А ну вас, с вашей алхимией, думаю я. И засыпаю снова».

(71)

«Я ему понравилась или он просто хочет мне что-то продать?

Высокий птицелов с длинным лицом, в котором есть что-то совиное. Рыжие вьющиеся волосы. Не хотите ли посмотреть мой товар?

На деревьях сидят совята-малыши. Умиляться начинаешь издалека. Но стоит подойти поближе, как становится ясно, что это не совы, а птицелюди, и лица у них человеческие.

Они продаются (окольцованы, ветсправки имеются). Выучились говорить, сочиняют стихи и прозу, умеют импровизировать. Отдельно, на низеньком деревце — патриарх, получивший первую премию в номинации „поэма“. Старик такой ветхий, что его нельзя даже погладить, к ноге привязана веревочка, нос крючком. Он держит на коленях собственную книгу — заплесневелую, раскрытую давным-давно на нужной странице. С тех пор ее никто не перелистывал.

Птицелов, видя, что я заинтересовалась совами, сообщает мне на ухо, что у него особые скидки для беременных. А что, разве я…».

(72)

«Это очень красивый мужчина. Ты не находишь? Он не идет у меня из головы. Конечно, высокий. Какой еще? Тело — отполированная бронза. Нос с горбинкой. Глаза светлые — старое вечернее солнце. Что ты говоришь? Золотой телец? Смейся, смейся — с тобой такого никогда бы не приключилось.

Нет, он ко мне равнодушен. Я выяснила это случайно.

Помнишь ту женщину, которую осудили и отправили на общественные работы? Она не была красавицей, но тем не менее на нее ополчилось столько мужчин… Именно мужчины-присяжные и вынесли ей приговор. Каждый из них старался затянуть дело, запрашивая дополнительные свидетельства, чтобы иметь возможность задавать двусмысленные вопросы или просто смотреть, как карабинеры вводят ее в зал суда. У них потели ладони, это было заметно даже из зала.

Представь себе, она теперь убирает мусор на улицах. У нее длинные рыжие волосы, они падают на лицо. В телогрейке и брезентовых штанах ее никто не узнает.

И вот один раз он сказал мне… Я знала, что это неправда, но пошла за ним. Я была глупой уткой, а он — охотником, дующим в манок. Не верила ни единому слову, но шла и слушала.

Знаешь, зачем ему это понадобилось?

Он отвлекал очередного ненужного свидетеля, пока она воровала хлеб с лотка. Кроме меня, никто и не заметил бы. Я просто подвернулась под руку.

За работу ей не платят, и она голодает. Видела бы ты, с какой отчаянной нежностью он смотрел на метлу в ее руках, на грязные перчатки без пальцев. Он любит ее без памяти. До такой степени, что забыл, как меня зовут и о чем мы с ним говорили тем вечером на осенней улице (его губы цвета меди, глаза — старое золото), пока она подметала разноцветные листья».

(73)

«Я должна срочно уехать из этого города, оставаться здесь небезопасно. Тем более — белой девушке. У меня нет ни знакомых, ни денег, ни соображений о том, как убраться отсюда, но пропадать ни за что я тоже не собираюсь.

Голосую на шоссе. Своего рода гадание на книге перемен: уеду живой, уеду не дальше следующей канавы, примерзну к знаку „скользкая дорога“ навсегда. Останавливается старая раздолбанная тачка, латаная-перелатаная, странно, что еще на ходу. Когда-то она была белого цвета, а теперь ржавая в синих квадратах краски. Прохудившийся эмалированный таз. За рулем китаец — некрасивый, коренастый, мощный. На заднем сидении мальчик лет пяти.

Мужчина молча выслушивает все, что я ему говорю, и поворачивает ключ в замке зажигания. Его рука ложится на рычаг. На вокзале сейчас облава, вам бы лучше переждать где-нибудь, а уехать завтра, когда все успокоится.

Но мне некуда пойти.

