…От лагеря в разные стороны уходили четыре дороги – два хорошо накатанных тракта к Каракесе и Эрзуруму и еще пара поплоше – в сторону турецко-советской границы.

До ближайшего селения было километров пять, и это вполне устраивало комбрига. Место специально выбиралось так, чтоб лагерь не бросался в глаза и в то же время, случись такая необходимость, мог легко оседлать все дороги.

Холмистая равнина уходила вперед до самого горизонта, сливаясь там с горами. Казалось, что вокруг нет ни души, но комбриг товарищ Родимичев знал, что, подумав так, ошибется. Люди вокруг были. Причем свои люди, хоть и переодетые в турецкую военную форму – синие шаровары и френчи, красные фески.

У него на голове была точно такая же. Он снял её с наголо бритой головы, вытер вспотевший лоб. Карнавал какой-то… Комбриг сплюнул, но не сказал ничего. Приказ есть приказ. Хорошо, что хоть турецкий язык учить не заставляют.

Бригаду перебросили сюда неделю назад из-под Ростова. Ночью, по тревоге подняв личный состав, погрузили в теплушки и довезли до Армавира, а там пешим манером перевели через границу. Сделано это было так быстро, что кое-кто из бойцов так и не сообразил, что находится на территории сопредельного государства, где в ходу не рубли и копейки, а лиры и куруши.

За спиной, отрогами поднимаясь вверх, простиралось Армянское нагорье, над которым хорошо видна была громада Арарата. Не так далеко, всего в сотне шагов, стояли палатки рабочих, что тянули сюда железнодорожную ветку. Отношения у СССР с Турецкой Республикой были отличные, не то что с западными соседями, так почему не помочь соседу с постройкой, раз просит? Это ведь и называется интернационализм!

– Самолет! Самолет!

Он вскинул бинокль. Точно. Летающая лодка. Как и предупреждали из ОГПУ, опознавательных знаков нет. Ты смотри, что мировая буржуазия делает! Совсем стыд потеряли! Над чужой страной, среди белого дня!

Аэроплан сделал круг над лагерем и снизился, чтоб рассмотреть все получше. Гостя ждали, и каждый знал, что следует делать.

– Не стрелять! – пронеслось между палаток. Красные командиры помнили позавчерашний приказ. – Боевыми не стрелять!

Инструкцию позавчера все получили самую строгую! Только не всех она касалась.

Товарищ комбриг бросился к палатке, где как раз в ожидании этой минуты с утра гоняли чаи три лучших бригадных пулеметчика, что не просто в мишень попадут, а в случае нужды серп и молот на ней двумя очередями нарисуют.

– Готовы?

Все трое вскочили из-за стола, на котором стоял парующий самовар, и, вытянувшись, разноголосо отрапортовали.

– Так точно!

Стрекот авиационного мотора влетел в палатку. Ручные пулеметы – два «льюиса» и «гочкис» – лежали тут же.

– Тогда давайте, товарищи бойцы, давайте…

Он тряхнул кулаками. Красноармейцы, похватав пулеметы, выскочили наружу. Родимичев выскочил следом, ощущая знакомый азарт удачной атаки. В бело-голубом небе кружила железная птица. Навстречу ей в небо уперлись стволы.

– Давай, давай, ребята… Патронов не жалеть… Только не сбейте его ненароком…

…Окопы бойца вырыли правильные – в полный профиль.

Товарищ Родимичев с адъютантом шли по брустверу, обходя воронки и любуясь.

При его приближении бойцы вытягивались, и по их глазам видно было, что если кто из них и жалел втайне о затраченном напрасно труде и кровавых мозолях, то только до вчерашнего дня. После того, как позиции были обстреляны тяжелой артиллерией, стало ясно, что воевать придется всерьез, а на такой войне пот дешевле крови обходится.

Сперва, как началось, комбриг, прямо скажем, озадачился – вроде бы дружеская страна, и на тебе. Промеж бойцов шум прошел. Комиссар прошел по ротам, объяснил все это происками империализма, а когда тем же вечером разведчики притащили «языка», то все прояснилось.

Оказалось, действительно происки!

