— Я уже показываю! — произнес Катана с легкой иронией. Его ладонь по-прежнему была раскрыта.

На этот раз искра энергии, пробежавшая между ним и Клейморой, не осталась невидимой. Она явственно сверкнула в сгущающейся полутьме.

— О-о-о! — единой глоткой выдохнула толпа.

Нет, не толпа. Теперь это снова был Священный отряд. И, как полагается Священному отряду, у него вновь имелся предводитель.

Вернее, даже два предводителя: Катана пока что не сложил с себя полномочий. Да Клеймора и не помыслил бы претендовать на роль вождя в его присутствии.

Как тут же выяснилось, Катана, оказывается, и не думал ему эту роль предлагать.

Он имел в виду нечто иное:

— Понимаю, многим мой выбор покажется странным. Воистину — никогда еще юный не бывал предводителем! Но все же прошу верить мне… — Катана помедлил.

— Ведь все вы знаете — мне ведомы способности человеческих душ, — продолжил он тихо.

— Мы знаем, вождь! Знаем, брат… — не сговариваясь, отряд ответил, как один человек.

Голос Катаны окреп:

— К тому же знайте: он будет предводителем не сейчас, и не здесь…

Конан с недоумением повернулся к Катане.

— …и не над вами, — закончил тот чуть слышно.

Люди молчали. Это молчание далось им довольно нелегко — уж больно необычные вещи говорил Катана.

Но те, кто только что вновь стал Священным отрядом, — не превратятся так просто в толпу…

— Он вообще станет предводителем не «за», а «против». Не для того, чтобы вести людей самому. А для того, чтобы не дать Крагерам вести их за собой!

Клеймора слушал его внимательно. Недоумение из глаз юноши исчезло, хотя он по-прежнему не понимал что к чему.

— А каждый народ, который не пойдет за Крагерами — это будем мы. И любое место, где люди откажутся идти за ними, — будет здесь, на Зайсте.

В повисшей тишине было слышно, как поет ветер, задевая далекие гребни холмов.

— Вы поняли меня, люди Зайста?!

— Мы поняли… — ответил за всех Клеймора.

Было ему так страшно, как никогда ранее не бывало. Не за себя: он уже догадывался, что сам-то он уходит в жизнь.

Но остальные…

И Катана взял его за руку.

Что это было?

Он не смог бы этого описать. Ни описать, ни вспомнить, ни представить… Словно становишься другим… Нет, не так.

Словно растворяешься в глубинах мироздания Космоса, исчезаешь без следа. Но это не страшно.

Это не смерть.

А точнее — и смерть, и жизнь, и небытие… и все остальное, для чего еще не придуманы слова.

И снова: нет. Даже не так…

Это не ты растворяешься во Вселенной — а Вселенная растворяется в тебе. Растворяется, вливаясь, — и вот уже кровью твоей стал свет, а плотью

— пустота, и до смешного маленькими кажутся тебе планеты, звезды, галактики.

Точнее, казались бы — но в твоем существе не осталось теперь места смеху.

И горю. И радости. И вообще ничему.

Но впереди уже блещет сияние, уже близок исход, близка цель…

Это длилось недолго, а кончилось неожиданно.

Окружающие вообще ничего не увидели. Лишь на миг фигуры двоих предводителей — прежнего и нового — словно окутал сверкающий голубой туман.

Блеск его был столь ярок, что все невольно отвели взгляд. А когда они подняли глаза, двое по-прежнему стояли на том же месте.

Катана выглядел как и раньше. Но Клеймора…

Трудно сказать, что в нем изменилось. Но теперь это просто был другой человек.

Это почувствовали все.

— …А теперь — о последнем секрете, — Катана говорил так, будто ничего и не произошло.

— Все вы знаете о Земле, о мире, населенном подобными нам… Все вы знаете, сколь велико расстояние между двумя мирами…

И снова Клеймора молча кивнул, отвечая за всех.

— …но Высокое Знание гласит: нет на свете ничего, что было бы по сути своей далеким или близким. А значит — нет двух миров. Есть один мир, тянущийся вдоль обоих лезвий межзвездного меча…

Рамирес обнажил свою катану, поднял ее перед глазами. Полыхнула сталь.

