Но едва были произнесены последние слова, как из колодца стремглав выскочила укрывшаяся там тварь и вслед за ней вырвались рыжие огненные всполохи. Достав до сводов, они смирились и опали. А свернутые их язычки, став прозрачно голубыми, лизнули края каменной шахты. Из недр послышался протяжный стон, будто кто-то огромный очнулся от долгого-долгого сна. Дрожь сотрясла пещеру так, что затрещали и осыпались пылью своды. Статуя божества покрылась трещинами, потухли огненные глаза. Затем все стихло, и только гулко звучали редкие подземные удары.

 Все замерли, даже притихшее у статуи существо, не сводившее почерневших и блестящих глаз с горевшего колодца. Но вот оно вздрогнуло, переведя дикий взгляд на свои лапы, что становились прозрачными, как если бы были зеркальными, отражая огненные всполохи.

 Кэух взвизгнула.

 И эхом отозвался Кхорх, вдруг тоже став прозрачным, как тонкий сосуд из стекла, наполненный огнем. А вскоре каждый из присутствующих в пещере с изумлением увидел себя таким.

 Но с новой силой взвыло существо и, рухнув к ногам статуи, заметалось по каменным плитам, изнывая от боли, терзавшей ее земное тело и мучавшей душу.

 Первосвященник пал на колени, закрыв руками голову и вонзаясь зубами в одежду.

 Только не на всех одинаково воздействовал священный огонь. Многие заулыбались, любуясь явлением, постигшим их. Чем чище был человек, чем меньше покорился духу злобной Кэух, тем более приятные чувства овладевали им. И каждый оставался занятым только собой, не слыша криков демоницы и жалобных воплей Кхорха. Лемаис восторженно целовала себе руки, смеялся Креламет, любуясь чудесной сигиллой и приплясывал счастливый Дрэвх, к которому вернулся разум. Даже прислужники побросали пики, зачарованные этой странной метаморфозой. Тихо плакала Матенаис, скрючившись на полу, и рычал, дрожа Одрух…

 Запрокинув голову, он силился избавиться от вторгшегося в него неземного пламени и, преодолевая разлитую по жилам боль, начал выкрикивать маакорское заграждающее  заклинание.

 Пламя ослабло. Свечение внутри людей исчезло.

 - Ты глуп, глуп и бессилен, мхар! – прохрипел первосвященник, поднимая голову и слизывая кровь с обкусанных губ. – Тохуса не может поднять каждый желающий. Его не пробудил бы даже ваш паршивый Бамин-Ат! Итак, представление окончено?

 Он поднялся, пошатываясь, подошел к растерянному Креламету и растянул губы в широкой улыбке:

 - Ничего, ничего, когда-нибудь у тебя обязательно получится. Ты встретишься с Лемаис и вызовешь Тохуса.

 Голос первосвященника был тягучим и успокаивающим и юноша лишь на мгновение внял ему, поверив в искренность этих слов.

 В черных глазах не мелькнуло ни тени угрозы, когда жреческий нож, обжигая, вошел в живую плоть.

 Он даже не сразу понял, что произошло, потому что Кхорх продолжал смотреть ему в глаза и улыбаться. А потом, сквозь нарастающий шум до него донеслись слова господина Улхура:

 - Прими последнюю жертву, Кэух…

 Она из последних сил цеплялась за длинные наросты на спине хеписахафа и все продолжала плакать. И уже было не важно, доберется ли он до верха отвесной скалы и утешала мысль, что они все-таки сорвутся…

 Удушающая боль ворочалась внутри, не находя выхода даже в слезах. Да и сколько должно их пролиться, чтобы Лемаис могла хоть на мгновение забыть то, что Лахвара больше нет? Она не могла. И не хотела думать о том, что будет дальше, там, на верху, если они все-таки доползут.

 Прижавшись к жесткой спине ящера, девушка видела, сколько усилий прилагал он, подтягивая грузное тело, напрягая мощные, жилистые лапы, с жутковатым звуком скребущие длинными когтями о камни. Наверное, это ему было нужно. А, значит, и ей. Только, она забыла – зачем…

 Душа ее осталась там, в темной пещере Горон с ужасной статуей, которая будет вечно охранять мхара, лишенного жизни именем демонического существа. Значит и сама Лемаис осталась там. И уже не знала, жива ли она…

 Но хеписахаф справился. Последним отчаянным усилием бросился с каменного выступа на мост и удержался, едва не сорвавшись в пропасть с туманом, покрывающим ставший далеким Хелл.