Выяснилось, что никакие это не дружественные турки, а всего-навсего уже раз битые белые офицеры, нанятые на деньги английского империализма.

Комиссар собрал коммунистов, объяснил политический момент, и к утру пропала из глаз бойцов растерянность. Враг-то оказался старый, уже не раз битый!

А кого раз побили, того и второй побьем!

Да и позиция – загляденье! Не обойти!

С обеих сторон дороги холмы да горки – сам черт ногу сломит. Там, где хоть какое-то движение возможно, – колючая проволока в три кола и мины… Так что белякам деваться некуда – только в лоб.

«А лбы у нас крепкие!» – подумал комбриг.

Перейдя линию окопов, он спустился по склону к палатке, на ходу размышляя о том, как сюда занесло беляков и что они готовят.

А они должны были что-то готовить.

Не было времени у них на позиционную, такую, как в 16-м, на империалистической, войну. Как ни спокойны турки, не потерпят они у себя такого безобразия. Танки? Откуда они тут у них… Газы? Комбриг отрицательно покачал головой. Это вот вряд ли… Это не по-русски как-то, нарушение традиций какое-то… Аэропланы? Это в горах-то, где ровного места нет? А что тогда? Что? Эх, война, война… Это рядовому бойцу в удовольствие пострелять, а командиру голову ломать приходится…

Впереди взревел двигатель. Он отвлекся, приложил ладонь козырьком ко лбу.

Прямо за палаткой разворачивался грузовик. Рядом с другим грузовиком стояло несколько человек, причем по крайней мере четверо – штатские…

Да что ж тут такое происходит? Не действующая армия, а цыганский табор какой-то!

Брезентовый бок палатки загородил их, и тут же что-то там грохнуло и посыпалось металлом.

Настолько невоенным был этот дребезг, что комбриг ускорил шаг.

– Та-а-а-к, – нехорошо дрогнул его голос. – Это еще что?

За палаткой разгружались три грузовика. Один из ящиков упал, и теперь жестяные рупоры и медные штыри, выпавшие из него, лежали под ногами у гостей.

Раздражение, что целый день копилось в нем, плеснуло наружу. Он оглянулся и грозно повторил.

– Что это?

Краском со шпалами в петлицах вытянулся перед ним, при этом умудряясь глазом косить в сторону и присматривать, как штатские в синих халатах сгружают на землю ящики.

– Товарищ комбриг! Прибыл для проведения боевых испытаний новой техники.

– Какой… – Он сдержал ругательство. Адъютант за спиной вытянулся и губами проговорил за комбрига то, что и так висело в воздухе. – Какой такой техники? Вы что, не видите, что тут творится? Быстро собирайтесь и езжайте отсюда, чтоб я вас больше не видел!

Он повернулся на каблуках и, рубя рукой воздух, отправился к палатке.

– Послушайте, товарищ. Эй, я вам говорю… Куда вы пошли? Стойте. Вы, в феске…

Адъютант сбился с шага, и до комбрига, наконец, дошло, что обращаются к нему. От удивления он обернулся. Худой человек в штатском плаще махал рукой и не спеша направился в его сторону. Вот это было самым настоящим беспорядком. Краском вздохнул, загоняя злобу внутрь, и спросил.

– А вы кто? Каким образом очутились в расположении части? Часовой!

Штатский переждал всплеск начальственных эмоций, приподнял шляпу.

– Позвольте представиться. Бернард Кажинский. Изобретатель. Направлен к вам распоряжением…

Он поморщился, вспоминая, кем именно направлен, потом бросил тужиться и просто протянул военному несколько листов бумаги.

– Вот тут все. Прочтите и узнаете… А мне некогда…

Он повернулся и словно забыл о комбриге. Синехалатные техники с машины смотрели, чем закончится разговор. Гражданский повернулся к ним.

– Что ж вы, милые мои, хорошие… Сгружайте, сгружайте… Быстрее!

Они смотрели за спину инженеру, где комбриг растерянно читал документы. Он читал и качал головой – не верил собственным глазам…

Атака началась с рассветом.

Сперва двадцать четыре залпа тяжелой артиллерии разметали большевистские заграждения из колючей проволоки, а затем в прорыв пошли офицерские цепи.