Ремедиос замерла, увидев, как дядя Антонио перерезал собаке глотку от уха до уха большим ножом. Животное попятилось, оскалилось и взвыло, как это бывает на охоте. Сначала собака упала на землю на передние лапы, а потом завалилась на бок. Еще до того, как она затихла, женщины бросились к ее телу и стали собирать текущую кровь в чаши. Мать Ремедиос была среди них. Каждая семья собрала столько бесценной жидкости, сколько смогла, стараясь ни капли не пролить на землю. Затем была схвачена другая собака, и ее, рычащую, выволокли вперед. Ремедиос смотрела на происходящее, на ее глаза навернулись слезы. Этот пес был силен, полон жизни. Он был не очень крупным, но его дух был неистов, и все это чувствовали.

«Выживает сильнейший», — сказал дядя Антонио, и Ремедиос пришлось наблюдать за тем, как ее дядя поит свирепого кобеля кровью убитой собаки, которая еще несколько секунд назад была членом той же стаи, что и сам пес. А потом Ремедиос увидела, как Антонио отпил глоток.

«Вот, Ремедиос, выпей это, — велела ей мать. — Оно сделает тебя сильной. Ты самая сильная из нас, ты должна выжить».

Девочка покорно приложила губы к холодной металлической чаше и отпила немного горячей густой жидкости. Так, как будто это была не кровь, а молоко.

«Слабый питает сильного, — сказала ее бабушка перед тем, как тоже выпить. — Иногда сильные избегают стада и становятся дикими, потому что, вкусив однажды крови, они уже не могут без нее. Так всегда было и будет. Сильный должен стремиться выжить, или умрут все».

Ремедиос рассматривала свои окровавленные руки. Любопытно, почему вид крови больше не вызывает у нее прежнего отвращения? Она слизала сладкий сок с пальцев и ощутила, что все ее тело наполняется энергией, как и в тот раз, когда кровь слабой собаки вдохнула силу и жизнь в каждую клеточку ее тела.

Девушка отложила жаркое и вернулась в свою спальню, к шкафу. Она осторожно вынула четки из кожаного мешочка и положила на прикроватный столик, поближе к свету.

Сколько зубов! Некоторые из них выглядели хрупкими и могли рассыпаться в пыль, стоило только грубо коснуться их. Другие были побольше, покрепче, более приспособленные к тому, чтобы захватывать, кусать и пережевывать пищу. И наконец, тот самый зуб, непохожий на остальные. Жестокий зуб, созданный самой природой для выживания. Он мог защищать, оберегать либо уничтожать. Она надела четки на шею и спрятала под футболку, ощутив прохладное прикосновение зубов к своей коже. Кончик самого острого зуба поместился между грудями и слегка царапал кожу.

Ремедиос даже не нужно было задавать себе вопросы, которых она раньше старалась избегать, потому что в душе она уже знала ответ. Зуб вампира принадлежал ей. Зуб, непохожий на другие. Зуб сильнейшего. Того, кто сможет прожить и выжить вдалеке от дома. Того, кто сможет позаботиться о всей семье, сделать так, чтобы родные ни в чем не нуждались. Того, у кого хватит духу охотиться на слабого и кто сможет быть жесток для того, чтобы сохранить жизнь. Так говорила ее бабушка; и поэтому они напоили ее кровью слабой собаки. И именно поэтому мать дала ей имя Десница Господня. Ее мать была мудра: она знала, что Ремедиос была рождена для того, чтобы защитить и прокормить их семью, в этом состояло ее предназначение.

Теперь к Ремедиос вновь пришли видения о вампирах и о чупакабре, но они больше ничем ей не угрожали.

Когда небо чуть посветлело, знание, открывшееся Ремедиос благодаря семейным четкам, не исчезло. Оно становилось все крепче, а все заботы и тревоги понемногу оставляли ее, освобождая место для решительных действий.

Спящий дом до сих пор был окутан мертвой тишиной. Ремедиос, не останавливаясь, прошла мимо комнат, в которых спали Джесс и Роберт, и продолжала идти по коридору второго этажа, глядя, как ее тень скользит по стенам. Наконец она достигла спальни своих хозяев, тихо открыла дверь.

