Их одежда была той же, что и у красноармейцев – турецкое обмундирование. Со стороны могло показаться, что тут проходят учения – и нападавшие и защищающиеся были одеты одинаково, но уже через пару минут все изменилось.

Кто-то из нападавших на волне нервного подъема сбросил позорные турецкие фески и достал из-за пазухи фуражки Российской императорской армии.

– Не стрелять! – пронеслось вдоль позиции красных. – Не стрелять без команды!

Офицеры впереди двигались грамотно – перебежками. Верно народ говорит – «за одного битого двух небитых дают». Научились воевать.

Фигурки, несмотря на то, что красные не стреляли, то появлялись, то исчезали, припадая к земле.

Комбриг считал шаги. Кустик, который он мысленно отметил как предельную дистанцию, остался уже позади первой цепи перебегающих фигурок в синем.

– Ну что, хватит вам?

– Товарищ военный! Вы их метров на пятьдесят подпустите!

Комбриг скрипнул зубами, зло ответил, не отрываясь от стереоскопической трубы.

– Да что вы, товарищ изобретатель, смеётесь, что ли? Они ж нас гранатами закидают.

– Ну пожалуйста… Я вас очень прошу!

«Какое там «пожалуйста», – подумал комбриг, – с твоими бумагами ты меня, если не послушаюсь, перед строем расстрелять сможешь… Видали мы таких изобретателей!» Телефонная трубка стала вдруг тяжелой.

Фигурки набегали, набегали, и у командира зачесалось в горле – так хотелось скомандовать «Огонь!». Он сжал тяжелые кулаки. Еще десять шагов. Ему показалось, что он различает пуговицы на груди первых. Ну когда, как не сейчас?!

– Ну же!

– Не нукайте! – резко прикрикнул ученый. – Установка экспериментальная, дальность действия не более трехсот метров…

– Так уж и так…

– С такого расстояния они не воспримут моей команды… Сейчас я могу их только разогнать… Хотите? Я внушу им ужас, и они разбегутся.

Не отрываясь от стереотрубы, комбриг отрицательно качнул головой.

Если этот штатский не врет и не ошибается, у него появлялась возможность покончить со всеми одним махом – просто подвести золотопогонников под пулеметы. Соблазн кончить все разом был велик! Комбриг тяжело вздохнул.

– Нет, товарищ изобретатель. Давай, как и договорились.

Еще десять долгих секунд комбрига терзало сомнение – не заигрался ли он, но тут случилось чудо.

Первая офицерская шеренга вдруг остановилась и бесстрашно замаршировала на месте. Через секунду те, кто не бежал, а лежал в снегу, поднялись и деревянными шагами замаршировали вперед.

Товарищ Родимичев, не отрываясь от окуляров, скомандовал:

– Пулеметчикам приготовиться…

Адъютант повторил эти слова в трубку полевого телефона. Комбриг словно увидел, как подобрались первые номера всех восьми пулеметов, поставленных там, где потребовал ученый. Как вторые номера приподняли ленты, чтоб не случилось перекоса, как взгляды ушли сквозь прицельные рамки туда, где маршировал враг.

Беляки и впрямь маршировали.

Стройными рядами они сходились в плотную группу и, подстраиваясь под шаг друг друга, словно всех их вела не слышимая никому музыка, пошли вперед.

Слово, что уже минут десять терзало горло комбрига, наконец выпорхнуло оттуда.

– Огонь!

Адъютант, крикнув команду в мембрану полевого телефона, высунулся из окопа. В этот момент красные окопы вспыхнули пулеметным огнем. Плотную, собранную группу хлестали пулеметные очереди, укладывая на землю живых людей.

Комбриг азартно охнул. Зрелище было непривычным. Плотно сбитая толпа ровным шагом маршировала на месте, а её резали струи пулеметных очередей. Пулеметы выплевывали почти шестьсот пуль в минуту. А пущенная с близкого расстояния пуля пробивала двух-трех человек и застревала в четвертом. Убитые валились на землю, освобождая место для новых смертников…

Это продолжалось не более пяти секунд.

