Ремидиос поднесла четки к самым глазам. Ведь это все молочные зубы! Это правда, у ее матери были братья и сестры, и у бабушки тоже. Так много зубов, надежно сохраняемых от почернения. Здесь были зубы со всего рта. Некоторые из них принадлежали ее братьям и сестрам, здесь же были зубы ее матери и бабушки, но она не знала, который из них кому принадлежит. Она осматривала знакомые детали четок: бусинки, сгруппированные по несколько штук в ряд, отделенные друг от друга узелками, если считать от распятия до замочка, то: одна, десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят. Всего шестьдесят. И все одинаковые. Один к одному. И тут Ремедиос обнаружила, что один зуб отличается от других. Как же она сразу не заметила?

В четках был один зуб, непохожий на остальные. Он был длиннее других. Тонкий, острый, непохожий на человеческий зуб и больше напоминающий клык животного. Или вампира.

Ремедиос стало трудно дышать, четки выскользнули из ее рук и упали, ударившись об пол.

— Глупая девчонка! — обругала она себя и нагнулась, чтобы немедленно поднять бесценный подарок своей матери.

Хвала всем святым, ни один зуб не сломался.

Она проверила их все, один за другим. Да, ни один не был сломан или поцарапан. Какая удача! И она в ужасе уставилась на длинный клык. Ремедиос осторожно тронула пальцем кончик зуба. Он был острый, как нож!

Подавленная получением письма и загадочного подарка, Ремедиос убрала четки обратно в мешочек. Она быстро загрузила посудомоечную машину, привела в порядок кухню и унесла посылку в свою комнату. Она была так расстроена всем этим, что убрала сверток в нижний ящик шкафа и запрятала его под стопку с футболками. Внезапно она почувствовала ужасную усталость. Сняв туфли, но не раздевшись, девушка опустилась на кровать и закрыла глаза, даже не заметив, что забыла выключить свет.

Ремедиос очнулась от глубокого, тревожного сна, который не могла вспомнить. Ее спальня в доме Ричвузов показалась ей странной и незнакомой, в углу шевелилась тень, казалось, скрывающая… кого? Может быть, чупакабру?

Девушка села и стала напряженно всматриваться в темноту угла, прикидывая, насколько здесь безопасно, и вслушиваясь в тишину. Дом казался странно безмолвным, точно Ремедиос была в нем единственной живой душой. Из приоткрытого окна с улицы не доносилось ни звука, ни даже шороха. Шкаф и то, что было в нем спрятано, притягивал ее взгляд с невиданной силой. Когда Ремедиос поняла причину своего тревожного возбуждения, ей стало нечем дышать, сердце бешено заколотилось, а в груди похолодело.

Она поднялась с кровати и прислушалась: в прихожей царила мертвая тишина. Ремедиос босиком отправилась на кухню — привычное место, где она проводила столько времени. Девушка включила свет, и это простое повседневное действие успокоило ее.

Безотчетный страх, охвативший Ремедиос, понемногу исчезал, и она, услышав урчание в животе, поняла, что очень голодна. Она открыла холодильник, достала блюдо, на котором лежало жаркое, и взяла нож со стола. С трудом осознавая, что она делает, Ремедиос отрезала непрожаренный, сочащийся кровью кусок мяса. Она отрывала самые кровавые куски жаркого и отправляла их в рот руками, слизывая кровь с пальцев.

Ремедиос посмотрела на свои руки, покрытые темно-красными пятнами крови, и внезапно вспомнила вот что: в межсезонье, когда ночи становятся холоднее, когда она была совсем еще маленькой ребенком — вроде бы еще до рождения Эсперансы, — Ремедиос попробовала кровь на вкус!

Ее мать, ее отец, всегда выглядевший таким усталым, ее еще не поседевшая бабушка… Маленькая Ремедиос стояла рядом с ними на деревенской площади, и руки матери лежали на ее плечах. Вся площадь с церковью на одном краю была заполнена их соседями, друзьями и прочими родственниками. «Сегодня праздничный день, — сказала бабушка утром. — Dia de los Muertos — День мертвых и День Всех Святых, день, когда люди молятся всем святым за всех усопших». Как можно молиться всем святым, удивлялась Ремедиос, ведь их так много? Ее бабушка сказала, что день будет наполнен молитвами и месса будет долгой: падре станет перечислять имена всех умерших, для бедняков отслужат общую мессу, а для богатых, которые могут заплатить, проведут отдельные службы.

