- Кхорх! – изо всех сил кричит Матенаис и бежит к нему, но налитые тяжестью ноги совсем не слушаются ее.

 А небо над головами мальчишек начинает быстро темнеть. Едва заметные змейки молний проскальзывают в нем. И в этой мрачнеющей, грозной сини проступает огромное лицо мертвого вождя. Растягивая губы в оскале, он жадно смотрит вниз.

 - Кхорх!

 Стехт набрасывается на него и легко валит на землю. Но после короткой и ожесточенной борьбы, ее сын вдруг раскидывает руки, только что душившие противника, и начинает смеяться, глядя в небеса, уже готовые обрушить на его врагов свой гнев. 

 Женщина падает, проваливаясь в черную бездну…

 И, вскрикнув, просыпается…

 - Привиделось чего? – Тенаит наклонилась, осторожно убирая с её лица налипшую прядку. – Позвать господина?

 - Господина, - прошептала Матенаис, вслушиваясь в звучание этого слова. – Он теперь – господин, - она криво усмехнулась. – А когда-то Кхорха называли гаденышем, и каждый считал своим долгом плюнуть ему вслед. Его не любили в племени и боялись, и я не понимала – почему. Теперь понимаю, - добавила она и прикрыла глаза. – Многое открывается мне только теперь, по прошествии стольких лет. Моя болезнь будто подарила мне способность видеть то, что случилось с ним раньше. Знаешь, Тенаит, после смерти отца и Хэта, он так долго был изгоем, и даже поговорить мог только со мной, но никогда ни в ком не нуждался. А сейчас, мой сын – улхурский властелин, и уже давно гниют в земле все проклинавшие его. Но отчего же мне так страшно? Так страшно, Тенаит! – женщина крепко схватила сиделку за руку, глядя на нее темнеющим взглядом, что всегда предвещало новый приступ.

 - Успокойся, я же с тобой.

 - Ты? И она со мной, слышишь? – Матенаис затравленно покосилась в сторону и отвела глаза.

 - Кто? – ласково спросила Тенаит, поглаживая по высохшей руке своей подопечной. – Здесь никого нет, кроме тебя и меня.

 Тонкие черные брови больной сошлись на переносице:

 - И ты считаешь меня сумасшедшей, - обиженно проговорила она. – А я не сумасшедшая, только знаю и вижу больше, чем ты! И даже больше, чем он, мой сын! Не веришь? – женщина начинала дрожать. – Тогда почему он назначил меня жрицей этой… этого существа? Не знаешь? Я тебе скажу!

 - Тише, тише, - сиделка перехватила руки несчастной, которая цеплялась за нее, пытаясь подняться. – Успокойся, наконец, - она была сильнее, но иногда боялась вот этих всплесков злости у Матенаис.

 А та продолжала биться и метаться по постели, уже выкрикивая какие-то нечленораздельные звуки. Разум снова покинул мать первосвященника, и ухаживающей за ней пришлось весьма постараться, чтобы угомонить ее. И когда та, наконец, притихла, Тенаит решила привести Кхорха.

 - Она, бедняжечка, совсем плохая, - жаловалась женщина молодому господину, едва поспевая за ним, возвращаясь в комнатку больной. – Теперь кричит постоянно, а просветления наступают совсем ненадолго.

 - Такого не может быть, - тихо проговорил первосвященник. – Настой должен подействовать.

 - Так он и действует, твой настой, только пользы матери не приносит.

 Кхорх поморщился:

 - Чего бы понимала!

 - Понимаю то, что вижу, господин.

 Тенаит хотя и считалась смелой женщиной, но спорить с первосвященником побаивалась. Уж больно страшны были глаза улхурского повелителя.

 - На свободу ей надо, - вновь заговорила она, поняв, что Кхорх не сердится. – Под солнышком, да на чистом воздухе, враз прошел бы недуг.

 - Не могу я ее отпустить, не могу, понимаешь? – отозвался сын Матенаис и вошел в душную комнату, которая давно стала клеткой для его матери.

 - Она спит теперь, - зашептала сиделка. – Я уж хотела просто побыть с ней, но передумала.

