Несколько раз вспыхнул бластерный луч — но густая тьма лежала в узком проеме между домами. И луч не нашел свою цель.

— Прощай, Мак-Лауд! — выкрикнул Второй, прицеливаясь снова.

И нажал на спуск трижды подряд, веером.

— Прощай! — донеслось в ответ совсем из другого места. — Ты ведь уходишь, да?!

Второй повернулся в бешенстве, но враг его уже исчезал за углом.

С мечом в одной руке и бластером в другой ринулся Крагер следом. Ветер пел под его крыльями…

Поворот. Снова — узкая щель проулка. И высверк меча у боковой стены. Все! Врагу не уйти!

— Ну давай же, давай… — бормотал Мак-Лауд сквозь зубы. — Давай сюда… ублюдок!

Он все рассчитал. Не станет пришелец стрелять, пока не рассмотрит ясно цель. Тем более, что рассмотреть ее — проще простого.

Как ни узка улочка, но она куда шире размаха руки с мечевым лезвием.

Поэтому не опасаясь удара мчался Второй по противоположной его стороне. Мчался на полной скорости.

Он не смог остановиться, когда Мак-Лауд резко вскинул меч — так, что по высоте кончик его оказался на уровне горла Крагера.

Меч, конечно, не достал Второго. Но и не должен был он — меч — достать его.

Тонкий, но крепкий провод теперь пересекал улочку. Один конец его уходил в противоположную стену, а другой был обмотан вокруг клинка цвайхандера, теперь поднятого вверх. И…

И трехжильная струна пришлась атакующему точно под подбородок.

Черный шар головы уже катился по земле, когда тело оборвало свой полет, впечатываясь в стену дома. Секунду оно еще оставалось висеть, прижатое к ней инерцией.

Потом рухнуло.

И вновь сплелись в единую сеть хлысты разрядов, ударившие из перерубленной шеи… из обоймы лучемета… Из двигателя крыльев… Из двигателей машин, стоявших в переулке… Лопались фары, в бесформенное месиво превращались салоны автомобилей — и холодный смерч окутал тело стоящего на коленях человека.

Окутал, но не был вобран им, не был поглощен.

Обе руки воздел Мак-Лауд в небо. Одна из них сжимала меч.

— Рамире-е-ес! — звал он. Вспомнил он, вспомнил наконец, имя Катаны. И смерч энергии поднялся высь. Все выше и выше поднимался он, пока не осталось от него еле различимое голубое пятнышко.

Вскоре исчезло и оно…

…Если бы под фундаментом одного из лэргских театров кто-нибудь удосужился произвести раскопки, то весьма возможно, там был бы обнаружен еще один фундамент, который в свое время нес на себе громаду боевой башни

— донжона. Конечно, ни сейчас, ни в прошлые времена, донжон незачем было сооружать в самом городе. Но полтысячелетия назад это место находилось далеко за городской чертой… Впрочем, и сам Лэрг в то время городом, по сути, не являлся. Так — несколько домов и церквушка под замковой стеной.

Может быть, и осталось там несколько камней прежнего фундамента… Но уж наверняка ничего не сохранилось от одинокой могилы, вырытой некогда рядом с донжоном.

Но разумеется, никто не производил таких раскопок. С какой стати?

— …Чтоб ему пусто было, сорванцу! Бутылку ренского вылил мне на голову, что вы скажете! Этот череп, сэр, — это череп Йорика, королевского скомороха.

И могильщик швырнул упомянутый череп на кучу взрыхленной земли.

— Этот?

— Этот самый!

— Дай взгляну…

И Гамлет, наклонившись, подобрал мертвую голову.

— Бедный Йорик!

Спектакль был обычен — не лучше и не хуже огромного множества «Гамлетов», что были поставлены в разное время и в разных концах земли. Никто и не ожидал от него чего-либо особенного.

И когда ЭТО свершилось, трудно сказать, кто был потрясен более — актеры или зрители. Пожалуй, все-таки актеры.

Холодный вихрь прошелся по сцене — между Гамлетом и Горацио на сцене возник человек.

