— Я тут с этой красавицей всю ночь рядом проспал.

— О, у вас еще сон был, — улыбнулся Кесарев. — Я вам завидую... Ну, где ваша красавица?

— Вон она, на якоре, — капитан буксира кивнул в сторону полубака.

Якорь рыбаки успели поднять на два-три метра над водой, теперь он висел на железной цепи неподвижно. На обе его лапы намотался стальной трос-минреп, а на нем — мина, она наполовину была в воде. Вдруг к буксиру подлетела белогрудая чайка и уселась на зловещий шар. Она вытянула тонкую длинную шею и закричала, словно говоря: «А я не боюсь, а я не боюсь...»

Кесарев махнул фуражкой, и чайка взмыла вверх.

— Ну, что за мина? — спросил капитан буксира.

Кесареву не стоило большого труда определить, что мина типа «С», неконтактная, немецкая.

— Значит, опасная?

Кесарев сказал, что эти мины особой конструкции. Чтобы никто не смог их разоружить, немцы придумывали для таких мин всякие «сюрпризы». В первые месяцы войны «эски» доставляли военным морякам немало хлопот. Не один минер погиб, пока узнали тайну ловушек.

— Буду разоружать, — твердо сказал Кесарев.

— Где, здесь, в порту? — удивился капитан буксира.

— Да, — Кесарев взглянул на капитана. — У таких мин, прежде чем их буксировать, надо вынуть запал...

На шлюпке Кесарев подошел к мине. Осторожно взялся левой рукой за якорь-цепь, а правой дотронулся до железного шара. Корпус холодный как лед.

«Да, не ошибся — самая настоящая малогабаритная «эска», — подумал он. — Где-то тут установлен запал ловушки. Вынуть бы его, а там, глядишь, можно будет мину отбуксировать. Но сначала надо отвинтить гайки, чтобы снять крышку и отключить схему ликвидатора...»

Шлюпкой управлял мичман с военного тральщика, стоявшего на рейде, он был опытным рулевым, понимал малейший жест Кесарева, гребцы то опускали в воду весла, то снова поднимали их вверх.

«Надо отдать три гайки, только три, и тогда я доберусь до запала», — думал Кесарев.

Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как подошли на шлюпке; время для него остановилось, и он ничего не видел вокруг, он видел лишь перед собой черный шар. Сверху он местами заржавел, видимо, заржавели и гайки, потому что не слушались разводного ключа. Наконец-то Кесарев ощутил усталость. Открыть бы крышку, а уж тогда... «А что если полить на гайки машинным маслом? — подумал Кесарев. — И чего это я сразу не догадался!»

Одно слово — «масло», и вот уже мичман протянул ему жестяную банку, и Кесарев, взяв ее, стал смачивать винты. Налил густо... Теперь несколько минут подождать. А потом снова взяться за ключ.

«А у Наташи все же есть чутье, — подумал вдруг Кесарев. — Я ей и словом не обмолвился, куда ухожу и зачем. А она сказала на прощанье — «береги себя». Эх, Наташа... Может, мне и больно, что нескладная у нас какая-то жизнь. А по-другому я не могу. Я хочу быть только с тобой, в море часто мои мысли о доме, о тебе, о сыне. А вернусь с моря, сойду на берег, и ноги несут к Вере. Что-то мешает мне, какая-то вражда к тебе появилась. А какая — и сам понять не могу. Но ты не думай, что я перед Верой на коленях стою, — мысленно говорил он жене. — Из меня веревки она не скрутит. Может, она еще немного покрутит мне мозги, а уж тогда ей никак меня не прижать своим каблуком. Вот клянусь, Наташа. Ты потерпи самую малость, и я совсем прозрею, вернусь к тебе навсегда...»

Далеко на причале Кесарев видел людей, наблюдавших за шлюпкой; были там военные моряки, с рассветом оцепившие порт, были рыбаки. Оттого, что все они ждали, когда наконец будет ликвидирована опасность, на душе у Кесарева потеплело. Ему и самому не терпелось скорее сделать то, ради чего он шел на катере за десятки миль.

«Жаль, что нет здесь Веры, она бы воочию убедилась, как я рискую», — неожиданно подумал Кесарев. В нем еще больше окрепла мысль увидеть ее. И если бы не эта злополучная мина, он еще вчера мог бы съездить к ней. Обнять бы ее сейчас да так и застыть на час, на день... Как она говорила в прошлый раз? «Твое минное дело меня не интересует, не для того я на свет родилась, чтобы переживать за кого-то. Я хочу жить так, чтобы ни в чем себе не отказывать». Он тогда сказал ей, что так могут рассуждать лишь эгоисты. Она даже не покраснела. «Я эгоистка? А может, Сережа, твоя Наташа эгоистка? Не я, а она заманила тебя в свои сети. Так опутала, что и жизни тебе нет».

