Ганжа не знал, что ему делать с сестрой. Выгнать из дома всем – и ему было жалко, до битья унижаться не хотелось. Отец, не поступивщись принципами, прекратил разговаривать с Наргизой и ночью, когда она, пьяная и весёлая, входила в дом, громко хлопая дверью, изображал спящего, в то время как его жена суетливо вертелась вокруг дочери.

- М-мама, я в п-последний р-раз. – Всхлипывала Наргиза, валясь на непослушных ногах на пол и засыпая тут же, зажав в кулаке угол вязаного половика.

Мать звала Ганжу, Ганжа на глазах у матери, обступающих с боков сестёр тащил Наргизу в комнату, на кровать, под неперестающий срывающийся лепет о последнем разе. Во время этого полутораминутного пути от двери до двери по коридору царило настолько сочувственное молчание, словно и мать, и Элена, и Деметра – все верили, что раз действительно был последним, а не очередным.

Утром за завтраком делали вид, что всё как обычно – Наргиза к завтраку не выходила, просыпаясь лишь после обеда – об этом узнавали по стремительно мелькающей тени, стуку задвижки в ванной: Наргиза красилась перед вечером, не смывая с себя вчерашнюю косметику, отчего её полотенце в ванной постоянно сверкало сочетаниями всех цветов, случающихся в коллекциях теней, туши и помад.

По колдунам мать больше не ходила, к люли тоже не обращалась. В ход одно время пускались самодельные туморы, но и они оказались неэффективными. Разочаровавшись в магии, семья с ужасом ожидала развязки.

- Может, мы плохо молились АллахIу? – спрашивала Элена, но вопрос повисал в воздухе – лица родителей, сестёр выражали мрачное сознание покорности судьбе.

- Разве можно молиться АллахIу за пьяницу? АллахI узнает, что у нас в семье пьяница и накажет маму с папой. Ты хочешь, чтобы АллахI наказал наших родителей? Чтобы он узнал, что Наргиза пьёт алкоголь?. – Деметра украдкой таскала младшую сестру за ухо.

- АллахI и так знает. Он на небе. – говорил им Ганжа, если случалось ему присутствовать при этой сцене, на что сёстры отскакивали друг от друга словно ошпаренные; они побаивались брата за молчаливость.

Шло время. Советский Союз давно прекратил существование, отец пытался основать свой бизнес – прогорел, опять пытался – и опять прогорел, не дал пропасть семье работая то в одной, то в другой фирме директором чего придётся, полностью разуверившись в честности окружающих и ненавидя тех, кому в жизни повезло больше.

Мать приняла христианство, часто совершала поломничества к мощам, чудотворным иконам, стараясь выпросить у Всевышнего восстановления разрушенного семейного покоя.

Деметра корпела над учебниками – школа, институт, аспирантура. Тоже педагогический – но не математика, а филфак.

Нагриза с грехом пополам получила высшее образование, но образ жизни остался прежним – только теперь регулярно случались у неё периоды депрессии, во время которых она сидела, заперевшись в своей комнате, месяцами ни с кем не разговаривая.

Элену – самое красивое создание, когда-либо рождавшееся в семье, с лицом греческой статуи – пришлось забрать из школы, оформить экстернат и совместными усилиями Ганжи и Деметры пытаться натаскать на элементарные темы - хоть это и не было явно заметно со стороны, но Элена была непроходимо тупа. Мать не показывала её врачам, боясь диагноза “олигофрения”, впрочем, скорее всего, безосновательно – дочь усваивала всё, но ей требовалось на это значительно больше времени.

Летом всей семьёй выезжали на дачу в Ленинградский район, два раза были в Эстонии и раз десять – в Финляндии.

В 2005-ом году, Финляндии же его родители познакомились с семьёй из Турции – греки по происхождению, они считали себя турками, но всё же, заслышав греческую речь, сами подошли к сидевшим в кафе Румовым и на турецком спросили, знают ли они кого-нибудь в Трабзоне.

В Трабзоне Румовы не знали никого, но Румов-отец немного говорил по-турецки, а работающая по контракту в Финляндии семейная пара – по-русски. Завязалось довольно тесное общение, главным образом обусловленное тем, что у новых знакомых оказалось мало родственников и один-единственный ребёнок – дочь.

