- Армир или Армира, ты слышишь, ты будешь иманисто читать айяты? – спросила Х1инд у своего живота. – А как же твои друзья?

- Они с нами будут. Мы сделаем ещё туда-сюда иглу, на всех хватит, в гости ходить будем, вечеринки, короче, всё будет лабаббас. С собой главное планшеты, ноутбуки, солнечные батарейки, и всё – будем читать книги в формате ФБ2..

- И есть одну оленину.

- Клюкву. Там клюква, багульник на сопках, - Шахин замолк, видимо, вспоминая, - какой-то стих в голове про багульник на сопках.. Вспомнить не встаёт.

- Не страшно. Но я не смогу стоить чум, собирать клюкву, резать мясо – я просто не смогу, буду тупо сидеть, как обуза.

- Я смогу. – Он по привычке сплюнул и тут же спохватившись, начал вытирать плевок с паркета ладонью. – Я буду строить чум, охотиться, готовить, а ты подавать мне пассатижи или там петь серенады.

- Зачем?

- Зачем – серенады? Для вдохновения меня на подвиги, ахахаа.

- Не, почему именно пассатижи?

Он не успел ответить: Лия Сулимовна вернулась, и, отряхивая снятые сапоги от грязного снега, принялась за своё:

- Глаза бы мои на вас не смотрели. Это же больно – больно и грустно сознавать, что всё – ничего не будет. Вы погибните. Опомнитесь! Оба!

- Я не понимаю, - сказала Х1инд, глядя на Шахина беспомощно.

- А я понимаю. Шила говорил об этом. Пошли из этого дома, до свидания, - бросил он, помогая Х1инд надеть куртку.

- Скатертью дорога! – отчеканила обиженная тётя сквозь зубы. Х1инд посмотрела на неё извиняющимся взглядом.

- Нет смысла пытаться остановить скорый поезд или реактивный самолёт, - сказал он ей, когда они уже спускались по лестнице. – Во-первых, ты погибнешь быстрее, чем до тебя дойдёт очередь, во-вторых, ты не знаешь, что везёт этот поезд – отходы производства или бриллианты для раздачи населению, а в-третьих – давно ничего уже не остановить. Как-то всегда будет. Аллах1у а1лям.

И она спускалась, спускалась по лестнице, пока воспоминание не прорезалось другим..

Почти год назад..

Она сидела в СВ слегка ошарашенная – до этого ей доводилось ездить только в купейных вагонах и то раза два-три. Обычно на небольшие расстояния Некиевы путешествовали в общем: российское прошлое было не в счёт – при жизни отца в самолётах существовал бизнес-класс, а возможность передвижения поездами замалчивалось.

Теперь же Заур, обалдевший от заработков из неизвестного сестре источника, решил шикануть – выкупил двухместный номер. Или не номер? Как называются эти помещения с диванчиками, отдельным туалетом, душем?

ХIинд оглядывалась вокруг с ощущением дочки бюргера в великосветском салоне – настолько враждебной воспринималась ею обстановка, казалось, говорившая каждым атомом, её составляющим:

- Ты не нашего круга. Что ты здесь делаешь?

- Я случайно. – Виновато сказала она вслух, и, спохватившись, что говорить сама с собой есть первый признак не туда едящей крыши, отвернулась от обстановки к окну.

По перрону бродили люди; но что говорили, кого встречали-провожали разглядеть было трудно – они толпились под окнами плацкартнов и купе, собственно и составлявших поезд. Из фраз, которыми она минут 10 назад обменялась с проводницей, выходило, что СВ вагон цеплялся только ради передвижения особых шишек.

Тем странее было, как Заур достал билеты.

Вообще, это была не главная остановка. Поезд проходил мимо – и только. Ей ещё пересаживаться в маленьком городке на границе – там её встретит брат, проследит, чтобы ничего не случилось и дальше они поедут уже вдвоём.

О Шахине она старалась не думать и конечно же, меньше всего, ожидала увидеть на вокзале – он появился внезапно, словно вылез из-под колёс поезда и постучал в стекло вагона.

Он что-то говорил и она приоткрыла окно.

- Я.. э.. ты.. я.. Вообщем, вернись, я всё прощу.. То есть, нет, вернись, я всё куплю. Вообщем, как хочешь, так и живи. Чё я, баба, чтоб по дому.. Вообщем, давай, ничего не было.

Вид у него был глупый.

Она уставилась на него, не веря сама себе, не испытывая никаких чувств.

- Что ты мне купишь?

- Всё.. Ну, чё хочешь – то куплю.

- Всё-всё?

- Всё.

- И посудомоечную машину?

- И посудомоечную машину, и айфон, и всё-всё, что ты захочешь.

- Но я не хочу, - грустно возразила она. –Я перехотела что-либо, по крайней мере от тебя.

- Значит, не выйдешь из поезда? – спросил он с сожалением.

- Нет.

- Я приеду в Минск. – сказал он с непонятным азартом.

-Нет смысла. Я еду с пересадкой, вспомни, я же живу не в Белоруссии и еду, следовательно, в другую страну.

-Где? Куда?

- Секрет. Ты всё равно не узнаешь.

- А если узнаю?

- Это невозможно.

- А всё же узнаю?

- Нет.

- А если всё-таки узнаю, ты выйдешь за меня замуж?

- Нет.

- А всё же, если я приеду прямо к тебе?

- А ты меня не найдёшь.

- А если я буду сильно-сильно искать и всё ж найду?

- Не знаю.

- А я всё равно найду

- Ищи.

Поезд тронулся.

Через два дня она равнодушно оглядывала потерявшую за время её отсутствия душу и обжитость комнату, не разувшись ходила с кухни на балкон и обратно, расшвыривала носком туфли скопившуюся на полу пыль и не убирала её; обрывала рукой свисавшую со стен паутину и следила, как та тихо падает, блестя щемяще-золотисто в лучах прощающегося \на ночь\ с землей августовского солнца.

У окна в комнате мамы она остановилась, «ХIинд любит Шахина», - еле заметная надпись когда-то ею была выцарапана на стекле. Или не ею?

Она взохнула и принялась разбирать сваленные кучей на постели учебники.. Завтра ей в институт, а сегодня.. Близился к концу последний день лета.

И опять потянулись томительные ддолгие дни, сменявшиеся бессонными ночами. И опять пошёл снег, засвистели метели, вышло из-за туч солнце и наступила весна, принеся с собой несбывшиеся надежды. И поменяла листва цвет из нежно-зелёного в изумрудный, и вот-вот должна была уже начаться сессия, когда в душный июньский день, прервав близившуюся к концу лекцию, отворилась дверь и невысокий человек, показавшийся на пороге, встретив взгляд той, которую он так долго искал, произнёс только два слова:

- Саламу Iалейкум.

И она встала, кинула в незастёгнутую сумку тетради, ручку, замазку и следом за ним вышла прочь из аудитории.