Тихо в бухте, только слышно, как кричат чайки да время от времени где-то на другой стороне залива прогудит рыболовецкое судно. Тишина какая-то зловещая, обманчивая, в такие минуты Кесарев даже слышал биение собственного сердца; боязни у него не было, руки хотя неторопливо, но уверенно делали свое дело.

Скрипнула крышка — это с места наконец сдвинулась заржавевшая гайка. У Кесарева от напряжения даже молоточки в голове застучали. Он отвинтил гайку, положил ее себе в карман и принялся за вторую. И вот что странно — она легко подалась, несколько поворотов ключа — и крышка еще больше отошла. Кесарев заглянул в щель — два тонких проводка, красный и черный, тянулись к запалу. Запал медный, блестящий. Он холодит глаза. Только бы не задеть тонкие проводки... Кесарев подумал о том, что надо отключить схему ликвидатора. Внутри там есть один хитрый контакт, если вдруг какой-либо проводок порвется, то сейчас же, в одно мгновение заработает часовой механизм, пройдет несколько секунд, контакт замкнется, сработает запал и — взрыв. Кесарев дотронулся до красного проводка. Тонкий как паутина. Только бы не оборвать. Кесарев чувствует, как деревенеют пальцы. Да, прав Скляров — человек живет не умом, а сердцем. Нет, Кесарев с этим не согласен. Человек живет прежде умом, он должен соображать, что к чему, а уж потом делать какой-либо шаг; а сердце... Оно самый чувствительный аппарат; глухо стучит в груди, будто тяжесть на нем какая. И в ногах тяжесть, и дышать как-то тяжело. Не страх ли тебя сковал, Кесарев? Нет, только не страх. Напряжение какое-то давит на сердце. Ворочается оно как мельничный жернов.

«Чего ты скис? — сказал он себе. — Ты же не трус, Сергей. Ну? Докажи, что ты щелкаешь мины как орехи. Только не спеши, думай. Только не спеши. Человек живет умом...» Он нагнулся к мине, засунул руку в отверстие, пытаясь вынуть запал.

«Все, кажется, я готов...» — только и подумал Кесарев. И тут одна мысль обожгла его сознание — порвать черный проводок. Это по нему бежит ток к запалу. Да, да — он... Кесарев просунул руку и изо всех сил потянул провод. Наконец он лопнул.

— Все, теперь дело в шляпе, — выдохнул Кесарев. Но едва он приложился ухом к мине, как услышал стук «тик-так, тик-так». Часовой механизм работал. Кесарев догадался — в камере мины установлено два ликвидатора. Значит, там и два запала, и чтобы вынуть их, надо снять крышку аппаратной камеры. Скорее, скорее! Кесарев изо всех сил нажал на разводной ключ, и гайка сдвинулась с места. Скорее! Скорее!

Он мигом снял крышку, бросил ее и тут же увидел переплетение проводков. Все Их резать нельзя, где-то тут два проводка от часового механизма. Ага, вот они, у самого запала... Он зубами перекусил их, и часовой механизм перестал работать. Кесарев легко вынул один запал, потом другой и, держа их на ладони, сказал:

— Вот они, голубчики...

Пальцы дрожали, и ему стало не по себе. Он осторожно завернул запалы в платок и положил в карман. Кивнул мичману:

— Давайте, гребите к буксиру...

Вскоре мину отбуксировали подальше от порта, на другую сторону залива, и подорвали. Эхо взрыва молнией пронеслось над бухтой, вспугнуло чаек и затерялось где-то в скалах. Кесарев легко вздохнул:

— Еще одно эхо войны... — И, глядя на капитана буксира, спросил: — Ну что, все? Тогда разрешите мне отбыть на корабль на вашем катере...

Уже смеркалось, когда катер ткнулся носом в песчаную отмель. Кесарев спрыгнул на землю, крикнул рулевому «спасибо!» и зашагал вдоль берега.

Странное, однако, чувство овладело им: там, в бухте Заозерной, он думал о Вере, говорил себе, что при возвращении на корабль непременно зайдет к ней; а то, что дома ждет Наташа, его ничуть не волновало. А укротив мину, он вдруг с необыкновенной теплотой подумал о жене, он понял, что это, видно все оттого, что она ждет его, волнуется. Не зря же как-то в пылу откровения она призналась, что, когда он в море, дома она сама не своя: то выглянет в окно, откуда до самого горизонта просматривается дымящее море, то станет звонить по телефону жене старпома Лиле Ивановне, говорить о том, что их сын Игорь хорошо решил домашнее задание, написал сочинение без ошибок, а потом спросит: «А как там Роберт Баянович, что-то давно он не был в школе?» А жена скажет: «Так ведь в море он, как и ваш Сергей». И только после этого Наташа успокоится. А на другой день она снова начинает волноваться...