- Если они согласятся отдать её за Диму, то всё что у них есть – а они не бедные, отойдёт после их смерти нашему роду. Мне кажется, стоит попробовать. – сказала Румова-мать в тот же день и муж с ней согласился.

Ганжа воспринял знакомство с Айтен спокойно – она была откровенно некрасива лицом, но с хорошей фигурой и это его устроило. Родителей же Айтен устроили Румовы; а Айтен – то, что когда она вместе с Ганжой шла по улице, на них оборачивались люди – как и небольшом дождливом приморском городе, где она жила, так и в Санкт-Петербурге.

Сёстры же, особенно Наргиза, которой было уже около 35-и, восприняли предполагаемую невестку в штыки – им не нравилось то, что какая-то Айтен выходит замуж, а они до сих пор одни.

2007-й год запомнился Ганже жутким голодом, воцарившимся в их семье из-за болезни матери - лейкемия. Через полгода лечащий врач посоветовал искать спасения заграницей. Разрываясь, куда отправить её на лечение - в Израиль или Германию, остановились на последней, и тут встал вопрос денег. Квартира была уже продана, а на дачу в непролазной глуши …-ского района не нашлось покупателей. Ганжа крутился на трёх работах, отнимавших все силы без какого-либо намёка на адекватную отдачу; отец тоже сумел найти приработок по силам; сёстры, невзирая на слезливые причитания, отправились учить детей. Но в сумме всего их нехилого дохода хватило лишь на оплату пребывания матери в Гамбурге да съём двухкомнатной квартиры. Хорошо ещё удалось сэкономить на сиделке - Элена, как нетрудоспособная из-за своей тугодумности, поехала сопровождать мать. Денег не оставалось даже на китайскую лапшу - конечно, сёстры не голодали - они оставляли себе часть жалованья, но что касается Ганжи, то он клал на материнский счёт каждый рубль, - по месяцу не съедая ничего, кроме полкирпичика черного хлеба - одного на два дня. Он осунулся, пострашнел; Айтен бросила его, с усмешкой обозвав “Этсиз кемиклик”, что означало “кости без мяса”. Он пытался объяснить ей ситуацию, клялся, что женится на ней сразу, как станет ясен долговременный прогноз матери, но она села в блестящую шкоду октавию и ему не оставалось ничего, кроме как плюнув вслед задним фарам, вспомнить о мужской гордости. Чувство это укрепилось большим упорством, когда забредя от тоски на российский сайт знакомств он увидел её, пару дней лишь как созданный профиль - с фотографиями в одежде и без, с надписью в графе “о себе”, написанный при включенном Капс Локе: “В нищебродах не нуждаюсь”. Было трудно, но он никогда не любил её, а потому стиснув зубы за пару дней сумел выбросить мысли о ней из головы, а через пару недель произошло то, что навсегда изменило его жизнь.

Он никогда не забудет тот ясный и светлый день - один дней середины осени, когда бабье лето уже прошло, но по инерции продолжает мимоходом греть солнце.

Вечером лучи ложились косо, низко и у каждой встреченной им девушки сияла, сотканная из них корона на затылке в волосах. Мимо по дороге ехали сплошь иномарки, каждые третьи - новые, дорогие, купленные в кредит под залог имущества де юре, а де факто - под залог громадных рекламных проспектов, изобилия вакансий мерчандайзера и собсвенной уверенности в том, что после зимы вечное лето и это просперети - лучше! выше! сильнее! - никогда не закончится.

Мимо Ганжи быстрым шагом прошли трое парней, тихо переговариваясь между собой. Задев плечом, проковыляла накаблучищах девушка - видение “мейд ин СПА” - так называл их Ганжа, увидев однажды на примере Айтен, что может сделать с уродиной грамотный косметолог и релаксация. Эта девушка нагнала тех трёх парней и остановила их, что-то втолковывая.Она спокойно чуть замедляли шаг, совершенно непольщённые её вниманием - вызывавшие таким поведением невольную “белую” зависть. Ганжа увидел, как девушка взяла у одного из парней телефон, принялась давить на кнопки.

“Баланса у неё нет, что ли”,- мелькнуло в голове, и он отвернулся рассмотреть прикленное на фонарный столб объявление, как вдруг раздался крик: