И сказал он Селивану невозможную вещь:

– Новоижевск пал!

Сели в зале, вошли в сеть. Новостные сайты взорвались ликованием ТАККовских военачальников, скороспелыми интервью с поля боя. На освинцованных бронемашинах якобы добровольцы – а так и хочется сказать «смертники» – прошли больше двухсот километров по мёртвой, непригодной даже для кратковременного пребывания местности. Сплошное красное поле. Что там снизит пара сантиметров свинца? Селиван сжал кулаки, представив, как бесчувственные твари отдают команду на убой собственных ничего не подозревающих дурачков. Как скукожившись в душном тряском нутре бронетранспортёра, мальчишки медленно жарятся в шквалах нейтронов и гамма-лучах. Небось и нуклидки отобрали, чтоб не думалось лишнего… Трудовая армия Костромской Коммуны отличалась прямолинейным подходом – к своим не менее, чем к чужим.

Новоижевск. Новоижевск – это ещё и Калаш-град, оружейная кузница Директории… Тревожно стало, неуютно. Вспомнил Селиван одного пленного командира, красную звезду с буквами «КК» на каске, взгляд – энтомологический, бесстрастный, неживой. «Все умрём и так и так, что ж волынку тянуть?» Людей-то, людей на просторах бывшей необъятной осталось – горсть тающая, а эти всё что-то недоделили…

Сны ночью снились душные, муторные. Какой-то ханурик на тайшетском рынке всё предлагал «сходить назад», Селиван совал ему в иссохшую руку уфимку, и тот придирчиво смотрел её на просвет, прятал во вшивые лохмотья, протягивал грязную надколотую ампулу и мутный доисторический шприц. Не бойся, говорила мама, он знает-знает-знает, говорила мама, приходи-приходи. Селиван задирал рукав до плеча и смотрел, как под кожей, по венам, бегут странные сгустки, так не должно быть, а ты приходи, говорила мама, дома хорошо, всё как раньше, и он втыкал тупую иглу в сгиб локтя, и свет мерк, потому что портьеры сдвинуты, мама, кто же держит теперь тканевые портьеры… Ну что ты, милый, отвечала она из кухни, звук звонко пружинил о стены, задевая золотые разводы обоев, отскакивал от паркета и штукатурки, находил Селивана, срывающего портьеры, да так и замершего перед открывающейся за окном картиной. Чёрная дымная равнина до горизонта, тусклое бурое солнце щупает её слабыми лучами, вечные сумерки, лучше бы не снимать эти шторы, стремянка выпрыгивает из-под ног, и надо на кухню, туда, где линолеум кружками, где бурчит холодильник и в строгом порядке выстроились на полках банки с крупой, только бы не смотреть в окно, и он бежал на звук, но снова вбегал в комнату с оборванной портьерой, ну что ты, милый, дин-дон, поют золотые завитки обоев, и кухни нет нигде – в тысяче комнат, в бесконечной многоэтажке с видом на апокалипсис, где же ты, ма?

И он выпадал из сна в бескрайнее заснеженное поле, холод, тьму, и крупные серые хлопья, не тая, ложились поверх белого, а нуклидка озаряла всё вокруг красным, и он снова вываливался ещё куда-то – и нигде не было успокоения.

На рассвете сборы не заняли много времени. Черепановцы деловито грузились в кевларовый бронепоезд. Макар с Ритой на своём фургончике укатили затемно – решено было временно вынести беспилотный аэродром на сто тридцать километров вперёд, уменьшить втрое расстояние до зоны очистки. Место присмотрели по записям с дрезины Лося.

Между шатрами и платформой метался растрёпанный Юрка Стромынцев, то и дело по-петушиному наскакивая на безучастного Шоту Георгиевича.

– Какая рекогносцировка? – тоненьким голосом причитал он. – Зачем рекогносцировка? Да скажите же им!

Начальник участка разводил руками – кто же послушает строителя, когда речь о военной операции?

Селиван вышел из шатров последним, и мальчишка замер, загипнотизированно провожая взглядом изумрудный контрабасовый кофр.

– Ведь это вы? – спросил он тихо, когда Селиван проходил мимо. – Вы сделали, что меня не стали слушать?

Охотник по-отечески хлопнул мальчишку по плечу:

– У тебя хороший план, Юра. Но слишком непохожий на всё, чем мы занимаемся последние десять лет. В теории красиво, а на деле – кто знает? Вечером обсудим, ладно?

– Поздно будет – вечером! – крикнул мальчишка вслед, и Черепанов, наблюдающий за погрузкой с платформы, зло выматерился и сплюнул через плечо.

