Как будто ничего нет в мире кроме этого небольшого чахлого городишки на узкой речке, в которой местные жители без конца удят рыбу.

Скучно. Ничего не изменила в ней эта перемена. Только дни стали длиннее от того, что не с кем «убить» время за разговором.

Мусульмане в Белоруссии в диковинку и сила эффекта, производимая, гуляя по местным улицам, с Санкт-Петербургом несопоставимая.

ХIинд с тоской оглядывает тесную аудиторию – какие-то стулья, столы, низкий потолок выкращен в серый цвет, призванный изображать металлик. Всё сделано современно, но её место - в ряду у стены, тогда как она любит сидеть у окна. Но у окна всё занято, а подсаживаться к кому-то она не хочет, потому что знает – попросят пересесть. Побояться или постыдяться сидеть с ней рядом – люди здесь только внешне спокойные, а в самих, кажется, тлеет ненависть к инородцам. С ней никто, кроме Ксении, так и не дружит, и не хочет общаться.

А Ксения пытается дружить, потому что влюблена в студентка-обменника из Ирана, а ХIинд за просто так переводит иногда для неё его трафаретно-слащавые смски, которые он рассылает по всем номерам, хранящимся в памяти довольно несовременного, хоть и сенсорного, телефона.

Даже вида из окна лишает её эта тесная аудитория, в которой с трудом размещаются 15 человек.

Преподавательница всё долдонит – ей не стыдно буквально зачитывать материал с уже написанного конспекта, не добавляя от себя хотя бы междометий.

Интересно, обладает ли преподавательница способностью говорить – нормально говорить о чём-либо кроме заданной темы? О том, что молоко убежало, например.. Думает ХIинд и в это время дверь аудитории открывается.

ХIинд ждёт, что войдёт какое-нибудь административноее лицо или двоишник с другого курса, интересующийся пересдачей экзамена, а если честно, ничего не ждёт и отворачивается вбок от этой открытой двери, не желая казаться любопытной для того, кто стоит за ней. Однако, вот и скрипнула дверь, вот кто-то сделал два шага и остановился – а класс и преподавательница выжидательно молчат, словно предупреждают «новое лицо, новый человек» и ХIинд поворачивает голову, чтобы увидеть Шахина.

Странно, но ей совсем не кажется, что это сон. Не кажется Шахин и привидением. ХIинд узнаёт его сразу, но реагирует, как на незнакомого:

Она с удивлением, словно впервые видя, за какие-то доли секунды разглядывает его, мало изменившегося внешне – всё та же куртка, те же джинсы, тот же непонятный свитер с очередной полуприличной английской надписью. Разве что борода выбрита менее фигурно, и ей кажется – или он действительно самую малость похудел и чуть вырос – где-то с 170 до 172?

Он не улыбается ей и ничего не говорит, просто подходит к её парте, полувопросительно смотрит на неё и широко разводит руки, словно готовясь обнять. ХIинд отодвигается к стене и полностью возвращаясь в сознание, лезет в сумку за телефоном и кинув взгляд на дисплей, говорит:

- Через 8 минут перемена. Подожди, в коридоре, пожалуйста. Я выйду. – И, полностью освободишись от стресса и скованности, глупо, широко и некстати улыбается.

В ответ он открывает рот, словно хочет сказать что-то, но быстро отворачивается и выходит за дверь, настолько быстро, и решительно, что ХIинд кажется, что он обиделся и сейчас уйдёт насовсем.

Она с трудом сдерживает желание сорваться с места и побежать за ним вдогонку, и чинно опускает глаза на парту под взглядами всей остальной аудиториии.

В университетах звонки не звонят - то ли экономят, то ли специально дают возможность преподавателям то отпускать с лекций пораньше, то задерживать студентов чуть ли не на половину перемены. Сегодня не везёт, их задерживают на ещё 3 минуты. С трудом выдержав их, ХIинд выскакивает в коридор. Коридор пуст.

- Вот как! - говорит она и даже не обижается - этого следовало ожидать. Надо было изображать восторг, прыгать, радоваться, вешаться на шею и не отпускать его ни на секунду. Теперь ищи ветра в поле.

