– Такси, – проскрипел человек. Яркий свет фонаря обливал его с ног до головы, проявлял, как на фотографии, мельчайшие детали внешности. – Такси, такси берем!

Это был глубокий старик – морщины бороздили ничего не выражающее лицо. Глаза прятались во впадинах. Волосы серебристым венчиком окружали обширную лысину. Кожа на щеках и шее висела. Старец явно знал лучшие времена, был некогда полнокровен, статен и силен. Об этом свидетельствовал и мощный разворот плеч, и гордая посадка головы, и добротная ширина груди, о том же говорил и темно-зеленый костюм старика. Не готовая, но пошитая на заказ, и пошитая хорошо – уж это Лиля могла сказать наверняка! – двубортная «тройка» с низко вырезанной жилеткой, широкими отворотами отглаженных брюк. На пиджаке широкие лацканы, и справа на карманчике…

Роза.

Лиля замедлила шаг, потом остановилась.

– Не поедем же мы на этом дедке? – зашипел Альберт. – Он же в маразме, это сразу видно!

Лиля зажмурилась, потом снова открыла глаза, тряхнула головой, стремясь отогнать наваждение, только что ущипнуть себя не попросила.

Роза.

Та самая роза.

Сиреневый шелк лежал в бабушкином комоде. Он дождался своего часа – сшила Лиля для своей приятельницы Нины платье, волшебное платье по последней парижской моде. А из остатков, из невесомых скользких лоскутков, смастерила розу, как умела только она одна. Шелковые лепестки как живые, один даже завернулся, будто тронутый ранним увяданием. Заказчицы любили, когда Лиля им розы в качестве бонуса делала, одна только, помнится, скривилась. Пошлость какая, говорит. Ну и шут с ней. А Нинуле роза понравилась. Она ее к своей шляпке приспособила, с тем и ушла в неведомое, с тем и фигурировала в безнадежном и все же оставляющем тень надежды списке пропавших без вести…

Теперь сиреневая роза красовалась на лацкане темно-зеленого пиджака незнакомого старика, шагнувшего навстречу Лиле из тени Лучегорского вокзала. Она потрепалась и запачкалась, но Лиля узнала ее, не могла не узнать.

– Такси, такси, – равнодушно скрипя, повторял старец.

– Это знак, – шепнула Лиля наклонившимся к ней, обеспокоенным мужчинам. – Мы должны поехать с ним.

– Мы готовы ехать, милейший! Где ваше транспортное средство? – моментально отреагировал Шустов.

«Средством» оказался старенький «москвич». Он тоже, как и старец, явно знавал лучшие времена и выглядел таким же обихоженным, как и костюм старца. Водители близстоящих такси оживились – им явно было жаль добычи, что ушла прямо из-под носа.

– Иваныч, тебе веревочку дать? Подвяжешь свою колымагу, а то развалится по дороге!

– Лучше сразу эвакуатора вызвать!

– Девушка, поехали со мной! С ветерком прокачу!

– Нам бы в гостиницу, – попросил Дубов, умещаясь рядом с водителем. – Альберт, какая, ты говорил, тут гостиница нормальная?

– Подожди, – остановила его Лиля. – Скажите, а роза… Откуда у вас эта роза?

Кроме слова «такси», они ничегошеньки пока от своего возницы не слышали, а уж такого монолога, каким он разразился, и ждать не могли!

– Это внучка моя мне подарила. Внученька у меня, Аленка. Хорошая, заботливая. Готовит, гладит, стирает. По дому, по саду, все она. Дом у меня большой. На что вам в гостиницу? У меня можно остановиться. Комнаты я сдаю в сезон, все довольны. А чего там в гостинице? Тараканы одни. Человек я не лихой, бояться вам нечего. Много не возьму, не сезон теперь. Питание, постели, все честь по чести. Будете довольны.

Помолчали. Старик ждал ответа, Дубов и Альберт ждали, что скажет Лиля, а Лиля молчала от смущения. Не слишком ли она много командует? В конце концов, она только слабая, неумная женщина, а рядом двое опытных мужчин, один из которых приехал в Лучегорск за кипарисовыми вениками. Да и Дубов тоже, судя по всему, имеет отношение к русской баньке.

А в это время Дубов думал: «Домашний стол – это не то что ресторан в гостинице. Тьфу ты, о чем это я?»