– Заткни пасть, Кассандра! – рявкнул он…

Сквозь прикрытые веки Селивана сочились размытые клинья полей, куцые перелески, заросшие прошлогодним бурьяном пастбища. Черепанов, расстелив на столе экран, размечал стилом ориентиры, перекачивал данные в индивидуальные комплексы своих сапёров.

Не в первый и, даст бог, не в последний раз. Всё привычно, и оттого не высовывает мерзкую голову змея тревоги, не частит пульс, не накатывают бездумным шквалом предчувствия и фантазии. Всё как всегда.

Пять крестов проплыли по полю за окном, обгоняя поезд, – звено беспилотников стартовало с новой площадки неподалёку от Усолья-Сибирского. Черепанов оставил с Макаритой трёх бойцов, несмотря на вялый бухтёж Макара и язвительные шуточки Риты. А ля гер, типа. Так спокойней.

Вагон качнуло – поезд свернул на заброшенную одноколейку. Пора просыпаться. Черепанов позвал Селивана к карте:

– Смотри, прогвоздим трассу: начнём за километр до точки входа, а закончим на семьсот метров дальше, у тоннеля. Это парни сделают, два пустяка. Дальше, думаю, соваться не стоит, всяко. А вот здесь и здесь, – он показал две точки на другом склоне ущелья напротив треснувшего валуна, – поставлю камеры полного спектра и распределители. Подстрахуй моих, ладно?

Селиван кивнул. Полкилометра по «зелёнке», и бронепоезд, если что, не прикроет.

Три координатора заняли места на высоких вращающихся табуретах – никель и чёрная кожа, трофей из какого-то бара, наверное, подумал Селиван – и примяли к коленям тряпочки-клавиатуры. На экраны полезли блок-схемы управления и распределения информации, виды с камер беспилотников, интегральный нуклидный фон, сделанные Черепановым отметки.

Уже девять макаритиных птичек кружили над сектором.

Двое сапёров спрыгнули на малом ходу, сбежали с насыпи к опушкам по обе стороны колеи. На экранах зажглось ещё по две картинки на каждого – «налобник» и «заплечник». Каждый сапёр помимо штатного оружия нёс строительный пистолет, заряженный видеогвоздями. Чмяфк! – первый гвоздь втыкается заподлицо в ствол дерева, стеклянная шляпка окуляра – не больше капли смолы, проводок антенны – чуть толще волоса, липнет к коре и тут же теряется из виду, растворяется в её пёстром рисунке. Вспыхивает на экранах координатора маленькая картинка прямо на общей карте, с привязкой к точке установки и указанием направления наблюдения. Чмяфк! Чмяфк! Чмяфк! Поезд уходит вперёд, а сапёры деловито плетут невидимую паутину.

Бдительное око беспилотников держало радиус в полтора, а то и в два километра от поезда, и майор Черепанов вглядывался в лоскуты незнакомого пейзажа, сведённые воедино на главной карте.

Это может быть брошенный автомобиль, газетный киоск, старая телега, объяснял вундеркинд Юра Стромынцев. Или груда щебня. Или слишком правильное дерево, которое почти не качает ветер. Да что угодно! – зависит лишь от того, сколько образов разработчики успели закачать в «волков» перед тем, как выпустить их на вольную охоту. Мир их праху, но лучше бы они успели поменьше! Оружейная, ходовая и управляющая части – единственные неизменные составляющие, скелет, в котором, правда, можно ногу поменять местами с головой, а позвоночник пустить не вдоль, а поперёк. Всё остальное – мясо, наноткань, набор «сделай сам».

И шарил Черепанов взглядом по десяткам картинок, и перемалывали сверхмощные армейские блоки распознавания образов десятки тысяч зафиксированных птичками и наземными камерами объектов.

Селиван отстегнул лягушки замков и поднял крышку кофра. Ствол джанкера – сизый, дымчатый, толщиной в хорошее бревно – покоился в мягком ложементе, защищённый от ударов и невежливого обращения.

Поезд остановился. Впереди справа уходила под откос каменистая насыпь. Пятеро бойцов – двое с миноискателями, один со строительным пистолетом, двое контролируют периметр – уже спешились, Селиван поспешил за ними. Тоненько запела батарея над ухом, устроенный на плече джанкер моргнул лампочкой готовности. Ремешок шлема потно впился в подбородок. Активизировалась прозрачная плёнка фурье-монитора на лобовом стекле, разбросав по краям поля зрения кусочки полезной информации. Под бровями дрожали стрелки целеуказателей и крутились дальномеры, в правом нижнем углу группа из шести красных точек постепенно отдалялась от жёлтой полоски поезда.