— Нужно сообщить Киссинджеру, — сказал премьер-министр помощнику. — Свяжитесь с Аллоном. Заодно у министра иностранных дел будет повод первым поздравить Америку с Днем независимости, ведь сегодня четвертое июля…
Еще недавно Рабин был послом в Вашингтоне. Сейчас он лучше многих понимал необходимость жеста уважения к сверхдержаве.
— Мне кажется, теперь можно известить не только госдепартамент, но и МИДы других стран, — заметил Шимон Перес. — Ничего изменить никто уже не в силах.
В кабинете раздался храп: начальник генштаба Гур крепко спал, опустив голову на стол.
Один за другим четыре огромных транспортных самолета сели в четвертом, тщательно охраняемом квадрате аэропорта кенийской столицы. Сюда же вернулся и странный «боинг», два часа кряду круживший над вторым по размерам пресным озером в мире. Из «гиппо» уже бежали десантники с носилками.
Но подполковник Нетаньяху скончался, так и не придя в сознание. Десять других тяжелораненых санитарные машины увезли в государственный госпиталь имени президента Кениаты. Вместе с ними прибыли несколько десятков коммандос, чтобы сдать для раненых кровь. Врачи и медсестры с изумлением слышали звуки незнакомой речи, вдыхали запах пороха…
Иди Амина разбудил адъютант:
— Извините, ваше превосходительство, но полковник Бар-Лев настаивает!
Стрелки показывали 2.20 по угандийскому времени. В Израиле был 1.20 ночи. Об операции в Энтеббе только что сообщило французское радио, и израильтян интересовало, известно ли что-нибудь угандийскому диктатору. Тот прижал трубку к большому черному уху и сонным еще голосом сказал:
— Скажите вашему премьеру, что он обязан выполнить требования похитителей.
— Понимаю! — объявил «Борька». — Конечно, обязан! Большого Папу смутила радость в его голосе. Амин посчитал своим долгом напомнить:
— Переговоров больше не будет!
— Хорошо. Спасибо за все, что вы сделали.
— Спасибо? За что?
«Борька» опустил трубку на рычаги. В эти минуты керосин по толстым шлангам переливался в баки четырех «гиппо». Часть заложников выбрались на летное поле размять ноги. Некоторые даже осмелились покинуть 4-й квадрат, чтобы перекусить в буфетах аэропорта Эмбакази — работу общепита продлили специально по просьбе израильтян.
Но скоро первые два «гиппо», заправившись, вырулили на взлет. Едва самолеты набрали высоту, коммандос отстегнули ремни безопасности, подстелили под себя пропотевшие куртки и уснули в проходах между джипами и под вездеходами. Последний «Геркулес С-130» взмыл в воздух часа за два до рассвета. Следом покинул кенийскую землю воздушный госпиталь в «Боинге-707». В госпитале Найроби остались двое коммандос и один заложник. Другой заложник — Паско Коэн, выживший в фашистском концлагере, — скончался.
После рассвета в 4-й квадрат приехала подметальная машина. Водитель с ужасом обнаружил в разных местах кровавые пятна. Никаких других следов на бетоне не было.
Около пяти утра по израильскому времени телефонный звонок разбудил Баруха Бар-Лева.
— Что вы со мной сделали?! — Большой Папа был в панике. — Почему вы стреляли в моих солдат? Я заботился об израильтянах, я хорошо с ними обращался, я дал им одеяла, матрацы, я предоставил им обслуживание. Я надеялся, что скоро мы совершим обмен, — и вы убили моих солдат!
Бар-Лев разыграл изумление:
— Кто убил, господин президент? Разве у заложников было оружие?
— Стреляли не заложники, — произнес Амин дрожащим голосом. — Самолеты прилетели и стреляли.
«Борька» изумился пуще прежнего:
— Самолеты? Я не знал, что там были самолеты. Вы меня разбудили. Я спал и понятия ни о чем не имею. Кстати, не хотите ли поговорить с Нехамой, она будет очень рада услышать вас…
Диктатор был прекрасно знаком с госпожой Бар-Лев. Он сказал:
— Нет, но передайте ей привет. И детям тоже, я ведь их хорошо помню… Не как политик, а как профессиональный солдат, я должен сказать, что операция была проведена блестяще. Ваши солдаты были великолепны.