Но они смотрели на нее. Они ждали ее слова, ее решения, словно чувствовали, что вступили в сферу, где их сила, воля, энергия и ум окажутся тщетными, где не им править и верховодить, где сила может оказаться слабостью, а слабость будет повелевать и сможет даже двигать вот эти банально-величественные горы!

И Лиля сказала неожиданно выспренне:

– Мы принимаем ваше предложение. Извините, как вас зовут?

– Да кличьте Иванычем, – равнодушно и приветливо откликнулся таксист. – А вас-то как величать, господа постояльцы?

– Альберт.

– Григорий.

– А я Лиля.

В зеркальце она поймала взгляд таксиста. Выражение его не соответствовало индифферентно-ласковому тону. Глубоко посаженные, скрытые кустистыми бровями глаза смотрели с надеждой – тревожно и радостно.

Это был действительно славный домик – двухэтажный, окруженный высоким забором. Хозяин долго возился, открывая мудрено запертые ворота. Было ему, видно, от кого хорониться…

– Окошки светятся, Аленушка не спит, – бормотал Иваныч, заводя машину во двор. – Обрадуется гостям, певунья моя, соловушка…

В доме и правда пели – полудетский голосок выводил старательно и верно прелестный романс о душистых гроздьях белой акации. На мгновение ослепнув от яркого света, Лиля вошла в большую комнату. Там было прохладно и пахло по-особенному, как пахнет в опрятных домах, где только что вымыли полы. Есть в этом запахе свежесть и смолистый привкус, обещание нежного попечения, радость легких каждодневных хлопот и простое, ничем не замутненное счастье. Девушка, внучка Аленушка, только что разогнулась от ведерка с мыльной водой. Румяное, чуть обветренное личико, вздернутый носик простонародно-ясные глаза, светлые волосы… Крепенькой красной ладошкой отвела она с лица выбившуюся прядь, и тут же все стало ясно, и понятно, и светло. Нинуля! Нинуля растерянно улыбалась навстречу неожиданным гостям, навстречу Лиле, но в улыбке ее не было проблеска узнавания, и ответная Лилина улыбка увяла, толком не успев расцвести. Быть может, и не Нина это вовсе? Просто очень похожая на нее девушка?

– Что ж ты, Аленушка, полы на ночь затеяла мыть?

– Не спалось, мне, отец, тебя ждала, – просто ответила девушка, подхватывая с пола отжатую тряпицу. – Как знала, что ты с гостями придешь.

– Постояльцы, верно, – поддакнул Иваныч. – Комнатки-то у нас как?

– Постели только застелить. Вы, верно, помыться с дороги хотите? Ванная там.

– Я первый! – сориентировался Альберт. – Вы проводите меня, прекрасная леди? А то в коридоре темно, я боюсь темноты…

– Я провожу, – строго заявил старец. – Да вот и ведерко кстати выплесну. Идем, Адольф. Сумочку-то здесь оставь, никто небось не покорыствуется…

– Альберт меня зовут!

Дубов весело хмыкнул, и Лиля строго на него посмотрела.

В отведенной ей комнатке Лиля быстро переоделась, между делом осматриваясь. Целомудренно узкая тахта, пестрый коврик перед ней, ветка дерева, то ли персикового, то ли вишневого, стучит в оконное стекло. Над постелью, в рамке, репродукция «Богатырей» Васнецова. В родительском доме, в кабинете отца, висела такая же. Лиля смутно помнила, как боялась она огненного, живого глаза коня Ильи Муромца. Но сейчас Воронеюшка казался совсем нестрашным. Он сильный, он грозный, но смирный и покладистый конь. А богатыри-то! Как славно и странно взглянуть на них незамыленным взглядом и в одну секунду постичь строгую доброту их, неколебимую мощь и надежность! Как похож Шустов на Алешу Поповича – такие же хитрые глаза и тонкие усики! А Дубов пусть как будто Добрыня, взгляд у него такой же внимательный. Только кто ж будет за Илью Муромца, за старшего, самого могучего?

В дверь постучали – тихо, но уверенно.

– Да-да, входите!

Это был хозяин.

– Ужинать собрали, – оповестил он.

– Да я, вроде бы…

– Никаких! Знаю, растрясло вас в автобусе, да и час поздний. Но чаю выпить обязательно надо, пирога кусок съесть. Аленка моя хорошие пироги печь научилась.

– Аленка…

Лиля медлила, молчала, молчал и Иваныч.

– Она ваша внучка, да?