Воздух в комнате был наполнен сладким ароматом духов миссис Ричвуз. На несколько мгновений Ремедиос замерла, чтобы принять решение. От ее спящих хозяев, оказывается, было много шума. Миссис Ричвуз спала с маской на глазах, а в ушах у нее были беруши. Мистер Ричвуз растянулся на боку на краю кровати и громко храпел. Ремедиос подошла к его стороне постели. Она присела рядом с ним на кровать и потянулась, чтобы осторожно дотронуться до синей вены, выпиравшей под кожей у него на шее. На мгновение девушка перестала дышать. Ричвуз открыл глаза и в испуге уставился на нее. Ремедиос поднесла палец к губам и тихо прошептала: «Someter — подчинись!» Веки хозяина сразу опустились, на лицо вернулось сонное выражение. Он повернул голову так, словно предлагал Ремедиос свои вены. Девушка прокусила их быстро, легко, естественно, как и любое животное, которое в какой-то момент своей жизни полюбило вкус крови.

Ремедиос сидела за кухонным столом, чувствуя себя обновленной. Она поставила свою подпись в конце письма к дяде Антонио. Она писала ему о том, что он должен использовать часть тех денег, что получает от семьи в качестве своей доли, для того, чтобы обеспечить медицинскую помощь Долорес, чье имя означает «боль». Она заверила его, что боль Долорес станет и его болью тоже, если он не выполнит просьбу Ремедиос так, как нужно. Она прекратит посылать деньги домой, пока он не сделает то, о чем она его просит. А если он откажется? Да, ее семья будет страдать, и нога Долорес продолжит сохнуть и гнить, но он, Антонио, пострадает больше всех — она лично позаботится об этом.

Ремедиос положила письмо в конверт и запечатала его вместе со своими надеждами.

В это время на кухню вошел мистер Ричвуз.

— Доброе утро, Ремедиос. Как ваши дела? — Он выглядел уставшим и смущенным.

— У меня все хорошо, мистер Ричвуз. Могу я с вами поговорить?

— Да, конечно. О чем же?

— Я прошу вас о трех вещах. Первое, я бы хотела навестить мою семью недели на две. Мне нужен билет на самолет.

Ричвуз потер шею, и его взгляд принял отсутствующее выражение.

— Это можно устроить.

— Далее, я хочу прибавку к жалованью. Я бы хотела, чтобы вы мне платили дополнительно сотню долларов каждый месяц.

В отличие от того, каким раздраженным и нахмуренным он был вчера, сегодня мистер Ричвуз благожелательно кивал с мечтательным выражением лица. Он разговаривал с Ремедиос уважительно, как равный с равной, как с сильным человеком, который знает, чего хочет, и это было справедливо.

— Хорошо. Я думаю, мы можем найти для вас лишнюю сотню долларов в месяц.

— И последнее, — сказала Ремедиос. — Я бы хотела, чтобы вы открыли счет на мое имя и разместили эти деньги в банке, как вы однажды предлагали мне. Это сделает меня миллионершей через двадцать лет.

Ремедиос была несколько удивлена, увидев, что он как будто поклонился ей.

— Ну, я не могу вам обещать, что вы станете миллионершей через двадцать лет, но если вы не будете касаться этих денег, то, я обещаю, со временем вы разбогатеете. Это мудрое решение, Ремедиос. Я сегодня же зайду в банк и возьму все документы, которые нужны, чтобы вам открыли счет; мой бухгалтер поможет в этом, и вы в любое время сможете пополнять свой вклад. А когда придет время, мы инвестируем эти деньги под большие проценты. Вам нужно быть храброй, ведь придется немного рискнуть. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского! Этот мир жесток — или ты, или тебя. Выживает самый сильный.

— И самый умный, — добавила Ремедиос, мягко улыбнувшись.

Она думала о том, насколько же удобнее жить за счет сильного, а не за счет слабого.