Спустя час Большой Папа вновь разбудил «друга»:
— Вы должны искупить свою вину перед Угандой. Я готов принять от Израиля некоторые запасные части. Часть пушек и танков моей армии не в очень хорошем состоянии.
Амин боялся, что СССР лишит его своего покровительства за то, что не уберег огромное количество отличных истребителей.
Выгрузив десантников и технику на военной базе близ Эйлата, Давид за штурвалом первого «гиппо» взял курс на аэропорт Бен-Гуриона. Встречать заложников прибыли их семьи, члены спецкомисеии и лидер оппозиции Менахем Бегин — он с самого начала настаивал на силовом разрешении кризиса.
В 11 утра 4 июля 1976 года заложники ступили на израильскую землю — прошло ровно 12 часов с высадки коммандос в Энтеббе.
— Зе'у зэ нигма'р! — повторяли рыдающие люди, обнимаясь со своими близкими. — Все кончилось!
К этому времени угандийские операторы радарного центра, проморгавшие израильские самолеты, уже были расстреляны. А вечером того же дня в одну из больниц Кампалы ворвался взбешенный Иди Амин.
— Где эта сионистская тварь? — рычал Большой Папа. — Задавлю!
Перепуганные медики проводили его в палату, где лечилась от пищевого отравления 75-летняя Дора Блох. Больше старушку никто никогда не видел: экономист Илан Хартув и журналист Даниель Хартув остались без матери.
На другой день тело Иони Нетаньяху перевезли в Иерусалим. Из Бостона прибыли его родители.
«Скорблю о тебе, брат мой Ионатан; ты был очень дорог для меня», — министр обороны Перес, стоя над могилой, процитировал Библию (2-я книга Царств, 1:26)[16]
— Я уполномочен объявить, что правительство переименовало «Молнию» в «Операцию Ионатан».
Американский представитель в ООН Дэниель Мойнихен выступил в кампусе Еврейского университета в Иерусалиме:
— Израиль стал синонимом демократии. Точно так нападения террористов на израильтян стали синонимом общей атаки на демократию, которую вдохновляет современный тоталитаризм.
Сделав этот выпад в адрес СССР, Мойнихен улетел в Нью-Йорк, где в ООН уже разгорелись нешуточные дебаты по поводу «вопиющего нарушения суверенитета Уганды». Хотя резолюция с осуждением Израиля на сей раз принята так и не была, стало ясно, что время для объединения усилий в борьбе с терроризмом еще не пришло. Террористов поддерживали мусульманские страны, Китай и весь советский блок. Эта поддержка делала крайне нерешительными позиции ведущих демократических стран.
В один из июльских дней черный «мерседес» вкатился во двор.
— Мне оч-чень нравилось, что он был б-б-белоснежным, — прошептал, заикаясь, потрясенный хозяин. — Зачем же в-вы его п-перекрасили?
Выбравшийся из-за руля офицер ВВС отвел глаза в сторону:
— Извини, я оплачу тебе новую покраску. Самой прекрасной женщине земли хотелось ощутить себя премьер-министром!
И действительно, арабский торговец получил пять тысяч долларов компенсации за причиненный ущерб. Но вскоре, сидя перед телевизором, этот человек здорово напрягся. Его глазам предстал перекрашенный «мерседес», выкатывающийся из безразмерного чрева транспортного самолета «геркулес» на бетон аэропорта Энтеббе. Израильское ТВ показывало кинохронику.
Ну, а что же Иди Амин? Пережив миг долгожданной всемирной славы, этот неграмотный великан-сифилитик превратился в международное посмешище. Однако в Уганде он по-прежнему оставался хозяином жизни и смерти. Решив отыграться на собственных подданных, Амин возвел гонения на целые племена и в первую очередь — на христиан.
Стоило архиепископу Уганды, Руанды и Бурунди вступиться за народ, Амин лично застрелил его прямо в гостиничном номере. Этого диктатору показалось мало, и в тот же день 17 февраля 1977 года он приказал убить двух последних министров-католиков из своего правительства. Вместо отпевания в соборе их тела были сожжены солдатами.
— В Уганде нет тюрем, — заявил Амин с трибуны конференции ОАЕ в Каире. — Мы все живем в мире и безопасности. Уганда свободна, люди ее процветают.