Инженер Кажинский увидел это через его плечо и, дернув щекой, переключил рубильник на пульте. Повинуясь неслышному щелчку, марширующая толпа на заснеженном поле сломалась и, обуянная ужасом, бросилась назад.

До своих окопов добежали немногие.

Перевалившись через бруствер, с отвращением отбросив в сторону феску, поручик Розинцев вытер разгоряченное лицо грязной травой. Над головой продолжали свистеть пули, но в окопе это было уже не страшно…

Привалившись к земле, он прикрыл глаза, слыша, как то справа, то слева в окоп падали товарищи. Глаза он открыл, когда кто-то засмеялся. Мелко, истерично…

– Да, господа… Давно я так не бегал!

Полноватый незнакомый ротмистр вытерся рукавом, оставив на небритых щеках глиняные разводы.

– Что это было?

– Умопомрачение, – мрачно отозвался кто-то. – Мы дружно сошли с ума и…

Ротмистр осторожно высунулся. Стрелять красные перестали – не в кого.

– Боюсь, что нет… Скорее большевики изобрели что-то новое…

К коричнево-серым валунам, что усеивали землю между окопами, добавились тела товарищей. Полоса земли между окопами теперь напоминала болото – ровная поверхность, и, словно кочки, тела, тела, тела…Кто-то там еще шевелился, кто-то сидел под прикрытием камней, не решаясь преодолеть простреливаемое пространство.

– Не знаю, как у вас, господа, а у меня было мерзкое ощущение, что в моем мозгу кто-то ковыряется…

При воспоминании ротмистра передернуло.

– Мозолистой рукой? Серпом и молотом?

– Идите вы к черту со своими шуточками, поручик!

– Я думаю, господа, что мы столкнулись с новым оружием…

– Почему с оружием? Оружие – это то, что убивает.

– Извольте посмотреть за бруствер.

– Это пулеметы.

– Это страшнее пулеметов. Я своими глазами видел, как барон шел на пулемет… Глаза безумные, лицо белое… Чтоб еще раз подойти к ним так близко, понадобится мужество, которого у меня нет.

Ротмистр помотал головой.

– Я готов убивать их и рисковать собственной шкурой, но по-честному… При приблизительно равных шансах… А так вот… Увольте, господа…

То, что большевики обладают каким-то страшным новым оружием, стало ясно уже через день, когда посланные в передовой секрет офицеры РОВСа на глазах товарищей и британских инструкторов молча поднялись из-за камней и, не скрываясь, пошли к красным окопам. Просто перебежчиками они быть никак не могли – и подполковника и обоих капитанов в сводном отряде хорошо знали, потому и не стали стрелять как в предателей – рука ни у кого не поднялась.

Удивительно было и то, что и большевики не стреляли. Эти словно знали, что там происходит, словно это так и было нужно… Посланные за ними в горячности вдогонку три офицера, не добежав до ушедшей вперед первой группы, вдруг остановились и заметались на одном месте.

Издалека казалось, что они ведут борьбу с кем-то невидимым. Кто мог – припали к биноклям и стереотрубам. Кто не видел – вытягивали шеи и переспрашивали.

– Что там такое, господа? Что такое?

Никто не решился сказать – словно наблюдал какой-то таинственный обряд. Люди топтались на одном месте, то ли мешая, то ли, наоборот, помогая друг другу что-то делать… Они толкались, держались друг за друга, дергались в разные стороны…

Кончилось это тем, что один из них, бросив винтовку, деревянно переставляя ноги, зашагал следом за первой тройкой, а второй заковылял обратно, неся дергающегося в его руках третьего товарища. В спину им ударили пулеметы.

Они едва успели добрести до камней, как земля тяжело вздрогнула, и над их головами полетели первые снаряды.

Единственным достойным ответом на большевистские происки, который нашелся у атакующих, оказалась артиллерия..

Пушки ударили из-за холмов, с закрытых позиций, сводя схватку «в ничью».

Снаряженное взрывчаткой железо с воем перелетело окопы, и пулеметный огонь с той стороны вовсе прекратился. Из блокгауза было видно, как за красными окопами встали черные султаны земли и камней, как погасли злые вспышки станковых пулеметов.

Генерал Долин, командир сводного отряда, опустил бинокль на грудь, оборотился к подчиненным.