так что небо становилось черным

от слез»

(75)

«Мы живем в маленькой комнатке, на последнем этаже. Над нами огромные башенные часы, они идут бесшумно, и только длинная стрелка иногда задевает за раму, если окно широко раскрыто. Провода, птицы, синева и зелень. Балкончик, на котором помещаются только цветы. Узкая лестница с деревянными перилами. Я давно не покидала своей комнаты. Это он приходит ко мне.

Неправда, что их нельзя видеть, что они внушают страх, что у них нет тела, нет души. Крылья есть, но не такие, как рисуют на картинках. До них нельзя дотронуться, рука проходит насквозь.

Мы сидим на подоконнике и смотрим вниз, на город. Яркие пятна машин, звуки улицы, деревья, бесконечное лето, снаружи жара, а у нас тишина, прохлада и свет, льющийся отовсюду.

Он сказал, что мы состаримся вместе, но время идет, а мы все те же. У него русые волосы и серые глаза. Когда он уходит, я пытаюсь вспомнить его лицо и не могу.

Нить за нитью, полотно растет, ложится на пол, наступает ночь. Я совсем разучилась спать и немного скучаю по своим прежним снам. Они были путаные, но живые, и время с ними шло веселей. Теперь ночь отдана работе, а день ожиданию.

Наутро очередная рубашка готова. Он забирает ее и исчезает до полудня. Он совсем не думает о себе, обо мне, он покидает меня ради других узников башни, которые живут на нижних этажах. Ты счастлива, а у них нет даже надежды, говорит он.

Иногда я думаю о том, что нас ждет, когда свет состарится и увязнет в себе, когда его волокна потемнеют и он станет видимым, словно грязное стекло. Каждое наше движение распадется на множество бессмысленных жестов — медленно угасающий след, тысяча рук, тысяча глаз. Мы превратимся в чудовищ, и только память и терпение, тихо тлея в отяжелевшем теле, помогут нам не потерять друг друга из виду.

Мы завернемся в рубашку с одним рукавом, встанем на подоконник,

и окажется, что надежда нужна только вначале, чтобы не было страшно, а подхватывает и несет что-то другое

прощаясь с тобой, я успею попрощаться с той комнатой, где мы любили и думали, что это самое высокое место на земле».

(76)

* АЗ К4 начало таксона ветви

новая тема

A.: Обращаю ваше внимание на еще один прием, встречающийся не впервые — вложенные сновидения. Она, сама того не понимая, ищет выход из замкнутого пространства, а когда этот выход открывается, почему-то не замечает его.

B.: Конечно, ведь там, где выход, обязательно должен быть какой-нибудь отвлекающий маневр.

A.: Мужчина. Ученый.

B.: Много говорит, трубочки показывает.

A.: Смотрите, дальше она описывает тупиковые ветви. Отсеченные сценарии, более чем рискованные. Я, кстати говоря, давно заметил, что Анимус часто персонифицирован мужчиной монголоидной расы. Китаец в данном случае тоже компромисс. Хорошо воспитанный и не очень старый.

B.: Вы проницательны. А заметили еще один типичный синтез — человека и животного? Тело мужчины определенно поделено на две части, сверху — воспитание, снизу — природа, ангел — демон и так далее.

A.: Этот ее ученый водитель потому и не встает из-за руля. Что у него там — остается только догадываться.

B.: Копыта или хвост.

А.: Мой дорогой, разве женщинам это важно. Да хоть два хвоста! Главное, чтобы там было…

И.: Я вижу, уважаемые, что обед не пошел вам на пользу. Расслабились, шутки шутите. А что же дальше будет. Тут у нас самая нежная материя начинается. Феминность просто зашкаливает. Может, подкрутить немного?

A.: Нет, уважаемый, давайте оставим как есть.

B.: Ага, я говорил. Вы увлеклись, коллега, и не на шутку.

А.: Бросьте. Мы же при исполнении. Покажите нам, в самом деле, эту вашу феминность.