Он появился буквально ниоткуда — и замер, остановившись в каком-то странно незавершенном движении. Потом рука его судорожно метнулась к левому боку, словно нащупывая эфес. Но пальцы сомкнулись в пустоте — ничего не было сейчас у него на поясе…

Первыми из шока вышли зрители. В конце концов, театр ныне преподносил и не такие сюрпризы. И техника была, пригодная для организации «внезапных появлений», и режиссерский замысел вполне мог втиснуть в традиционно идущий спектакль такую вот фигуру. К тому же, одет незнакомец был примерно так же, как и актеры на сцене… Бог знает, за кого его приняла публика, — быть может, даже за внезапно материализовавшегося «королевского скомороха». Во всяком случае она зааплодировала.

Но вот актеры… Тем, кто находился на сцене, пришлось куда труднее. И дело даже не в том, что появление незнакомца застало их врасплох.

Просто все трое совершенно точно видели, что на этом месте не было ни потайного люка, ни вообще ничего, кроме досок сцены.

Ничего…

— Бедный Йорик! Я знал его, Горацио… — исполнитель главной роли попытался сделать вид, что ничего не произошло.

Вновь появившийся опять-таки довольно странным движением ощупал свою шею.

— Ага, понимаю… — пробормотал он почти про себя — так тихо, что его услышал только могильщик, оцепеневший с заступом в руках.

— Понимаю… Я здесь погиб, и это, наверное, мой череп…

Незнакомец снова тронул свою шею, будто проверял, на месте ли голова.

— Меня зовут Рамирес! — сказал он вслух.

Зрители уже не просто аплодировали — по рядам прошел откровенный смех.

— Я знал его, Горацио! — голос «Гамлета» сорвался на откровенный визг, но артист продолжал придерживаться прежней тактики.

С минуту Рамирес присматривался к нему, потом снова вмешался в монолог:

— Простите, что я мешаю вашей столь занимательной… э-э-э… беседе, но ваш товарищ, по-моему, явно не способен вам отвечать…

— …Вот здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз… — актер не отвлекался ни на что, но был уже в состоянии, близком к истерике.

Зрительный зал изнемогал от смеха.

— А все-таки, почему я вновь пришел в этот мир? — в уголках глаз Рамиреса разбегались веселые морщинки, но этот вопрос — не обращенный ни к кому конкретно — он явно задал всерьез.

— …Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?

«Гамлет» продолжал свой монолог, не соображая, что лишь нагнетает всеобщее веселье.

Рамирес посмотрел на него.

— Вы все-таки надеетесь, что он вам ответит? — спросил он с искренним сочувствием.

Это было последней каплей.

— Слушай, ты, дегенерат! — актер в ярости повернулся к нему. — Пошел ты!..

Тут он произнес нечто такое, чего Рамирес не понял — зато отлично поняли зрители, судя по их реакции.

Рамирес озадаченно сдвинул брови:

— Куда?

И тут он, совершенно независимо от происходящего вокруг, понял, что действительно должен куда-то идти, встретиться с кем-то… давно ему знакомым…

Это и было условием его нового Воскрешения…

Это чувство мелькнуло и тут-же пропало.

Одно можно сказать: актеру очень повезло, что его последние слова остались непонятыми.

На сцену из-за кулис выскочил режиссер. Он был вне себя от ярости.

— Это «Гамлет» или не «Гамлет»?! — вопил он. — Мы пьесу Шекспира играем или несем отсебятину?!

И тут он замер, наткнувшись взглядом на Рамиреса.

— Вы все перепутали, — вежливо пояснил тот. — Во-первых, «Гамлет» — это не пьеса, а хроника. Во-вторых, написал ее не Шекспир, а Саксон Грамматик [реально существовавший автор XII века, впервые изложивший легенду о Гамлете]. Шекспир, кто бы он ни был, вряд ли будет писать пьесы: это фамилия потомственных воителей… ["shakespeare" в переводе «потрясающий копьем»]

И вдруг Рамирес замолчал. Потому что чувство, исчезнувшее было — внезапно вернулось, заполняя все его существо.

Теперь он отчетливо слышал Зов…

— Прошу простить, но я вас покидаю. Меня действительно ждет далекая дорога… Позвольте… — и он вынул из ножен на боку совершенно обалдевшего принца Датского его шпагу.

Быстро, но с достаточной галантностью поклонившись рыдающим от хохота зрителям, Рамирес под шквал аплодисментов удалился со сцены.