Переночуйте у меня, если хотите, отвечает мужчина, не поворачивая головы.

Не могу оторвать взгляда от его руки. Идеальный рисунок мускулов. Отдыхающий лев. Он совершенно непроницаем, он спокоен, он сыт. Если я скажу „нет“, он даже не шелохнется.

Именно так, подумала я, и обманывают глупую дичь.

Мы оказались на вокзале быстрее, чем я ожидала, и мне удалось устроиться в багажном отделении, где было темно и тепло, и никто не проверял документы. Два раза заходил проводник, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, и порассуждать об опасностях, которые подстерегают молодых девушек, путешествующих в одиночестве, разве что им повезет и попадется приличный, еще не очень старый, хорошо воспитанный… Я слушала вполуха, и думала о руке, переключающей передачи. Не знаю, может быть, мне нужно было поехать с ним? До ближайшей канавы?

Прямиком в нирвану».

(74)

«Мы встретились на экскурсии. Или это был летний отдых в случайной компании. Санаторий? Не похоже. Скорее мы попали в туристическую группу, осматривающую достопримечательности где-то на юге. Больше ничего не могу добавить.

Как давно мы знакомы? Всю жизнь. Доказательств у меня нет, конечно. Первой встречи не помню, второй тоже, но он — это я, и наоборот. Понимайте как угодно. Тем более странно, что я до сих пор думаю о нем в третьем лице. Незнакомый мужчина. Привычки, одежда, слова, все чужое, к ним нужно было привыкнуть, но я так и не успела. Только голос и темный ореол тела. Можете мне не верить, но я не знаю, какое у него тело. Когда я плакала, а это случалось часто, потому что лето выдалось грустное, сырое и тяжелое, как мокрая слежавшаяся хвоя, я слушала его, как слушают дерево или море

ровный шум северного побережья, узкие протоки, домики с наглухо заколоченными окнами, иногда забытый пляжный зонт или шезлонг

определенно это были обитаемые места, что-то вроде дач, которые оживали только в солнечную погоду

я прикасалась к нему сквозь одежду, темно-серый шерстяной свитер, мягкий, как мох, и лодка, оттолкнувшись от берега, уходила в белесый туман

чем он занимается в жизни никогда не спрашивала

неинтересно

вернее, этого вопроса не было и жизни не было

мы возникали как две фигуры в лодке на пределе видимости мужчина и женщина о которых нельзя сказать холодно им или тепло страшно или они привыкли

друг к другу отсутствию горизонта сырости

к тому что их никто не знает

У него были друзья. Это выяснилось потом, когда мне принесли письмо. Нас окружали в меру веселые, в меру любопытные и в целом очень дружелюбные

подшучивали над нами когда все стало явным, но вопросов не задавали. Мы встречались

помню длинные плохо освещенные коридоры и номера на дверях

изредка мимо нас проходили иногда большой компанией

я стояла прислонившись к нему слушая его

голоса тонули в нем замшелые бревна плыли по воде вниз по течению лес угасал солнце садилось мне было страшно и хорошо как в заброшенном доме

мы забирались одетые под одеяло ждали пока нас найдут

так будет всегда думала я

полярная ночь

Он никогда не говорил о будущем. Ничего мне не обещал. Это было правильно. Я бы его обещаний просто не услышала. За день до отъезда мы все еще

спохватившись кричала вслед свой адрес

адрес был неправильный я перепутала дом и улицу

потом подошел его друг и протянул письмо

если мы больше не увидимся знай

наверное там были слова любви но мне ничего не удалось разобрать

мы не могли тебя разыскать а он очень просил

и письмо написал заранее понимал что это может случиться

он был наемником ты разве не знала

оставалось полгода раньше не отпускали

говорил что собирается на север

там у него на острове маленький домик и собака

он был странный немного дикий

огромный как каменный утес

и в нем на нем вокруг

было столько птиц

взлетающих

на звук выстрела