину вместо того, чтобы повесить на крючок, она вернулась к столу.

— А это что? — спросил я, показывая на большую сумку, спящим зверем замершую в темном коридоре.

— Поживу у тебя, — сказала Тигра.

Нет, это не прозвучало как вопрос. Четкое и ясное утверждение. Констатация факта. Тигра, копирайт.

— Поставлю тебе раскладушку в кабинете, — я поднялся и прошел мимо нее, стараясь не коснуться округлости живота. — Ты надолго?

Тигра не ответила, но почти наверняка неопределенно пожала плечами.

В кабинете она с интересом разглядывала кюветы, бачки, полки с реактивами, два разлапистых увеличителя с переделанными макушками. «Па-па-пам пам-пам», — начала тихонечко напевать, отбивать губами ритм. Пам-пам, Тигру мучает любопытство.

— А чем ты теперь занимаешься?

— Я ночной фотограф.

— Ты?! — Тигра усмехнулась. — Я многое пропустила!

— Почему нет? У меня была пятерка по химии!

— Как много нам открытий чудных…

— Так кто заплатил Карену за беседу?

В ответ я услышал худшее, что можно было предположить:

— «Кандела».

Тигра ушла спать, а я все сидел за столом.

Две визитки лежали передо мной. На первой блестело составленное из микросхем деревце «Технопарка», на второй дрожало стилизованное пламя свечи. «Кандела». Вечные конкуренты, противники, враги. Я их не звал — вольфрамовые бароны сами пришли за мной.

Что же произошло?

Мы вместе закончили лучшую в Москве биологическую школу, учились в одном потоке в универе. Наш путь был предопределен. Казалось бы. Только такие отщепенцы как я, да Зингер, да Механик, отказались от блестящего будущего в пользу непонятно чего. Остальных разобрали, как горячие пирожки.

А я никогда не рвался ни в фармацевтические концерны, ни к вольфрамовым баронам. Интуитивно что ли? В любой преуспевающей компании среди мудрых гениев в белых халатах нет-нет, да и мелькнет совсем другой типаж, волчий оскал, глаза-буравчики, и такому не составит труда объяснить тебе, что ты виноват всегда, по определению. Дрюхе и Карену продырявили головы. И отмашку дал кто-то из тех, с кем они хохмили в курилке, шутливо чокались на новогодней тусне, соприкасались локтями в лифте. Мир большого бизнеса. «Ничего личного».