С площади доносится нарастающий бой барабанов.

После сумрака галереи солнце хлёстко бьёт по глазам.

Горожане расположились по левую сторону от ворот, гости – по правую. Дальний конец залитой светом площади обрывается в морской лагуне. По цветным лентам, украсившим лодочные мачты, можно понять, что Мать-Рыба где-то близко.

Девушки, сопровождаемые рыбами, одна за другой выходят на площадь. Настаёт черёд Флаи, а затем и мой.

Северянина видно, даже если не смотреть на толпу гостей. Среди позолоты и разноцветья высокородной публики он – как чёрное пятно. Все северяне сумасшедшие, если не готовы отступить от собственных представлений об этикете даже в такую жару.

Короткий порыв ветра чуть-чуть остужает мне спину, проводит прохладной кистью по животу и груди. Яркая жёлто-зелёная юбка, сотканная из тончайших водорослей, свободно скользит по ногам, не стесняя шаг.

Я выскальзываю из тени портика в центр площади. Плавно и выверенно, ни одного лишнего движения – как рыба.

Млейте, юные наследники, присматривайтесь, достопочтенные отцы семейств, это я, Лейна, главное достояние нашего славного острова!

Я танцую, и кружусь, и вплетаюсь в такт гулких праздничных барабанов, растворяюсь в нарастающем чеканном ритме.

Мои родители здесь же, я чувствую ласковое внимание матери и гордый взгляд отца. Пусть мы не островодержцы, но история нашей семьи уходит в глубину веков. Пусть мы не слишком богаты, но твёрдо стоим на ногах. И, когда я выпущу рыбу, семье не придётся ради ракушек отдавать меня в жёны недостойному человеку.

Словно услышав мои мысли, из окон дворца выплывает Дилейна. Крупные красные и золотые чешуйки завиваются в сложные слепящие узоры, большие янтарные глаза с теплом и лёгкой грустью оглядывают задравших головы зрителей. Полупрозрачный точёный хвост расправляется величественным парусом.

Дилейна по замысловатой спирали спускается ко мне и с последними ударами барабанов невесомо замирает прямо у меня над головой. Я упираюсь поднятыми ладонями в её мягкое брюхо и застываю, закрыв глаза.

Дилейна – самая старшая рыба на острове, и мой выход – последний в этой части церемонии.

Чуть в стороне замерли три семилетние девочки. Самая маленькая от волнения сминает в кулаке нежную ткань первой в своей жизни праздничной юбки.

Я прошу Дилейну подплыть к девочкам. Те сначала с опаской, а потом смелее тянут к ней ладошки. Моя рыба несколько мгновений терпеливо сносит детские ласки, но потом взлетает в воздух и, перелетев торговцев сувенирами, ножом входит в воду между бортами рыбоводских лодок. Девочки восторженно пищат.

Мне очень хочется последовать за Дилейной, солнце печёт немилосердно, но церемония ещё не закончена. У трёх девчушек сегодня главный день в жизни, это их праздник, и надо постараться, чтобы он запомнился им надолго.

Я занимаю место среди подруг. Флая глазами показывает на толпу гостей.

Чёрный воротник до подбородка. Чёрный тяжёлый камзол. Уложенные по северной моде чёрные волосы. И пристальный, прицельный взгляд, хотя издалека может показаться всякое.

От берега моря, выставив сложенные горстью ладони, медленно идут матери девочек.

Глава гильдии рыбоводов проходит мимо нас и оборачивается к гостям.

– Спокойное море и доброе небо, – открывает он последнюю часть церемонии, – всегда сопутствуют нам, когда Мать-Рыба одаривает наших дочерей верными спутницами и подругами. Рыба и человек со дня сотворения мира шли и плыли вместе, рука к плавнику и плавник к руке.

Флая от избытка чувств хлюпает носом. Дифлая всплывает из-за её спины и прижимается полосатым боком к щеке хозяйки.

Девочки, неумело сложив ладошки, принимают из рук матерей еле заметных полупрозрачных мальков. Вода, как водится, вся проливается мимо.

Глава гильдии поворачивается к виновницам торжества:

– Мать-Рыба доверила вам самое дорогое – своих дочерей! Заботьтесь о них, кормите их, дарите им своё тепло! Помните, что вместе с этими крошечными мальками будете расти и вы. Придёт время, рыбы вернутся в море, а вы станете взрослыми женщинами. На радость и счастье!