Но ярче, чем блеск стали, снова вспыхнул голубой туман, окутывая клинок.

И стал клинок бестелесным — утратил форму, размер, очертания…

И хотя каждый помнил, что меч-катана изогнут, что заточен он с одной стороны, а следовательно, имеет одно, а не два лезвия, — все увидели то, что хотел им показать предводитель.

Увидели, как медленно стекают вдоль ставшего вдруг прямым клинка горы, облака и океаны, как клубится над ними взвихренный слой атмосферы.

Стекают снизу вверх, чтобы сойтись воедино на острие меча сверкающей искоркой. И, отделившись, воспаряет эта искорка над мечом. Становясь все более яркой, возносится ввысь, ввысь…

Ввысь…

Видение окончилось. Катана вложил меч в ножны.

Невиданным доселе светом сияли глаза каждого из стоящих в зале. И понимание, только что снизошедшее, было различимо на дне глаз.

— Когда мы начнем? — спросил Клеймора.

— Сейчас.

— А как нам удастся создать острие, которое пронзит межзвездную бездну?

Катана усмехнулся уголком рта.

— Нам не придется ничего создавать. Острие уже есть. И все годы было. Задача Высокого Знания состоит лишь в том, чтобы научить им пользоваться.

Клеймора опустил глаза. Он должен был и сам догадаться… Ведь оказался же он приобщен — и только что — к тому, что называется Высоким Знанием!

— Не волнуйся, мальчик… — тихо сказал Катана, и он действительно вдруг почувствовал себя мальчиком.

Он, который недавно ощущал себя Вселенной!

— Не волнуйся… Все еще придет. Тебя пока что лишь швырнуло вверх — так, что ты сумел увидеть вершину Мироздания!

— Значит, сейчас я свалился назад? — спросил Конан почти что с испугом.

И снова не за себя был этот испуг. А за дело, которое теперь ему предстоит и с которым он, следовательно, может не справиться.

— Да, свалился. Но я же тебе говорю — не волнуйся…

— Я смогу… Я смогу снова увидеть эту вершину?

— Сможешь, сможешь… Но тебе еще предстоит долго учиться, чтобы твой дух смог постоянно удерживать себя на высоком уровне…

Клеймора с силой втянул в себя воздух. Глаза их встретились.

— Я готов, — просто сказал он.

Катана пристально посмотрел на него — и коротко кивнул.

А потом, обернувшись к Священному отряду, отдал приказ, который должен был быть отдан…

— …Ну, как он?

— Все по-прежнему.

— Дремлет?

— Да…

Директор оперного театра в нерешительности пожевал губами. Что-то не в порядке… Никогда еще их почтенный посетитель не забывал проснуться к последнему действию. Обычно это случалось еще до наступления финала — и тогда ему хватало времени изобразить, что он вовсе и не спал.

«Только бы не скончался, старый маразматик! — директор вдруг испугался, что произнес это вслух. — Какой будет урон нашей репутации!»

Он подозрительно скосил глаза на служителя. Тот стоял с прежним скучающе-почтительным выражением.

— Буди! — наконец решился он.

…Они шли рядом, не оглядываясь назад. На лице Клейморы застыла скорбная маска. А Катана говорил, говорил не переставая, чтобы отвлечь своего младшего товарища от того, что происходило за их спинами.

Самому Катане приходилось куда тяжелее. Его-то некому было отвлечь…

И даже того малого утешения у него не оставалось, что несколько часов назад: отвернуться, скрыть свое горе, скрыть от чужих взоров свое лицо…

Нельзя… Иначе мальчишка совсем расклеится. Он ведь впервые видит, каково это — брать на себя ответственность за чужую жизнь.

За жизнь и за смерть…

И улыбка на губах у Катаны, и его нарочито веселый тон — все это тоже было маской.

А что творится у него в душе — лучше никому не знать…

Два вождя, старый и молодой, шли плечом к плечу, не оглядываясь назад. Старший говорил, не переставая…

Их ноги, глубоко проминая хрустящий снег, оставляли за собой двойную цепочку хорошо различимых следов. По этим следам их и найдут.

Нет, не найдут.