 Первосвященник подошел к ложу больной и, наклонившись, внимательно посмотрел ей в лицо. Матенаис спокойно и ровно дышала, но казалась излишне бледной, словно уже мертвой. Желтовато-серые веки приоткрылись так, что было видно глянцевую белизну глазных яблок. Синюшные, искусанные губы едва заметно шевелились, и билась вздутая венка на виске. Ему стало жалко мать, жалко до боли в груди, но мысль о том, что она может нарушить его планы, вызвала досаду и обиду, сродни той, что появляется у ребенка, когда родитель не хочет вдруг исполнять его желание. Но боль внутри все разгоралась и, скрипнув зубами, он опустился на колени.

 - Мама, - Кхорх осторожно взял исхудавшую руку и прижал груди, чтобы унять боль. – Мама…

 Накатила волна страха, как бывало иногда среди ночи, когда очнувшись от вязко-дурного видения, он еще видел перед собой жгучий взор Матенаис. Она умирала и тянула к нему руки, а губы ее шептали проклятья. Ему. Кхорх знал, что это только сон. Но забыть того мгновения пронзительного и неотвратимого отчаяния было выше его сил. И этот страх потерять ее неотступно преследовал и изводил его уже долгое время. С того момента, как ушел и вернулся Хэт, маленький Кхорх понял, что не все в человеке смертно. Но расстаться с матерью…

 Когда это случится – в нем навсегда умрет то, чему самими богами даровано бессмертие.

 - Мама, - он вздохнул, удерживая нервный всхлип.

 Она нахмурилась во сне и слабо застонала. Ее мальчику было плохо. Да, только ей дано так остро чувствовать свое дитя. Кхорх знал это.

 Он отпустил ее и поднялся:

 - Ей необходимо принять настой еще раз. Ты меня слышишь?

 Кхорх повернулся к Тенаит, и та отшатнулась, увидев его лицо.

 - Но, господин…

 - Не перечь мне! Я знаю, что нужно моей матери!

 Женщина опустила глаза:

 - Да.

 - Когда она проснется, дашь ей это, - он протянул сиделке маленький глиняный сосуд.

 Та нехотя приняла его и с жалостью взглянула на Матенаис, помня, какие страдания ей причиняет это странное снадобье.

 И ее подопечная, почувствовав что-то, вздрогнула и открыла глаза.

 - Сын?

 - Да, мама, - Кхорх присел на край кровати, и улыбнулся, но губы его дрожали. – Как ты?

 Женщина внимательно и напряженно смотрела на него, потом тихо спросила:

 - Что-то случилось?

 - Ничего, - отозвался он. – Я пришел узнать, не нужно ли чего. Знаешь, мама, у тебя замечательная подруга и она просила меня быть внимательнее к матери.

 Матенаис подавила тяжелый вздох. Не смотря ни на что, ей так хотелось верить в его слова, а главное – в те чувства, которые он всегда старательно прятал, даже в детстве. Ее сын никогда не был с нею ласков, даже ребенком. Да, он всегда нуждался в ней. Но мог ли любить? И снова давняя боль захлестнула сердце. Ведь она прощала ему все, что невозможно простить. Сколько крови было на его руках! Сколько горя и слез уже принес он в этот мир. И не желал останавливаться! Это Хэт сделал его таким, это он отдал ее ребенка ужасной демонице, которая стала для него всем, целым светом, где даже любящая и страдающая мать оказалась проводником для потусторонней сущности. Но Матенаис проще было обвинить во всем умершего, чем терзаться муками от мысли, что ее дитя стало бездушным монстром, преданным Кэух.

 - Спасибо, Тенаит, - только и смогла сказать несчастная, и отвернулась к стене.

 Первосвященник придвинулся к ней и проговорил шепотом:

 - Мама, ты же знаешь, как нужна мне.

 Женщина дернула головой, поворачиваясь, и открыто встречая его черный, выжидательный взгляд. Он чутко ловил изменения в ее настроении и теперь видел – что-то не так.

 - Это я знаю, - сказала она резко. – И даже знаю – зачем. Ты уже набрал девчонок для ублажения своей твари! Уже первые жрецы служат у колодца и чудовище, которое  обитает там, уже выходит к ним и…

 - Успокойся, мама!

 - Убирайся!

 - Мама! – глаза Кхорха вспыхнули красным огнем. Он переставал владеть собой, когда разговор заходил о Кэух. И это выводило из себя Матенаис.

 – Послушай, - его тон смягчился, хотя женщине показалось, что сын ударит ее. – Я отпущу тебя на землю, если захочешь, только выполни последнюю мою просьбу.