– На радость и счастье! – эхом катится по толпе.

– На радость и счастье! – хором восклицают девочки и одновременно подбрасывают мальков в воздух.

Три искринки, три крошечные золотистые рыбки, затрепыхав плавничками, вдруг ловят ветер и взмывают над головами своих юных хозяек.

Обычно мы пережидаем жару под широким пологом школьного навеса. Забираемся в плетёные гамаки, отпускаем рыб кормиться в лагуну и слушаем истории просветлённого Тао. Старик худ и немощен, но его дух, сила мысли и умение делиться знанием вселяют в нас суеверную робость. Тело Тао покрыто густой сеткой рисунков, многие из которых не смогли бы прочесть ни многомудрый островодержец, ни даже странствующие купцы. Говорят, старик долго жил за пределами Аталаны, на островах, не входящих в наш архипелаг. В этом году Тао разъясняет нам принципы песнесложения, толкование снов, небесную механику, суть веществ, основы живого.

Школа стоит на высоком берегу, угловые шесты – всего в шаге от обрыва. Здесь всегда струится морское дыхание, делая жару терпимой. Остальные горожане коротают дневные часы в дрёме, попрятавшись по домам. На площади перед дворцом, где ещё недавно было так людно, только мелкие рыбёшки кружатся над базарными рядами.

Сегодня просветлённый Тао говорит нам о телесной и мысленной связи между рыбой и девушкой.

Флая слушает, замерев и приоткрыв рот, – её Дифлая растёт очень медленно, и это может оказаться признаком болезни у кого-то из них двоих, а может – какими-то сложностями в их взаимоотношениях.

– Каждой рыбе – свой срок уходить. Каждой девушке – свой срок превратиться в женщину, – старик повторяет общеизвестные истины. – Но вряд ли кто-то сможет объяснить, где проходит граница между возможностью и желанием их обеих разорвать дорогую сердцу связь.

Мы не очень понимаем просветлённого, и он приводит пример:

– На далёких полярных островах каждая вторая девушка сознательно оставляет рыбу рядом с собой, не отпускает её на волю. Она отказывается от возможности продолжения рода, но взамен получает сильного и надёжного помощника. Мы не вправе осуждать их – жизнь на севере полна опасностей и требует ежедневного тяжкого труда. Девушка телом уже превращается в женщину и уподобляется спящему цветку – пока не разорвана её связь с рыбой. То же самое происходит и с рыбой – но та не свободна от воли хозяйки…

Мне хочется расспросить учителя, что случается с девушками, теряющими своих рыб, – почему и они никогда не рожают детей? И как получается, что рыба всегда взрослеет одновременно с тобой, являемся ли мы отдельными сущностями или двумя половинками одной?

У меня всегда много вопросов, я не уходила бы из-под школьного навеса – здесь куда интереснее, чем в прядильнях, где изо дня в день приходится расчёсывать водоросли и выбирать из них мусор. Наша семья вполне обеспечена, но на поездку в Академию, где преподают высокие науки, я должна собрать ракушек собственным трудом.

Ко мне подлетает крошечная званка, наша домашняя рыбка, и тянет зубами за юбку. Кому бы я могла понадобиться дома в такой час?

Я мысленно зову Дилейну и тихонько встаю из гамака. Машу рукой Флае, кивком прощаюсь с просветлённым Тао.

Красно-золотой плавник всплывает из-за края обрыва. Я задираю юбку, перекидываю ногу через спину Дилейны, и мы проваливаемся вниз, к торчащим из пенной воды осколкам скал.

Мама говорит, чтобы я не смела кататься без упряжи, но это же здорово! Рыба летит так, как я люблю – стремительно, цепляя нижними плавниками верхушки волн. По воде мы наискосок пересекаем лагуну и выбираемся на берег, где уже нет набережной, в жилые кварталы.

Здесь Дилейна летит чуть медленнее, чтобы не сбить случайного прохожего, хотя в этот знойный час улицы абсолютно пусты.

В нашем дворе царит необычная суета – дедушка тащит из чулана узкогорлый кувшин цветочного вина, мама бегает между жаровней и разделочным столом.