— Подожди еще, Лерон, — сказал он. — Я тоже не забыл!

Все было устроено. Но возникла другая сложность, обнаружившая, насколько медленно Дик привыкает к новому образу жизни. В начале Раджаба, когда приказаний от Мулаи Исмаила оставалось ждать еще около месяца, Дику казалось, что все в доме благополучно. Лерон Сол быстро наладил дела внизу, и Азиза, в женских покоях, над высокой лестницей, была страстной и полной нежности, хотя уже порядком округлилась и походила на корабль под всеми парусами, из-за чего временами расстраивалась. Но однажды вечером Дик пришел к жене, чтобы составить ей компанию, ободрить и развлечь, и нашел ее унылой и подавленной. Она не пришла прилечь рядом с ним на диване, не стала гладить его волосы, а уселась отдельно среди подушек, надутая, как ребенок, что, в общем-то, не странно было, поскольку недавно ей исполнилось всего шестнадцать лет. Однако это было на нее не похоже, и Дик встревожился.

— Я чем-нибудь обидел тебя, Азиза?

Она быстро взглянула на него и снова опустила взгляд на свои руки, тоже ставшие полными и округлыми.

— Нет… Нет, господин мой Хасан, но…

— Но что, Азиза? — улыбнулся он.

— Да — но, Хасан! — продолжала она смелее. — Мы женаты уже семь месяцев, и у меня большой живот. И все же я одна в гареме. Здесь нет других жен, с кем я могла бы поговорить. Нет ни наложниц, ни танцовщиц, чтобы развлечь меня, а я теперь не могу ничего делать, только лежать и спать. Но самое главное, здесь нет никого, чтобы доставить удовольствие тебе.

Дик глядел на нее, потрясенный. Ему не приходило в голову, что в ее мире такие мысли вполне естественны.

— Боже мой! Так ты хочешь, чтобы я…

— Я же не могу делать для тебя то, что делала прежде и буду делать снова. Так что совершенно правильно, если на это время…

Дик попытался возразить, но она мягко настаивала на своем.

— И, кроме того, йа Хасан, мне не следовало бы напоминать тебе, что ты важная персона. Я воспитана в гареме и знаю, что могут болтать языки. Среди женщин пойдут разговоры. Они станут говорить, что ты не мужчина, если тебя может удовлетворить лишь одна женщина, даже когда она тяжела ребенком. Я-то знаю, что это не так. Я знаю твою силу, твою нежность и крепость твоего тела. Но что такое один мой голос против остальных, подобных ивовым листьям на ветру, и каждый шепчет и болтает? Другая принесет тебе то, чего сейчас не могу дать я — и я буду ублажать тебя, когда настанет ее очередь. Человек в твоем положении должен иметь несколько жен и других женщин в своем кадеме!

Когда Азиза ушла, он долго размышлял над ее словами и в отчаянии замотал головой, поскольку никак не мог увязать это с представлениями, которые еще оставались у него от прошлой жизни. Было еще рано, и Дик поднялся, позвал мальчика, чтобы тот нес перед ним фонарь, и отправился в дом Клюни, где за стаканом горячего сладкого чая доверил другу свои проблемы. Когда он закончил, Клюни расхохотался.

— Другая земля, другие обычаи, парень! Твоя девчонка обожает тебя, хотя и на свой манер. Разве ты не понял, что она пыталась тебе втолковать? Здесь не особенно почетно для мужчины, особенно занимающего такой пост, как твой, иметь только одну жену и ни одной другой женщины, которая могла бы ублажить его, если ему захочется. Действуй, приятель! Последуй ее совету. И всегда имей в виду: раз уж ты в Марокко, надо поступать так, как все мавры!

Совет друга мало утешил Дика. Он до сих пор вспоминал об Эжени с ностальгическим чувством утраты, но любил и Азизу, и ему не хотелось, чтобы в их отношения вмешался кто-то еще. Его вполне устраивало существующее положение вещей, и он вовсе не хотел ничего усложнять. Но, чем больше он думал об этом, тем больше начинал понимать, что выбора у него нет.