«К., преодолевая сопротивление окружающих, упорно представляет меня как свою жену, хотя ни для кого не секрет, что мы не женаты. Ему постоянно намекают на то, что его так называемая супруга далеко не образец. Вот опять, отвечая на телефонный звонок, он теряет над собой контроль и орет в трубку что-то нечленораздельное, на грани нормативной лексики. Пресса открытым текстом обсуждает, что он загнан в угол, и уверенно прогнозирует, что ему придется сменить жену под давлением государственных интересов».

(77)

«Мы с К. едем в открытом автомобиле по скоростному шоссе. Это наш первый совместный отпуск, который мы собираемся провести на море, подальше от прессы и любопытных глаз.

Нас останавливают под предлогом проверки документов. Начинается обыск. Стройные красотки в военной форме быстро и слаженно демонтируют машину, как будто разбирают автомат на время, по нормативу — четко, уверенными рывками. Через минуту машина выглядит как железная кровать с сеткой вместо дна.

Но позвольте, возмущается К., что все это значит? Одна из красоток достает из нагрудного кармашка постановление об обыске, в котором указано и основное обвинение — сенатор К. ездит по подложным номерам. Другая вынимает из багажника стопку фальшивых номеров и пакет с фотографиями, где К. запечатлен „на отдыхе“ с женщинами всех размеров и мастей. Я совершенно спокойна — и что это доказывает? Что у этих женщин дурной вкус? Они выглядят как-то слишком дешево. До такой степени, что снимки невозможно принимать всерьез. Очередная фальсификация.

Нас отпускают под подписку о невыезде.

Не правда ли, мы не дадим им испортить наше свадебное путешествие?»

(78)

«Мы на Красном море, вода непрозрачная, со взвесью, горького красно-оранжевого цвета. Отпуск подходит к концу.

Я вижу заплаканную женщину, это жена К., она прогуливается по берегу с какой-то местной журналисткой. До меня доносятся обрывки разговора — вы его видели? он не один? (меня они совершенно не замечают, но я на всякий случай прикрываю лицо газетой). Дама утешает свою спутницу — эта женщина просто ужасна, у нее нет ни вкуса, ни манер, ни шарма. Поверьте мне, дорогая, она — временное явление, тем более, что общественность за вас.

К дамам подбегают К. и какой-то пожилой мужчина, К. оттесняет журналистку, спасибо, мы вам позвоним. Они принесли складной шезлонг, хлопочут вокруг бедняжки, усаживают ее, обмахивают, подают платок.

Только теперь я замечаю, что она беременна.

К. убеждает ее не поддаваться слухам. Он здесь по делу вот с этим господином (пожилой мужчина молча кланяется). Я подхожу поближе и сажусь в соседний шезлонг, брошенный кем-то на берегу. Мне нужна только ясность — пусть К. видит, что я тоже здесь. К. за спиной у жены машет на меня руками, продолжая терпеливо уговаривать ее — поедем домой, наш дом готов, я там все устроил как ты любишь.

Я резко встаю и выбрасываю то, что принесла для него. Это лекарство. Маленькие шарики раскатываются по песку и теряются в нем.

У меня в кармане еще одна коробочка с леденцами, которые К. очень любил, как-то по-детски, немного смущаясь оттого, что ему не положено по статусу любить такие пустяки. Сминаю ее, не вынимая из кармана, и ухожу с пляжа».

(79)

«В приемной две девушки в форме и всего два посетителя. Я приехала навестить К. Представляю, как он обрадуется. Наверное, и не ожидал меня здесь увидеть, ведь тюрьма далеко от города и сообщения с ней нет. Занимаю очередь — нужно пройти собеседование с сотрудником тюрьмы и только потом получить пропуск. Свидание регламентировано сводом правил, которые необходимо строго соблюдать. В частности, требуется выбрать мелодию, которой будет сопровождаться встреча, и ее запустят через громкоговоритель. Список мелодий невелик, мой взгляд падает на пункт № И *Между мною и тобою гул небытия*. Кажется, я знаю эту песню.

… между мною и тобой века