 Настал уже его час, час Хелла. Над кутавшейся в сумрак землей взошла полная луна.

 А человек и ящер спешили поскорее покинуть это место. Покинуть и забыть. Надеясь, что навсегда.

 Кхорх волновался. Но не признался бы в этом даже себе самому.

 Тот главный день прошел, закончившись совсем не так, как он предполагал. Совсем не так… Но он не мог забыть его, оставить в прошлом, чтобы продолжить свободно двигаться вперед и не тащить за собой этот зловонный груз. Слишком важными и почти невероятными оказались события, произошедшие тогда, слишком явственный и болезненный отпечаток наложили они на его дальнейшую жизнь.

 А ведь прошло уже достаточно времени…

 Но и теперь, спустя половину лунного цикла, Кхорх помнил церемонию до мельчайших подробностей. Особенно неприятным стало для него глубокое и ясное понимание того, что мать предпочла никчемную жизнь какой-то девчонки интересам своего единственного сына!

 Тогда, казалось, боги удачи смилостивились над ним, и проклятая сигилла оказалась разбита, но непроницаемый мрак покрыл Горон и Кхорх скорее почувствовал присутствие хеписахафа в пещере. Этот гад, излучая ни с чем несравнимые бесовские флюиды, кого-то искал в кромешной тьме. И нашел! Кхорх понял это, когда кому-то удалось зажечь факел, а затем и огонь в чашах у алтаря. И он увидел - одна из невилл исчезла! Он догадался, едва взглянув на мать, что та приложила руку к этому досадному происшествию.

 Но он простил. Как всегда.

 Матенаис оставалась тем самым значимым человеком, ради которого первосвященник упрямо шел к намеченной цели.

 А какими же они были, эти его устремления?

 Ахвэм. Самой главной мечтой Кхорха оставался дивный город на реке Анхе. И пока не откроются перед владыкой Улхура Жемчужные врата главного града маакорского – он не остановится.

 Сейчас он как никогда чувствовал благодарность к Равл-Ату, оставившему в живых Сидмаса, которого первосвященник навещал ежедневно, заставляя подробно рассказывать не только о предмете своих чаяний, но и об обитателях самого притягательного и, несомненно, достойнейшего места на земле. И, нужно заметить, Кхорху пришлось весьма постараться, чтобы его пленник заговорил. Сколько угроз прозвучало, сколько просьб и просто – слов, чтобы Фархус, наконец, вспомнил, что является сыном правителя. А вернув себе прошлое, неминуемо захотел оживить его хотя бы в памяти. И, враг и  мучитель Сидмаса добился своего. Но постепенно, сам того не желая, первосвященник становился заложником этих бесед, а узник сырых и страшных подземелий – важной персоной в его будущем и настоящем.  

 Теперь Кхорх многое знал и об Ахвэме и о семье Астемана. Смутные персонажи, прежде похожие на рисунки, оставленные на песке и чуть присыпанные им, теперь приобретали краски и объем, если не становились живыми, являясь иногда во сне впечатлительному властелину Улхура. Мхарский град и раньше грезился ему, но, описанный Сидмасом, стал мучить и наяву. Красивая и благочестивая Ла-Тима, радеющий за народ владыка из рода Ва-Лерагов, прелестная и пылкая Наэла. Все они с некоторых пор обрели плоть, их помыслы и давние поступки казались более понятными Кхорху. Но эта осведомленность мало чем помогала.  Ему лишь не терпелось вторгнуться в их жизнь, стать господином их судеб. Он только с еще большим жаром жаждал приблизить свою грезу.

 Зачем?

 Он завидовал им, вновь ощущая себя убогим, лишенным всего мальчишкой, что даже в родном доме не смел почувствовать себя в безопасности. И его былое так тесно переплеталось с этими людьми, что он уже не мыслил без них своего будущего. Но о маленьком Кхорхе он желал забыть навсегда. А те, что тяготели некогда над его судьбой, теперь обязаны получить сполна!