Но не мог же он сбежать так просто. Ведь всё же он приехал. А из Москвы путь не близкий сюда. Надо бы поискать его внизу. - Соображает ХIинд и идёт на первый этаж.

Шахин сидит на подоконнике около женского туалета.

- Ахаааааах, классно я придумал, где тебя сад фоизов найти? Не сбежала?! - он говорит громко, уверенно и шутливо, но лицо растроенное и нервно передёргивается.

- Ты что? Ты боялся, я уйду? Ну, это не в моих правилах. Пошли.

Они выходят на улицу и не знают, о чём разговаривать.

- Что расскажешь? - спрашивает она.

- Аххаааааааха, а ты что?

Она молчит.

- Я думала, ты женился. - произносит она наконец нерешительно.

- А, забудь!

Тут его, видимо, неожиданно для самого себя, прорывает. Он начинает рассказывать - смазанно, неясно, постоянно повторяясь про друзей, про отца, про Ляман - речь его быстра; ХIинд не успевает разбирать многие отдельные слова, но суть понятна - она слишком долго думала о том, что происходило в его жизни весь прошедший год, чтобы не понять теперь - когда половина его исповеди повторяет её догадки.

- Ты только по никяху женился на ней? - вставляет она вопрос в одну из пауз.

- АльхьамдулиЛляхI. Я не такой дурак.

Она просто не слишком давила на него - параллельно искала вариант получшее или документы не в порядке были - думает ХIинд, но чтобы не задевать его самолюбие, делает вид, что верит.

- МашаЛлахI. Ты умный. Так ты можешь развестись с ней. Просто пошли смс.

- Ахахааааах, я сделал. В Сингапуре так делают.

- Правда?! - удивляется ХIинд, чтобы сделать ему приятное, хотя знает про законы Сингапура.

- Ага! - разговор перетекает в другое русло. Теперь Шахин хвастается знанием Ислама, ругает американцев. Он говорит ещё громче, почти кричит, постоянно переходит с родного языка на русский, частично арабский и английский; пару раз, сам не заметив, употребляет матные слова.

ХIинд старается следить и запоминать всё, что он говорит, поддакивает, смеётся, спорит и через пару минут ей кажется, словно и не было ничего прошедшего, а только вчера позвонил он ей впервые и сказал:

- Ахааахах, ХIунд, замуж выйдешь за меня?

- Да. - Отвечает она вслух, но Шахин, поглощённый собой, не замечает ничего.

Их обгоняют возвращающиеся с лекций однокурсники - на них оглядываются и снова шепчутся. ХIинд становится неловко, она прячет глаза, но украдкой взглянув на Шахина, видит, что у того по лицу бродит блаженная улыбка.

- Что с тобой? - спрашивает она.

Он, наконец-то, кидает на неё взгляд.

- На пороге райских кущей гурия стоит как страж.. - Начинает он петь, а ХIинд испуганно озирается - она боится, что если кто-то услышит эту песню, то поймёт её превратно, неверно, и чего доброго кинется доносить куда ненадо.

- Ведь я был АллахIа воин и Пророка верный друг.. - На этих словах ХIинд, перепугавшись вконец, объявляет, что не любит Гёте; а потом долго доказывает, что стихотворение принадлежит перу немецкого поэта, а не автора песен, сопровождавших в двух бессмысленных войнах, тех, кто называл себя ичкерийцами.

Шахин наконец верит ей, и песня теряет для него всякий интерес - он не любит переводные стихи, тем более - не любит немецкие стихи.

- Фашисты они. - говорит он тоном врача, ставящего диагноз и сплёвывает.

- Третьего Рейха нет. - у ХIинд примирительные интонации в голосе.

- Они не изменились. В душе жаждут реванша.

ХIинд не знает, что возразить на это - немецкая душа для неё потёмки; поэтому не противоречит Шахину.

- АллахIу аIлям. Всевышний знает.

Они гуляют по серым улицам около двух часов, выходят к узкой речке. По воде плавают утки и стоя на берегу можно рассмотреть их красные лапы.

- А булки-то у нас нет.

Шахин оставляет её, бежит в ближайший магазин за хлебом. Утки выползают на сушу, смешно отряхиваются и принимаются за угощение. Они неторопливы, не боятся смешных и суетливых движений их, и Шахин делает вывод, что утки к людям привыкшие.