Из церкви, которую они только что посетили, выходили толпы утомленного народа, они двигались по площади кругами, падре вел за собой молящихся, и казалось, что одни люди напевали какую-то мелодию, а другие эхом повторяли за ними слова их молитв. Острый запах курящегося ладана наполнял воздух, министранты медленно шли за священником и звонили в колокольчики, в то время как другие рассыпали освященные темно-пурпурные лепестки цветов перед процессией.

Ремедиос мусолила во рту кусочек guaguas del pan — маленький хлебец, который бабушка испекла на этой неделе. Он лежал в корзинке специально для Dia de los Muertos. Это были небольшие хлебцы в виде мужских и женских фигурок, которые символизировали усопших. У фигурки, что держала в своей руке Ремедиос, глаза были сделаны из красного сахара, губы и волосы — ярко-зеленые, а одета она была в яркое платье. Бабушка называла ее Эсперанса. Это было имя умершей сестры матери Ремедиос. В ее честь назовут позже одну из ее младших сестер. «Это имя означает „надежда“», — говорила бабушка. Ремедиос спрятала маленькую Эсперансу в карман, чтобы позже положить ее на домашний алтарь. На алтаре стояли большая статуя святой Марианиты де Хесус и очень много свечей. Там же положат цветы, которые прихожане принесут с собой с кладбища.

Ремедиос проголодалась и удивлялась, почему они не могут вернуться домой и как следует поесть густой суп hero и выпить горячую, бордовую, похожую на желе colada moranda, которую ее мать готовила только на День Всех Святых.

Праздничное шествие длилось еще не один час, взад и вперед по площади носили венки цветов, маленькие stampas — фигурки святых, записки с именами умерших, которых нужно было помянуть в молитве. Записки были украшены красными и желтыми цветами. Падре нес большую икону с изображением Девы Марии, два других священника несли другую икону — с ликом святой Марианиты де Хесус, которая пожертвовала своей жизнью, чтобы спасти город от землетрясений. Оба изображения были обильно украшены блестками, морскими ракушками и цветами. Ремедиос захотелось спать, и она опустилась на жесткую землю, прислонившись к ногам своей бабушки.

А потом, когда девочка открыла глаза, было уже темно, ночь опустилась с неба, как большое темное покрывало, и в городе все замерло… Она поняла, что теперь находится на кладбище.

Здесь обитель мертвых. Огромное множество бетонных ящиков, нагроможденных один на другой. Как сказала ее мать, мертвых много, а места мало. Ремедиос продолжала сидеть на земле перед могилами своих предков, в то время как взрослые украшали надгробия красивыми белыми лилиями, клали венки из цветов на мраморные плиты с высеченными на них именами тех, кто был здесь похоронен. Воздух наполнился сладким благоуханием лилий, пришедшие на кладбище начали возносить молитвы. Ремедиос опять задремала.

«Приведите их!» — приказал падре. Внезапно стало совсем темно, только звезды продолжали светить над головами собравшихся людей. Собаки! И их так много! Откуда они здесь взялись? С трудом верилось, что кто-то из их соседей мог позволить себе содержать собаку. Эти дикие животные скитались по улицам и выпрашивали еду у людей. Как же их сюда заманили? Все дело было в объедках. Ремедиос никогда не видела, чтобы в одном месте собиралось сразу так много собак, которым к тому же дали столько еды.

Некоторые время спустя мужчины стали осматривать собак, бурно, но по-дружески обсуждая каждую из них. Которое из этих животных было самое сильное, а которое самое слабое? Кто из двух огромных псов наиболее решительный? А вот этот маленький белый щенок, который бесстрашно набрасывается на других собак и отбирает у них еду, — возможно, когда он вырастет, то превратится в доминантного самца, вожака стаи. В конце концов из всей стаи выбрали одну собаку. Это была коричневая сука средних размеров, гихая и робкая. Самая слабая, как сказала бабушка Ремедиос. «Someter — подчинись!» — сказал собаке дядя Антонио.