Он сдался, и поскольку действительно не хотел брать вторую жену, отправился на распродажу рабов. В середине месяца Раджаб он нашел двух женщин, которые выглядели вполне подходящими. Ни одна из них, ни обе вместе не смогли бы собраться с духом, чтобы в его отсутствие доставлять неприятности Азизе, но обе были хороши собой, а одна даже девственница. Эль-Йакут — не девственница — гибкая, оливковая алжирка из Бени Мзаб, была обучена соблазнительным танцам своего племени и могла развлечь его этим. Другая, Амина — Надежная — была дитя Марракеша с кожей цвета меда, оттененного розовыми лепестками миндаля, с красивым лицом и изящными формами, но не больше того. Девушка не проявляла ни искры живости, ни малейшего трепета, когда он касался ее. До отъезда Дик добросовестно несколько раз имел с ними дело, однако не нашел ни в той, ни в другой ни малейшего удовольствия. Но, по крайней мере, он выполнил свои обязанности! Гораздо больше он обрадовался, когда через две недели из Дар эль-Махзена пришел приказ выступать.

Кампания, начавшаяся в конце лета, продолжалась осенью и даже зимой, и была не особо трудной. Дик радовался этому, потому что обнаружил много сложностей и недочетов, которые можно было устранить только в деле. Горные племена на севере от Феса бунтовали, но не особенно рьяно, и Дик подозревал, что Исмаил отправил его туда набираться опыта, а не в связи с необходимостью.

Однако кампания тянулась добрых полгода, и, в конце Мухаррама. вернувшись в Мекнес, воины были немало удивлены — их встретили с дикой радостью и восторгом, несмотря на старые бурые джеллаба и грязные тюрбаны. В тот момент они были слишком измотаны, чтобы переодеваться в более впечатляющую форму, которой когда-то так гордились. Им кампания казалась незначительной. Но в Мекнесе на вещи смотрели иначе, и воины обнаружили, что, сами того не подозревая, стали героями дня. И то, что прежде казалось сложным, почти неосуществимым, теперь было вполне в порядке вещей.

В отсутствие Дика Азиза родила ему сына, а спокойная Амина уже заметно округлилась от его семени. Он почувствовал, что слава и радость отцовства — замечательные вещи, но в то же время не мог отделаться от мысли о том, что каждая новая успешная кампания и каждый сын, появляющийся в его доме, станут добавочными звеньями в цепи, все более прочно приковывающей его к этой стране.

Что бы там ни было и что бы ни думал Дик, в том году все наладилось. Для других, возможно, он был самым обычным годом; может быть, и для Дика значил меньше, чем следовало бы. Вот как прошли следующие несколько лет, если пересказать вкратце.

Дик и его полк, теперь уже крепкая боевая единица, оставались в гарнизоне Мекнеса почти восемь месяцев. Те, у кого в доме были женщины, проводили время с ними, а остальные искали развлечений на Дарб Бинтилхата. Теперь их считали сильными воинами и крепкими мужчинами. Дик даже сам не ожидал, что будет счастлив вновь оказаться дома. Он нашел Азизу такой же гибкой и игривой, как всегда, и даже Йакут и Амина, казалось, оживились с его возвращением. Его очень позабавило выражение триумфа и превосходства на лице Азизы, поскольку ее ребенок оказался сыном, а кого родит Амина, еще никто не знал. Однако Дик предчувствовал что у нее будет девочка, и сердце Азизы наполнилось нежностью и симпатией, когда так и случилось.

Дик вернулся домой в некотором сомнении, поскольку был не очень доволен тем, как его полк действовал в поле, и был приятно удивлен, когда оказалось, что Исмаил полон энтузиазма и прямо-таки в восторге от них.

Поздней осенью его снова призвали к делу, и на сей раз ни Махзания, ни Аскриз, ни ополчение не помогали ему. В Риффе, между Мекнесом и Средиземным морем, Бени Закене и Бу Хузмар взялись за оружие.

Дик и Майк Маллиган — Хасан и эль-Ахмар — выступили со своими таборами, и даже Исмаилу кампания показалась на удивление короткой. Прибыв в горы, Дик не повел свое войско в Ксуан, столицу восставших. В горах полк разделился, и Дик, к большому неудовольствию Майка Маллигана, оставил его в тылу, чтобы тот подвел атакующие силы позже, когда будет дан сигнал. Остальные восемь сотен людей, возглавляемые Диком, просочились в город в обличье дикоглазых берберов в коричневых джеллаба. Они атаковали защитников изнутри, распахнув ворота для Майка Маллигана и его воинов, устремившихся в город с окрестных холмов. В середине Сафара все снова вернулись в Мекнес, потеряв только пятерых — по разным причинам, и Дик привез с собой два особых трофея: Галию, огромную негритянку из Дра, рабыню каида Ксуана, — Азизе для личных услуг; и зеленоглазую, словно дикая кошка, женщину по прозвищу Рабба — нетерпеливое тело. Ее он наметил в рабыни себе.